— Я тебя не боюсь. И знаешь, если раньше у меня были сомнения, что я зря испугалась твоей любви и ушла, то теперь их вообще не осталось.

Алекс застыл. На один короткий миг. Я ощутила, как его взгляд прошивает меня насквозь, будто мои слова стали для него потрясением. Какая часть слов? То, что я не боюсь? То, что он разрушил все своим прессингом именно здесь и сейчас? Или…

— Так значит, ты бежала, испугавшись моей любви. Ты думала, я никогда тебя не найду? Посмотрим, напугает ли тебя чувство, которое идет в шаге от любви.

Он не хотел больше видеть перед собой ту беспечную и веселую Марину Самохвалову, которая однажды обняла его сердце своими теплыми ладошками.

Тогда это самое сердце еще у него было. Билось в ритме моего имени. Отзывалось оглушающим стуком на каждое прикосновение и улыбку.

Я и подумать не могла, что Алекс вырвет его из своей груди без всякой анестезии в тот момент, когда я уйду. Исчезну из его жизни под покровом ночи.

— Мактуб, как говорят арабы. Верно? — от этих пафосных и одновременно простых слов у меня начало подниматься давление. — Куда не беги, все дороги ведут ко мне. Кто бы знал, что именно таким образом…

Я смотрю на то, что происходит дальше. У меня странное чувство — как будто я своими словами о причине побега сорвала стоп-кран в его извращенном рассудке.

Его руки расстегивают пряжку ремня. Два пальца показывают в пол. И я понимаю, что несмотря на боль и шок, первое моё желание было подчиниться. И не потому, что мне этого хотелось. Потому, что если я не сделаю — будет хуже…

— Тебе стало легче? — нет, я не кричу. Сажусь на кровати, жду, когда пройдет головокружение, и я, наконец, смогу уйти по-королевски, с гордо поднятой головой. — Наверное, я заслужила. Хотя однажды ты сказал… что никогда не будешь бить женщину по лицу…

— Это не самое страшное из того, что я с тобой сделаю. Однажды ты решила, сто можешь уйти просто так. Ничего не поясняя. Я не буду рассказывать, как жил без тебя. Я взыщу с тебя по полной за эти пять лет. Можешь не сомневаться.

— Ты псих. Ты конченый псих.

Я стараюсь не смотреть в его темные глаза под сурово сведенными бровями. В зрачках Алекса апокалипсис. В плотно сжатых губах — заклинание самого дьявола. Во всей позе застыла ненависть. Слова могут врать. Но я помню, как считывала мысли и эмоции тогда еще своего мужчины одним касанием.

— Можешь успокаивать себя этим все оставшееся время. На колени, Марина. Покажи, что мне не придётся превращать твою жизнь в кошмар. Сделай мне хорошо так, чтобы моё желание тебя разорвать поутихло. Ну?

Встаю, понимая, что в голове шум, тело ведет, как после трех коктейлей, и пройти ровную линию попросту не смогу. Меня шторит от эмоций куда сильнее, чем Алекса с демоническим блеском в глазах. Вниз не смотрю. Итак уже кроет от желания закричать и бежать сломя голову.

— Ты же не думаешь, что я тебя отпущу? Я повторю, Марина. Если ты прямо сейчас слушаешься и показываешь мне это на коленях — я постараюсь сделать так, чтобы тебе не было плохо или больно постоянно. Можешь уйти. Но поверь, я верну тебя таким способом, что ты проклянешь ту минуту, когда не согласилась на мои условия с первого раза.

— Катись к черту, больной ублюдок! — не повышая голоса, твердо говорю я, обходя свой оживший кошмар и направляясь к двери.

Я в шоке. Но когда прохожу мимо Александра, против воли бросаю взгляд на его атлетически сложенное тело. На широкую грудь. Рубашка подчеркнула каждый мускул. За время нашей разлуки он стал похож на киноактера. И сердце начинает биться ритмом, который я узнаю из тысячи. И, черт возьми, мой взгляд падает вниз. На его мощную эрекцию. На два пальца, указывающих на пол. К его ногам. К пьедесталу его власти и агрессии, пока неявной…

— Марина.

Он не останавливает меня. В голосе — холод и сталь. Не поворачивает головы, не пытается схватить за локоть или заблокировать двери. Но это и не нужно: я понимаю, что добавь он твердости в голос, моя решимость превратится в пыль.

— Марина, не усугубляй свое положение. Я не буду добрым, как раньше. Вернись и встань на колени. Спасай себя, пока я не передумал.

На щеке пульсирует след его ладони. Алекс бил не сильно. Хотел отрезвить, напугать. Но вряд ли — причинить боль. Только его пощечина хлестнула меня по сердцу.

Я выхожу, закрыв двери. Бегу прочь из этого дома, через двор, к своему автомобилю. Я не знаю, как поведу. Но пусть я лучше врежусь в столб или улечу в кювет, чем останусь наедине с Сатаной. Мне страшно настолько, что я готова ехать прочь из города. Снова бежать из страны.

Бью по кнопкам телефона, чувствуя, как по щекам текут слезы, а от страха дрожат колени.

— Юлька! — выдыхаю, не замечая, что трясет с каждой секундой все сильнее. — Прошу тебя. Бегом в наш кафетерий. Я на грани. Вернулся Алекс.

Подруга охает в трубку. Выворачиваю руль, не вижу дороги из-за обильно льющихся слез отчаяния.

— Юлька, мне страшно. Он сошел с ума. Он сказал, что сломает меня и… взыщет сполна за мой побег. Он не врет, Юля. Теперь он точно это сделает…

Я могу вылететь в кювет — и едва замечу это. Меня трясет так, как никогда прежде. Хотя если подумать, ничего страшного не произошло. Только слова. Угрозы, лишенные смысла. Пистолет у виска никто не держал. Нет у Крейна в этом городе такой власти, как была у Юлькиного мужа, когда тот четко решил сделать ее своей.

— Успокойся! — я не знаю, где Лаврова научилась подобному тону. Но, мать вашу, у меня параллели с холодными приказами Крейна по самое не могу. — Я буду там через двадцать минут. С Евой. Поэтому не пугай мне дочь и немедленно возьми себя в руки. За тобой же никто не гонится? Тебе не угрожают?

Мои пальцы добела вцепились в рулевое колесо. Мимо пролетают поля и лесопосадки. Голос Юльки снимает оцепенение. Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида. За мной действительно никто не гонится. Но… я что, хотела, чтобы Крейн начал меня преследовать?!

Мне хочется увеличить расстояние. С каждым километром отпускает, или я сама хочу так думать.

Возьми себя в руки, Марина. Поведение Алекса — игры брошенного мужчины. Или такая вот нестандартная попытка тебя вернуть. Может, на совсем молодых девочках или домохозяйках, повернутых на Кристиане Грее, это работает. Он ничего тебе не сделает, пытался прогнуть агрессией — но не вышло. В тою жизнь вряд ли сунется. А если посмеет… мне хотелось верить, что Юлька знает тех, кто скрутит его в бараний рог.

У поворота к загородной трассе мимо меня с ревом пролетает мотоцикл. Подпрыгиваю от неожиданности. Всегда считала, что у меня крепкие нервы, до сегодняшней встречи с Алексом. Замедляю ход, глядя в зеркало заднего вида.

Мотоциклиста едва не заносит при попытке развернуться на скорости. Что ему нужно?

Ответ на вопрос приходит тогда, когда он снимает шлем. Данил Крейн. Сын монстра из моего прошлого.

Я смотрю, не в силах рискнуть и повернуть на скоростную трассу, хотя там нет сейчас машин. Мое несостоявшееся сексуальное приключение почему-то тоже застыл и не делает попытки подъехать. Закусываю губу.

Прости, парень, ты не виноват, что твой отец — мудак в квадрате. Как и в том, что мысль о твоем шикарном спортивном теле больше не вызывает во мне сладких приливов и безудержных фантазий. Все настолько запутано, что тебе просто нет места в этом клубке проблем и противоречий.

Таким я его и запоминаю. Растерянным и обозленным. Наверняка подумал, что я запала на его отца. Или что тот выставил меня из дома как забракованную невестку. Каким бы ни был выход из создавшейся ситуации — Данил ничем не сможет мне помочь…

Когда я все-таки доехала к месту назначения, каким-то чудом не разбив машину и не вылетев на обочину, на меня снизошло какое-то странное спокойствие. Оно напоминало затишье перед бурей. Или привычку родом из детства — абстрагироваться, представить, что все происходит не с тобой, ты просто наблюдаешь это реалити-шоу на большом экране.