Аксель настаивал на семейной поездке в Австралию, чтобы пережить дни своего экс-ралли за рулём и отвезти нас туда. Естественно, я не давала ему ехать слишком быстро, так как в машине наши маленькие принцы и принцессы, а так как на дороге нет поворотов и изгибов, то, наверное, это совсем не похоже на гонки.
Но для Акселя это свобода.
Окно опущено, рука снаружи, горячий воздух обдувает волосы, Аксель чувствует себя свободным.
И я тоже скоро почувствую.
Прошло ещё три часа, пока мы наконец добрались до окраины города, и слава богу, потому что всем нужно было в туалет, и не было ни одной заправочной станции или даже дерева на обочине, чтобы сделать свои дела.
Город ещё меньше, чем я помню. Это просто дорога с несколькими домами, разбросанными по ней. Здесь есть заправка/молочная, ферма, магазин кормов и… паб.
Он выглядит так же, как и раньше, вся облупившаяся краска, обшитые досками бока, пыль, навсегда въевшаяся в окна. Аксель спрашивает, не хочу ли я зайти внутрь, но я не хочу. Я просто хочу увидеть его мимоходом, знать, что он всё ещё здесь, знать, что он больше не имеет на меня влияния.
Мы продолжаем ехать, проезжаем мимо скотоводческой фермы, затем по ещё более плохой грунтовой дороге, и вдруг мы здесь. Обе машины позади нас остановились дальше по дороге, чтобы дать мне возможность уединиться.
— Это оно? — спрашивает Клара, выглядывая в окно, когда мы останавливаемся на пыльной подъездной дорожке.
— Да, — отвечаю я, уже не дыша, медленно выходя из машины.
Я почти не чувствую судорог в ногах от того, что весь день провела в машине, мой взгляд устремлён на хижину.
Сейчас она выглядит намного лучше, а может быть, она и не была такой уж плохой. Около трёх комнат, одноэтажная, жестяная крыша. Есть крыльцо с покосившимся диваном и плохо закрытой дверью.
— Хочешь, я пойду с тобой? — спрашивает Аксель, вставая, со своей стороны.
Я качаю головой. — Отведи детей пописать вон за то дерево.
Я иду к хижине, медленно, как во сне. На самом деле, мне приходится несколько раз ущипнуть себя.
Реально ли это?
Действительно ли я здесь?
Кто я?
Но тут дверь распахивается, и оттуда выбегает черно-белая собака, виляя хвостом.
— Привет, мальчик, — говорю я ему, когда он подходит ко мне, счастливый и взволнованный. Я понятия не имею, кто этот пёс, но я люблю собак, а они любят меня. У меня до сих пор есть свитер, на котором это написано.
Я присела, чтобы погладить его, и он начал лизать меня по лицу, как раз, когда кто-то ещё выходит из двери.
Это женщина, моложе меня и немного беременная.
— Привет, — говорит она настороженно. Она симпатичная, с белыми зубами, очень загорелая. Она в грязных рабочих ботинках и коричневом цветочном платье. — Могу я вам помочь?
Собака подбегает к ней, и теперь женщина отвлекается на моих детей, которые бегут вперёд, и Акселя на заднем плане, писающего на дерево.
— Нет, — говорю я ей, широко улыбаясь, надеясь, что она не думает, что мы здесь, чтобы ограбить её или помочиться на её деревья. — Извините, что вот так просто заявились, но я здесь раньше жила.
Она ошеломлена и сходит с крыльца, вытирая руки о платье.
— Вы раньше здесь жили?
— Жила. Давно, очень давно. Я не возвращалась сюда, наверное, лет пятнадцать.
— Теперь я слышу ваш акцент, — говорит она, кивая. — Он становится сильнее, когда вы говорите.
— В любом случае, — говорю я, пожимая плечами. — Я просто хотела посмотреть на него и убедиться, что он всё ещё здесь. Так и есть. Извините, что побеспокоили вас.
Дети сейчас бегают с собакой, а Аксель подходит и кладёт руку мне на плечо.
— Привет, — говорит он ей, кивая.
— Привет, — говорит она, затем протягивает руку. — Я Мередит.
Аксель пожимает её. — Аксель. Это Аврора.
— Аврора, — размышляет Мередит. — Не могу сказать, что помню, чтобы упоминалось твоё имя. — Я почти говорю, что тогда я была Рори, но не говорю. Рори больше нет. — На самом деле мы переехали сюда около четырёх лет назад. Мой муж, Джим, открыл ферму с эму12.
— Эму! — кричит Эмиль, бросая остальных и собаку и подбегая к нам. — У вас есть эму.
— Да, он сейчас там с ними. — Она показывает головой на небольшой холм, на который я забиралась, когда была маленькой. Она смотрит на нас. — У вас очень интересные акценты. Откуда вы все остальные?
— Дания! — восклицает Эмиль. — Меня зовут принц Эмиль, а это мой брат, принц Ларс, и мы близнецы.
— О, правда, — говорит она, улыбаясь им, совершенно развеселившись.
— Они проходят через фазу, — я наклоняюсь и говорю под нос, что ей не нужно знать, кто мы на самом деле.
— А у меня у самой будет маленький принц, — говорит Мередит, положив руки на живот.
— У вас в Австралии нет королевской семьи, — кричит нам Клара.
— Это фигура речи, Клара, — кричу я в ответ.
— Да, но…
— Послушайте, — говорит Мередит. — Вы проделали такой долгий путь, чтобы увидеть это место. Не хотите ли зайти поужинать? Может быть, выпить чашечку чая?
— О нет, нет, — говорю я ей. — Пожалуйста, мы просто хотели посмотреть, вот и всё.
— Но я настаиваю.
— Вы готовите на троих, а не на девятерых, — напомнила я ей, ошеломлённая её щедростью. — Спасибо за предложение, но мы не можем вам навязываться.
— Я мог бы помочь с готовкой, — предлагает Аксель.
Я пристально смотрю на него, пытаясь подать сообщение "что ты делаешь?" глазами.
— Ты даже суп разогреть не можешь!
— Я хорошо готовлю, — говорит Фрея. — Карла научила меня готовить в вакууме на днях.
Я вижу, что Мередит не знает, что о нас думать. — Должна сказать, я никогда не пробовала готовку в вакууме и не уверена, что это такое. Но у нас чертовски много молотого эму, есть и курица. И мой вегетарианский огород действительно расцвёл. Много баклажанов и кабачков.
— Хорошо, потому что я веган, — объявляет Клара, подходя к нам и держа руки на бёдрах.
О, пожалуйста, никаких лекций, думаю я.
— Раньше я была вегетарианкой, — говорит ей Мередит, — пока этот мой ребёнок не начал жаждать мяса. Давайте, заходите в дом и отдохните. Я вам всем что-нибудь приготовлю.
— Ура! Эму! — кричит Эмиль, бегая вокруг, делая вид, что хлопает крыльями.
Аксель прислоняется ко мне. — Кто-то должен сказать ему, что это то, что будет на ужин.
Я закатываю глаза.
— Хорошо, спасибо тебе большое, — говорю я ей. — Дети, почему бы вам не остаться здесь, чтобы не мешать. Только не трогайте ничего, кроме собаки.
— Его зовут Отис, — говорит Мередит, направляясь к дому.
— Отиса, — говорю я им. — Всё остальное, что вы здесь встретите, игнорируйте. Оно, скорее всего, убьёт вас.
Но дети не слушают меня, потому что они никогда не слушают. Они снова гоняются за собакой по подъездной дорожке.
Аксель наклоняется и целует меня в щеку. — Я собираюсь взять свой телефон и написать Майе и остальным, сообщить им, что мы будем ужинать здесь. В пабе есть еда для них, верно?
Я выпустила сухой смешок. — Должна быть. Но если Хенрик сможет убедить Майю съесть что-нибудь из меню, я хочу получить фотографию.
Он усмехается. — Ты так хорошо со всем этим справляешься. — Он смахивает прядь волос с моего лица. — Я горжусь тобой.
Я киваю. — Такое ощущение, что у этого места теперь другая жизнь. И это хорошая жизнь.
— Второй шанс.
— Другая жизнь и второй шанс. Лучше и быть не может.
Я смотрю вокруг на красную пыль и хижину, и жизнь, которая у меня есть сейчас, сталкивается с жизнью, которая была у меня тогда. И я была права.
Лучше и быть не может.
Notes
[
←1
]
Гильотина — механизм для приведения в исполнение смертной казни путём отсечения головы.
[
←2
]
Хюгге — понятие, возникшее в скандинавских странах, обозначающее чувство уюта и комфортного общения с ощущениями благополучия и удовлетворённости. За последние годы хюгге стало определяющей характеристикой датской культуры.
