Решение использовать разведывательный потенциал блока в целях стратегической дезинформации, воплощенное в докладе Шелепина в 1959 году и связанных с ним документах, разрушает представление, подразумеваемое в большей части традиционной методологии, о том, что коммунистические спецслужбы занимаются исключительно шпионажем и работой по обеспечению безопасности. Новая методология учитывает доклад Шелепина и ту важную роль, которая отводится советским чиновникам, профсоюзным деятелям, ученым, священникам, академикам, художникам и другим представителям интеллигенции в реализации политики посредством оказания политического влияния. Новая методология пытается увидеть, как их деятельность и публичные заявления могут служить интересам политики.

Чтобы создать благоприятные условия для реализации этой политики, стратеги блока взяли на вооружение модель дезинформации слабости и эволюции, успешно применявшуюся в период НЭПа в Советском Союзе и распространившуюся в 1958-60 годах на весь коммунистический блок. Поэтому новая методология диктует, что вся поступающая на Запад информация о коммунистическом мире и международном коммунистическом движении, включая еврокоммунизм, должна оцениваться в соответствии с этой моделью.

Значительный вклад в формулирование долгосрочной политики и технику дезинформации о расколах внес югославский лидер Эдвард Кардель, чья книга «Социализм и война» была опубликована незадолго до совещания 81 партии в ноябре 1960 года. В ней Кардель писал, что разногласия между коммунистами «не только не вредны, но и являются законом прогресса».38 По мнению Карделя, внутренняя и внешняя политика югославской коммунистической партии не может быть независимой от интересов социализма, но может быть независимой от «субъективно придуманных понятий»39 других партий, таких как КПК. Нельзя довольствоваться «толкованием того или иного явления в ходе развития простым повторением стереотипных догматических фраз».40 «При объективном анализе нужно стараться отделить субъективное от объективного, то есть не позволять лозунгам и политическим декларациям скрывать понимание реальной сути вещей».41 Тито высказал практически ту же ленинскую мысль, заявив в 1958 году, что «интернационализм – это практика, а не слова и пропаганда».42

По понятным причинам Кардель и Тито не могли открыто заявить, что надуманная полемика между коммунистическими партиями впредь будет использоваться как часть техники коммунистической дезинформации. Тем не менее, четко проведенное различие между субъективной природой полемики и объективной природой общих интересов и социалистической солидарности, выраженной в единстве действий, обеспечило теоретическую основу, на которой подлинная полемика между Тито и Сталиным могла быть трансформирована, когда того требовали интересы долгосрочной политики, в надуманную полемику между коммунистическими лидерами без угрозы для фундаментального идеологического и практического единства коммунистического мира.

Актуальное изложение точки зрения Карделя было сделано Юрием Красиным: «Полное единодушие вряд ли может быть условием совместных действий. . . . Необходимо не статичное, монолитное единство, а динамичная система взглядов и позиций, характеризующаяся различиями по отдельным вопросам, но развивающаяся на основе фундаментальных принципов марксизма-ленинизма».43

Из таких заявлений и их последствий можно вывести пять соответствующих принципов. Первый – не считать, что там, где есть полемика между коммунистами, обязательно есть и разногласия. Второй – оценить, есть ли прочные и последовательные основания для существования разногласий. Третье – искать доказательства единства действий за разобщенностью слов, искать тайные скоординированные совместные действия явных врагов или соперников. Четвертый – искать корреляцию по времени между вспышками полемики и крупными инициативами коммунистов, переговорами с западными державами (например, ОСВ) или встречами с западными лидерами. Пятое – предположить, что полемика является частью операции по дезинформации, и изучить ее на предмет того, может ли она, рассматриваемая в этом свете, способствовать достижению коммунистических целей. Приведем несколько очевидных примеров: обвинения Хрущева в китайском подстрекательстве к войне и ответные обвинения Китая в советском ревизионизме и пацифизме в 1960-х годах должны быть изучены на предмет того, помогли ли они создать на Западе образ Хрущева как умеренного человека, с которым можно вести переговоры о конкретных сделках. Продолжающееся исключение Югославии из коммунистического блока, несмотря на тайное участие Тито в формулировании и проведении новой долгосрочной политики, следует рассматривать в связи с укреплением авторитета Югославии как лидера движения неприсоединения в третьем мире. Советские нападки на консервативных западных лидеров в последние несколько лет следует рассматривать в сочетании с китайскими усилиями по установлению более тесных отношений с этими же лидерами. Эскалацию китайско-советских военных действий в 1969-70 годах следует рассматривать как попытку облегчить как переговоры по ОСВ между СССР и США, так и сближение Китая с развитыми индустриальными странами. Короче говоря, изучение полемики, если ее читать как дезинформацию, может пролить свет не на существование расколов, а на долгосрочную политику и стратегические интересы, которые кажущиеся расколы призваны продвигать.

Существование программы дезинформационных операций имеет последствия для каждого типа источников информации о коммунистическом мире. Если дезинформация будет и дальше игнорироваться, западные заблуждения и ошибочная политика в отношении коммунистического мира будут множиться. Учитывая коммунистическую концепцию тотальной дезинформации, любая западная переоценка ситуации, если она имеет смысл, должна охватывать информацию из всех источников, открытых и секретных, человеческих и технических. Следует отказаться от предположения, что если секретные и открытые источники в целом поддерживают друг друга, то надежность обоих подтверждается; следует осознать, что два потока информации, открытый и секретный, вполне могут иметь общую точку происхождения в Центральных комитетах и отделах дезинформации партий и спецслужб блока. Если информация из западных секретных источников совпадает с информацией из открытых источников, включая официальные коммунистические источники, это само по себе ставит под сомнение надежность западных секретных источников. Те западные секретные источники, чья информация с 1958-60 годов соответствует модели слабости и эволюции, нуждаются в особенно тщательном изучении, чтобы выяснить, не стали ли они известны коммунистической стороне в результате компромисса или другими способами.

Если соответствие нормальной модели информации, поступающей из коммунистического мира, является показателем ненадежности источников, то обратный принцип заключается в том, что свидетельствам, противоречащим этой модели, следует придавать больший вес, даже если они исходят только из одного источника. Например, личные наблюдения западного посетителя китайской коммуны в 1961 году, который сообщил, что в материальном отношении жители коммуны живут не хуже, чем раньше, и что китайский народ неизбежно все теснее отождествляет себя с коммунистическим режимом, не должны были быть отброшены на том основании, что эти наблюдения противоречили общепринятому мнению того времени, что ситуация в коммунах была катастрофической.44

Полная дезинформация, чтобы быть эффективной, требует обнародования коммунистической стороной объема точной информации о себе, включая подлинные секреты, чтобы придать достоверность и вес дезинформации, которую она стремится передать. В сталинский период обнародование секретной информации коммунистической стороной было невозможно. С принятием долгосрочной политики и программы дезинформации положение изменилось. Была вновь введена ленинская концепция первичных и вторичных видов жертв. Первичным коммунистическим секретом является существование и характер долгосрочной политики и стратегии блока, а также роль дезинформации. Военные, научно-технические, экономические и контрразведывательные секреты являются вторичными; они образуют резервуар, из которого можно черпать и выдавать информацию в стратегических целях, особенно если есть основания полагать, что она уже могла быть скомпрометирована подлинными утечками или техническими средствами. Например, личности секретных агентов, которые по той или иной причине заканчивают свою полезность для коммунистической стороны, могут быть переданы через источник, к которому коммунистическая сторона стремится установить доверие Запада. Поэтому добросовестность западных секретных источников или перебежчиков с коммунистической стороны не подтверждается автоматически тем фактом, что они производят большое количество информации по военным, экономическим, научно- техническим или контрразведывательным вопросам или что они выступают со зрелищными разоблачениями коммунизма. Более важным критерием является то, что они могут сказать о долгосрочной политике коммунистов и использовании дезинформации. Число коммунистических лидеров, чиновников и интеллектуалов, которые имеют полное представление об объеме и масштабах программы дезинформации, очень ограничено, но число тех, кто участвует в том или ином ее аспекте, очень велико. Большинство секретных источников или перебежчиков, если они действительно передали свою приверженность Западу, должны иметь возможность сказать что- то ценное о современных методах коммунистов в этой области, даже если они сами не осознают всей значимости своих знаний.