Свежий, но мягкий ветер летел над морем, над городом, над крышами. На одной из террас Вивьен сидела за роялем — музыкальным инструментом, известным ещё Богам-Основателям. В свободные от войны дни она часто бывала здесь, в уединённом месте над сверкающим белым городом. Из-за конструкции Кубуса здания вырастали из поверхности немного под углом, чтобы быть вертикальными — и поэтому с излюбленной террасы Вивьен открывался величественный вид на кольцо города, уходящего к искрящейся шапке океана.

Вивьен играла музыку — печальную, никому не знакомую. Длинные тонкие пальцы мягко скользили по клавишам, и задумчивая мелодия летела над городом, растворяясь в мягком потоке воздуха. Уже четвёртый день Вивьен не покидали призрачные мысли — и она пока смутно понимала, о чем стоит думать. Или о ком.

Что-то в её повседневности не нравилось её интуиции, и она отчаянно хотела осознать, что. Вся её жизнь состояла из войны, творчества и боевых товарищей: ничего необычного, на первый взгляд, но подозрительность — хороший индикатор того, что стоит всё прочесать, проанализировать до последней крупицы собственную жизнь, применив рациональный подход к каждой её детали.

На фоне задумчивой мелодии зарождалась вторая — басовые струны рояля зарокотали тихо, вторя нарастающим подозрениям Вивьен. Война — это союзники, враги, причина, стратегия и средства. Союзники — те же боевые товарищи: рассмотреть стоит позже. Враги — Атексеты, космическая цивилизация, напавшая и потерпевшая поражение, и понятно, почему: их слабые боевые дроны ещё не сбили ни одного Истребителя и уничтожили всего одну орбитальную станцию, в то время как их потерям нет числа. Как много у них ресурсов? Целая планета. К концу придут ещё не скоро. Как много у нас? Столько, сколько поставят Ленорины взамен на то, что мы сражаемся, оберегая их покой: плюс-минус планета. Причина войны — здесь всё очевидно: на нас напали — мы отвечаем, адаптируемся, создаём оружие, подобное оружию врага, только лучше, чтобы быть всегда на шаг впереди. И, наконец, стратегия, доступная таким солдатам, как Вивьен — отражать атаки и бить по слабым местам, как только они появляются. Здесь, вроде, пробелов нет.

Творчеством же для Вивьен была музыка — у каждого Железного Рыцаря должно быть что-то, чем он живёт, пока не пилотирует Истребитель; эту часть своей жизни Вивьен оказалось особенно сложно рационализировать. Рокочущая гулкая мелодия становилась всё громче.

В музыке были две важные детали — навык и вдохновение. Вдохновение не могло вызывать подозрений — если удаётся импровизировать, проблем с ним нет точно. Навык — стоило о нём задуматься, как правая рука сбилась, и рояль недовольно крякнул диссонансом, заставив Вивьен вздрогнуть. Надо работать над ним, но это явно не то, что могло бы отравлять её жизнь нескончаемым чувством сомнения.

И, наконец, товарищи. Персиваль, Гвен, Борс, Гидеон. Персиваль — лидер группы, мудрый, мастер выверенной мысли, прямо как… И тут Вивьен ощутила то самое чувство, с ног до головы её охватило сомнение, ударил аккорд, и сверкающий пассаж взлетел вверх — образ, имя, действия — загадка — Франц.

Вивьен ударила по клавишам, перенаправив эмоции в бурю звуков, в то время как разум оставался холоден и чист. Франц — источник сомнений, нестройный элемент в идеальной картине мира. Но что не сходится, что же не так? И тут Вивьен почувствовала присутствие: словно тонкая, неосязаемая игла проникла сквозь череп прямо в мозг, прямо в сознание — и все её мысли, все выводы и замечания закрутились в стремительном вихре. Вивьен не могла продолжить рассуждения — не могла даже вспомнить то, о чём она думала до этого.

Сбитая с толку, опустошённая, она закончила мелодию — медленно, разочарованно. И тут она услышала негромкие аплодисменты из-за своей спины.

— Перси, это ты? — спросила Вивьен, не оглядываясь.

— Никто другой бы не пришёл, — ответил Персиваль Алери. — Тебя что-то беспокоит?

Вивьен почувствовала тревогу — что-то явно беспокоило её недавно, но что? Ощущение — как будто из памяти выпала какая-то часть, словно забытая концовка крайне интересного сна. Персиваль посмотрел на сверкающий океан и сказал:

— Не волнуйся, я пришёл не для того, чтобы лишать тебя твоих секретов. Просто последнее время…

— Не, ничего, — сказала Вивьен, горько засмеявшись. — Я просто забыла, о чём думала.

— Перед битвой ты сказала кое-что странное, — Персиваль подошёл ближе, и Вивьен повернулась к нему на стуле, облокотившись на спинку рукой. — Ты помнишь? Ты спросила, не задумывался ли я, кто такой Франц. Это тебя беспокоило?

Вивьен снова почувствовала тревогу — но игла в сознании не давала ей разрастись, убаюкивая мягким ощущением.

— Возможно, — ответила Вивьен задумчиво. — Но я не думаю, что это то, о чём я бы хотела поговорить.

— Интересно, — сказал Персиваль, глядя на океан. — В тот день ты сказала мне обратное.

— Я всего лишь ваш хороший друг, — ответил Франц со скромной улыбкой. — Если есть какие-то вопросы — я отвечу, не стесняйтесь.

— Не, ничего, — ответила Вивьен и закрыла клавиши рояля крышкой.

Лаборатория была большим подповерхностным ангаром, в центре которого на цепях и тросах к крюку крана была подвешена удивительная машина. Машина напоминала диковинное существо с безжизненно повисшими по бокам четырьмя конечностями, и её части состояли из решётчатого, плавно очерченного металлического каркаса. Каждая его деталь, каждый стержень не имел чёткого отделения от другого, вместо этого он будто бы перетекал в него, расширяясь и закругляясь к месту стыка. В груди машины копался тонкий человек в белом, наполовину скрывшись внутри — известный исследователь атексетских технологий Альмер Зормильтон.

С грохотом закрылась дверь лаборатории, и Зормильтон резво выскочил из машины. Гладко выбритый, сухой старичок со сверкающими контактными линзами в глазах, он создавал впечатление чрезвычайно энергичного энтузиаста. Увидев вошедшего, он помахал ему мультиключом и крикнул через пространство:

— Перси, рад тебя видеть! Как жизнь, как там Вивьен?

— Не понимаю, откуда ты узнал, что я от Вивьен, — Персиваль улыбнулся уголками рта. — Но я тоже рад, Альмер.

— Ой, ну это же очевидно! — рассмеялся Зормильтон. — С чего бы ты стал пальцами шевелить, как пианист какой-нибудь? Пианисты же тебе как седьмая рука ленорину, все — кроме одной! Видел её не больше часа назад, готов поспорить!

— Ты бьёшь всё так же точно, — с улыбкой ответил Персиваль, подходя к атексетской машине.

— Но ты не ответил, друг мой. Как жизнь, как Вивьен?

— У неё всё хорошо, в целом, но есть некоторые проблемы, похоже, личного характера. А я принёс кое-что очень интересное для тебя, — Персиваль достал из поясной сумки атексетский передатчик. — Я принял первый сигнал, Альмер.

— Вот это новости, — протянул Зормильтон, принимая прибор. — Надеюсь, сигнал записан. Как извлеку — отдам криптологам, они должны разобраться, если есть в нём хоть капля смысла, хе-хе.

— Не думаете ли вы, что войне конец, раз мы спустя столько лет вошли в контакт? — спросил Франц.

— Франц, голубчик, возможно, так и есть! Если сигнал несёт в себе послание, то Атексеты готовы к диалогу, — Зормильтон отошёл к столу и бережно положил передатчик на мягкий чёрный коврик. — А это первый шаг к мирному решению конфликта.

— Не доживём мы до три тысячи пятого, — сказал Франц, мечтательно глядя на безжизненную машину. Зормильтон и Персиваль озабоченно на него посмотрели. — Я лишь хотел сказать, что мы всё-таки слишком мало знаем об этом диковинном народе, чтобы с ним как следует воевать.

— Будет нам всем мир, Франц, — сказал Зормильтон, подходя к машине. — Но война войной, а эта технология — ключ к нашему великому будущему. Забавно, что требует нейры, пусть и как-то кривобоко.

«Нейра — она есть в моём мозгу — я человек. Нейра — она нужна для машины — машина атексетская. Противоречие… [запрет: думай об эксперименте]»