Мацело щёлкнул тумблером и правой ладонью зарылся в густые волосы, откидывая их назад. Глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Он понимал, что что-то упускает, чувствовал, что эксперимент несовершенен, а расчёты верны — однако вместе с этим он помнил, что когда-то бросил себе вызов: закончить эту работу в одиночку. Теория, эксперимент и победа — всё должно достаться одному человеку, и этот человек с глухим стуком уронил голову на стол.

Институт Познания Атексетов находился вплотную к Институту Фундаментальной Физики, где работал Мацело — поэтому вскоре Роберт открыл дверь в лаборатории Зормильтона и оказался лицом к лицу с Францем. Тот кивнул ему и уступил дорогу.

— Роберт, — раздался голос из глубины пространства. — Это ты?

Зормильтон выглянул из-за Атексетской машины и через силу улыбнулся.

— Проходи, проходи, располагайся, печенье в шкафу, где обычно…

Мацело проводил взглядом его фигуру, перемещающуюся от машины к столу и бессильно упавшую в кресло.

— Альмер, — обеспокоенно спросил он. — У вас что-то не так?

Зормильтон махнул рукой в неопределённом жесте — Мацело счёл это знаком приглашения и подошёл поближе.

— Франц был здесь, Роберт, — Зормильтон вздохнул и закрыл глаза. — Слухи не врали, Персиваль погиб.

Мацело ошеломлённо глядел на Зормильтона, который сидел в кресле, свесив руки. Стоило разуму осознать новость, как все мысли покинули его, и желания поддержать, сказать что-то, предложить выход, разузнать подробности заклинили способность думать целиком. Роберту оставалось лишь стоять рядом, и он уже начинал злиться на себя за неспособность что-либо предпринять.

— Франц предупреждал меня, — сказал, наконец, Зормильтон, и его морщинки в уголках глаз приобрели гораздо более яркие очертания. — Он говорил что-то о том, что мир скоро изменится. Франц приходил напомнить мне, что моя работа должна быть завершена в кратчайшие сроки — ведь со смертью Персиваля отсчёт времени начался, и Агмаил скоро придёт за результатами…

— Вы хотите сказать… — Мацело не мог подобрать слов. — Франц сказал вам, что Второй Набла уже близко?

Зормильтон с усилием распахнул глаза и опрокинул голову, встретившись взглядом с Робертом.

— Именно так, друг мой. Тебе вряд ли известны правила, но если вкратце — избранники Агмаила должны успеть закончить всё до явления Второго Наблы. Но без Персиваля я вряд ли смогу понять, откуда эта рингусова дрянь черпает свои силы…

Мацело чувствовал отчаяние. Больше всего на свете он не любил ощущение того, что он что-то не может — ощущение, которое всё чаще настигало его в жизни. Проваливались его эксперименты, вставали недвижно расчёты, но невозможность помочь другу — худшее, что он встречал на своём пути. Помощь с проблемой из чужой специальности была принципиально невозможна, думал Мацело.

И тут его мозг проснулся.

Сначала из оцепенения вышла память. Один за другим всплывали образы, впечатления, информация о всём, чем занимался Зормильтон: Атексетская машина, интуитивный нейроинтерфейс, похолодание движущихся частей, сокращающийся материал вроде металла, работающий, как мускулы. Первостепенной задачей Зормильтона был контроль над технологией, которая позволяла этой машине шевелиться — поэтому он потратил столько времени на эксперименты с Персивалем и Лорианом, позволявшие рассмотреть и задокументировать движение каждой детали. Однако…

Следующим проснулся анализ. Машина двигалась, не требуя зарядки. Очевидно, внутри был источник энергии неизвестной природы, который до сих пор не удалось найти: он должен быть достаточно объёмным, раз хранил запас энергии, до сих пор не подошедший к концу, но достаточно незаметным, чтобы избегать внимания Зормильтона всё это время. Энергия передаётся внутри самого этого материала — это подсказала Память. Но откуда она берётся в этой сети стержней и трубок — загадка.

Далее активировалось ассоциативное мышление: энергия перемещается внутри самого материала, источников её нет, значит, возможно, она заключена в самом материале — Память подсказала, что это была гипотеза Зормильтона номер два об источнике энергии. При этом материал охлаждается, а не нагревается — значит, происходит поглощение тепла… Стоп.

Мацело моргнул пару раз, чтобы мысль уложилась в голове.

Материал поглощает тепло, тепло — это энергия.

В Атексетской машине отсутствует источник энергии.

Следовательно…

Мацело улыбнулся, осознав, что прошло не больше пяти секунд с последнего сказанного слова — Зормильтон мог не заметить размышлений. Раз происходит переход тепла в кинетическую энергию твёрдого тела, значит, в системе понижается энтропия — что нарушает второе начало термодинамики, если не упущены источники. Однако нарушение второго начала — прямое следствие именно того, о чём мозг Мацело не забыл ему напомнить.

— Альмер, — проговорил Роберт, наполняясь азартом. — Похоже, машина ваша работает на эффекте, который я пытаюсь получить у себя в лаборатории…

Зормильтон вскинул бровь.

— Готовы проверить? — спросил он заметно окрепшим голосом.

— Определённо, — улыбнулся Мацело, протягивая тому коробку печенья. — Закусим на успех?

— Всё очень просто, — сказал Мацело, фиксируя датчики на машине. — Гораздо проще, чем создать условия для этого эффекта, которые здесь, возможно, уже получены до нас. Если мы запустим локальный релятивистский триггер, то обнаружим утечки вот здесь и вот здесь, — Мацело указал на датчики. — Следим за экраном, программа для анализа в моей директории, пароль традиционный, но с единицей на конце…

На цепях посреди лаборатории висела Атексетская машина, рука которой была сплошь покрыта разнообразными приборами. Большая часть из них требовалась, чтобы создавать необходимые искривления в пространстве-времени, что по теории Эйнштейна — Верлинде должно было приводить к проявлению эффекта — а улавливать его должны были датчики. Как предполагал Мацело, помимо всего прочего, эффект должен был привести к сокращению механической «мышцы» в качестве побочного действия — но он не знал, будет ли вообще это заметно невооружённым взглядом.

— Программа готова, жду команды на запуск, — просигналил Зормильтон, заняв своё место за мониторами и пустыми коробками.

Мацело соскочил со стремянки и отбежал в сторону.

— Запускайте! — махнул он рукой и повернулся к машине.

— Прогреваю… — Зормильтон щёлкнул клавишей, и приборы медленно загудели. — До пуска пять, четыре, три… два… один…

Атексетская машина резко согнула руку, раскрошив в сгибе локтя установленное туда оборудование. Зормильтон охнул. Осторожно он посмотрел в сторону Мацело — но тот лишь раскинул руки, и лицо его медленно приобретало черты восхищённой и удовлетворённой улыбки.

— Да… Да, да, да! Это победа, Альмер! — прокричал, наконец, он.

— Поздравляю, Роберт, — улыбнулся Зормильтон. Он оглянулся в пустоту лаборатории, и взгляд его заметно потускнел. — Боюсь, вы больше меня представляете, что это значит для науки.

— Вполне возможно… — прошептал Мацело.

Роберт чувствовал тяжесть в груди. Всё случилось слишком быстро, он не смог осознать и толком подумать — а сейчас в сознании боролось два чувства. Он отдал свой эффект, дело своей жизни и священный долг другому человеку — а это значит, что он не смог довести работу до конца в одиночку. Но кому отдал? Альмеру Зормильтону, другу, потерявшему близкого человека, учёному, обременённому заданием от самого Агмаила — и что-то в глубине души говорило Роберту, что он поступил правильно. Он посмотрел на Альмера — тонкого старичка, задумчиво разглядывающего машину, увидел, как с каждой секундой молчания всё явственней на лице его проступает скорбь — и сказал:

— Эффект Зормильтона — Мацело? Звучит прекрасно, как по мне.

Альмер улыбнулся, прищурившись.

— Спасибо, Роберт. Спасибо…

Стены Академии больше не были для Лориана домом, куда хотелось возвращаться — ведь не стало единственного человека, который ждал бы его здесь. Хоть обучение у Персиваля продвинулось достаточно далеко, о становлении полноценным Рыцарем оставалось только мечтать. И всё же зачем-то Франц вызвал Лориана сюда — а это значит, что занятия будут продолжаться.