«Твое время истекает, Гурий, — отечески тянул он, притворяясь этаким рубахой парнем, — с этим ничего не поделаешь, такова жизнь, и твоя, например, скоро очень удачно завершится. Но я готов подсказать тебе, как избежать столь досадного факта. Не безвозмездно, разумеется, таков уж я, но, как там у вас говориться, я согласен подлатать свою карму и предложить тебе выгодную сделку. Она выгодна для нас обоих, Гурий. Я отпущу тебя обратно, ты сможешь и дальше радоваться бытию, но в природе не бывает пустот. Вместо себя ты должен будешь оставить мне серого невзрачного человечка, он не принесет много пользы миру, и эта замена недостойна, но я невзыскателен. К тому же его время еще не пришло, однако я готов немного поиграться с датами и сроками. Для чистоты сделки ты сам приведешь мне его, парень, после чего снова обретешь утраченное. Оцени, Гурий, я делаю это для тебя. Ответь мне, Гурий, просто да или нет. Подумай, парень, тебе остается немного времени, чтобы принять окончательное решение.»

Голос ввинчивался в мои мозги, лишая воли и рождая страх. Страх смерти мощное оружие, как врач, я был знаком с этим утверждением не понаслышке, поэтому я согласно кивнул, не давая себе труд задуматься о последствиях.

Глава 9.

Мои скорбные воспоминания о событиях пятилетней давности и совсем недавних событиях погрузили меня в некое подобие транса, и я не заметил, как прямо перед моими глазами оказались знакомые двери родного парадного. Я не исполнил волю круглого человечка, мало того, я поддался собственным эмоциям и нагло вмешался в ход истории, и чем грозило подобное самовольство, о том я решил поразмышлять немного позже. Сейчас меня ждал горячий душ и сытный ужин.

Квартира, оставшаяся мне от бабки, встретила меня полной тишиной и пустотой. Поднимаясь по лестнице, я мысленно репетировал отмазки для Ульяны, подбирая наиболее убедительные аргументы для объяснения несостоявшейся встречи с важным и значимым. Но, как оказалось, озвучивать их было некому. Я побродил по пустым комнатам, подивившись необычному порядку и отсутствию вещей моей милой, и присел за кухонный стол, пытаясь сообразить, сколько времени на этот раз заняло у меня спонтанное путешествие. Полгода назад я уже однажды сбегал из дома на пару недель, не поставив в известность свою подружку. Решительно настроенная Ульяна дождалась меня тогда только для того, чтобы донести до меня простую истину о моем неискоренимом кобелизме. Мы помирились, и я пообещал впредь быть верным мужем. Тогда у Ульяны было много оснований подозревать меня во всех грехах, но что послужило причиной срочного отъезда на этот раз, осталось для меня загадкой. Сил на разгадывание ребусов у меня не нашлось, и я, несколько раз набрав подружке и послушав отчет об отключении абонента, завалился спать, оставляя решение головоломок до утра.

Утро пришло ко мне одновременно с шорохом ключей в двери и невнятным бормотанием из прихожей. Очевидно, мои вчерашние опасения относительно Ульяны были беспочвенны, барышня просто уезжала по делам, прихватив с собой все свои вещи, но в любом случае, сейчас я все выясню. Так думал я, прислушиваясь к болтовне и продолжая сохранять расслабленную неподвижность, уверенный в своих утренних визитерах. Моей гостьей оказалась вовсе не Ульяна. Спустя пару минут возни в прихожей, на пороге гостиной появилась моя тетушка, внезапно и нежданно решившая навестить меня с первыми лучами зари. Наши отношения с родственницей нельзя было назвать чрезмерно теплыми и милыми. Да и просто нейтральными я бы их не назвал. С того момента, когда в молодой, неопытной во всех отношениях и финансово нестабильной семье родился незапланированный я, решительная тетка загребла ведение домашнего хозяйства в свои жадные ручонки, а на крепенькие плечи взгромоздила заботы о воспитании несчастного сиротки, как неизменно называла меня старшая сестра папеньки в течение тридцати лет. Я не любил тетку и всячески ограничивал с ней любое общение, тетка об этом знала и поэтому ее спонтанный визит был для меня вдвойне удивителен. Тетка неторопливо прошла по комнате, старательно не обращая на меня никакого внимания, и на мои сонные приветствия не реагируя ни словом, ни жестом. Поправив съехавшие набок шторы, она покосилась на мою изгвазданную одежку, сброшенную вчера прямо на пол, и почему-то всхлипнув, горестно поведала соседней стене: «Ох, совсем забыли, ну надо же, нужно будет сказать Уленьке, пусть приберет.»

Тетка в принципе была лишена всякого рода эмоций, и сколько я ее помнил, даже самые трогательные эпизоды человеческой жизни всегда оставляли на ее каменной физиономии отпечаток снисходительного недовольства. А тут грязные шмотки вызвали целую гамму чувств. Я покачал головой, дивясь собственным наблюдениям и готовясь изумляться дальше, поскольку чувствительная родственница решила побить все рекорды в демонстрации удивительного. Порывшись в огромной нескладной сумке, с которой не расставалась добрых пару десятков лет, тетка извлекла из ее недр маленький стаканчик, двухсотграммовый пузырек с водкой, ржаную горбушку и церковную свечку. Все это она ловко разместила на подоконнике и, мелко крестясь, попятилась обратно к двери. Почему-то вся эта наигранная показушность всколыхнула во мне волну праведного гнева, и я, бодро вскочив с дивана, решительно подтолкнул заигравшуюся родственницу к двери, сопроводив этот неприличный жест еще более неприличным напутствием. Тетка заполошно взвизгнула и, не дожидаясь дальнейших поощрений, самостоятельно вылетела вон, забыв свою уродскую сумку на журнальном столе. Вышвырнув следом и сумку, я шумно выдохнул, и, ощутив в себе нестерпимое желание пожрать, шагнул к подоконнику. Там я опрокинул стопку в рот, туда же отправил горбушку, а свечку выкинул в окно. И, почувствовав неземное умиротворение от проделанной работы, принялся собираться в свою поликлинику.

Моей медсестрой последние полтора года числилась суровая немногословная мадам, крайне редко посещавшая свое рабочее место. Впрочем, в ее присутствии я нуждался не слишком, успевая выполнять все нехитрые манипуляции с бумагами и документами самостоятельно. Последний раз я видел ее пару недель назад, когда она навестила меня ровно на полчаса, чтобы пожаловаться на новые распоряжения главного. Я мог по праву назвать наступивший день днем невероятного волшебства. Одного тетушкиного визита и показательного выступления могло бы хватить для такого определения, а необычное явление в лице суровой медсестры, заседающей в моем кабинете, делало этот день поистине незабываемым.

«Доброе утро,» — вежливо поздоровался я, протискиваясь на свое кресло. Моя помощница только качнула головой, что-то неопределенно пробормотав себе под нос, и продолжила изучать монитор. Я давно привык к ее манере вести диалоги и тоже принялся разбирать накопившиеся дела. Первый час рабочего дня мы просидели в полном молчании, не имея никакого желания поддерживать беседы. Когда тишина в довольно тесном кабинете превысила все допустимые пределы, наше сумрачное бдение было нарушено первой пациенткой. Румяная старушка резво просочилась в нашу безмолвную келью и, усевшись напротив моей помощницы, заговорчески зашептала:

«Вот ведь горе какое, такой молодой. Говорят, все так быстро случилось, никто ничего и не понял. Вот вы, Маргарита Антоновна, женщина здравая и рассудительная, да только зря согласились за него работать. Вот чует мое сердце, нечисто там все вышло, да и сам доктор-то не так прост был, царствия ему небесного, вот вам истинный крест!»

Не в меру таинственная бабка бодро задрала морщинистую ручонку и размашисто перекрестилась, подтверждая свои непонятные слова. Маргарита Антоновна только вздохнула и перевела разговор к более насущным проблемам.

Она, не обращая внимание на присутствующего в шаге от нее доктора, принялась с видимым любопытством расспрашивать пациентку о ее тревогах и бедах, при этом совершенно не профессионально разбавляя ее стенания своими собственными, видимо, желая подбодрить. Бабка несколько раз возвращалась к ранее затронутой теме, не забывая махать сморщенной клешней, ограждая себя от злых сил. Устав наблюдать вторую за утро клоунаду, я наклонился над столом и вкрадчиво поинтересовался у зарвавшейся коллеги, не пора ли заняться делом. Мои справедливые замечания канули в пропасть, оставшись неуслышанными.