Прохладный ветер ласкает древо

Своим нежным дыханием —

Все изгибы ствола, трещинки, впадинки.

Он страстен. Он вожделеет.

Он тщится прорваться сквозь кору

К плечу дерева,

Чтобы осыпать его поцелуями.

Он ярится от своей беспомощности,

И в этой ярости рождается сила,

Которой ничто не может противостоять.

Насильник-ветер срывает с дерева кору,

Опрокидывает его наземь

И целует, кусает, царапает

Уже мёртвую белоснежную кожу ствола.

А потом смеется, плачет, завывает

Над поверженным предметом

Своего желания.

Седой сумасшедший ветер…

Он не узнает матери тепла,

Не засмеётся, не прищурит глазки,

Под ручками его не вскружится юла,

Он не услышит бабушкиной сказки,

Он не получит имя, и ничто

В его глазах не сможет отразиться,

Не сможет никогда построить дом,

Не сможет никогда ни с кем проститься,

Он не узнает радостей простых,

И не споет он много-много песен,

Над одром умирающих родных

Не встанет, скорбно голову повесив.

Он хочет жить, но это наш каприз,

Ведь нам дороже мнимая свобода.

Мгновение в себя порой вмещает жизнь

В застывшем крике убиваемого плода.

Я старею от машинных выхлопов,

Незаметных в скользкой синеве,

Я болею от недетских выкриков

И зимой мечтаю о зиме.

В переливах ветреных и утренних

Я старею молча, не спеша,

Я старею вне, старею внутренне,

Продолжая вечностью дышать.

В межсердечье скрученного вечера

Добавляет краски суета,

И опять, опять мне делать нечего,

И внутри клокочет пустота.

Я старею медленно и сдавленно,

Выпуская в мир недетский крик, —

Не хочу быть брошенным, оставленным

И терзаю ручку на двери.

Всё равно мне пусто и зажаберно,

Тяжко, словно первое «прости».

Где горячий камень, чтобы набело

Жизнь мою, как поле, перейти?

Я устал от странных заморочек,

Все мои волненья – ерунда,

Но когда-то надо ставить точку

Даже в бесконечности листа.

Пусть растерян, пусть аляповато

Мир расписан, как под хохлому,

Может статься – станет всё чревато

И опять сведётся к одному:

Снова убежит она сквозь пальцы,

Снова не найдёшь её нигде,

Значит, не пытайся прерываться,

Продолжай случайный па-де-де.

Даже пусть всё будет очень долго,

И тревожно. Просто иногда

Вынимай застрявшие осколки,

Остальное просто ерунда.

Меня к тебе не подпускает время

И двери закрывает даже в сны.

А встречи коротки и неуверенны

И потеряли чувство новизны.

В смятенье дух, и разум в тёмном омуте,

Узлы сомнений спрятаны в клубок,

И мысли потемнели, как от копоти,

И не дают отвлечься от тревог.

А время одиночества не лечит.

И ничего ты вовсе не должна.

Я так хочу обнять тебя за плечи.

Ты мне нужна.

Спи, ретивое сердечко.

День прошёл.

Подарю тебе колечко.

Хорошо?

Этой ночью превратимся

В лебедей,

Чтоб потом друг другу мниться

Целый день.

Я твои целую глазки.

Спи, Ленусь.

Этой ночью будет сказка,

Или грусть…

Буйно звёзды в глазах плясали,

Жутко пряной была трава,

Она любила его едва ли,

Да и знала едва-едва.

Почему-то совсем не важно —

Правду (кривду) ли он говорит,

От того ли такая жажда

И внизу живота горит?

Приурочено, – к нужной дате, —

А захочешь – и не найдёшь —

Засыпала в его объятьях

И домой возвращалась в дождь.

Находила в его постели

Блёстки, бусинки, волоски

И домой плелась еле-еле,

Тихо мучаясь от тоски.

Муж, доверчивый и постылый,

Сам, дурак, не видит обман.

А когда-то его любила…

Был ведь пан… А теперь пропал.

Вот и кончилось всё изломом…

…На миру даже смерть красна.

По идее бы, надо в омут,

Только поздно – она понесла.

А любовнику несть печали —

Он не хочет сына признать.

Где же совесть? Её едва ли

Приходилось ему встречать.

Мужа? Побоку… Кажный вечер видеть

Взгляда немой укор?

– Вы всё врёте, что время лечит.

Потому какой разговор?..

Ну и пусть говорит, что любит.

Всё! Не верю ни чьим словам…

Ей не важно, что скажут люди

И что в жизни опять бедлам.

Ей теперь не нужна причина

Ни для радости, ни для забот.

И она воспитает сына —

Тот, кто любит, её поймёт.