V Поршнем крушит горло, йодлем першит в оре. Это уже город или еще море? Или тошнит сушу жгучей кислотной зеленью? Души мои, души, что вы со мной сделали? Есть города – пехота, вечно на передовой, на амбразуру дзота смертной бегут гурьбой, как рукава в пройму, как топляки в устье, конь у ворот Трои — а все равно впустят. Есть города – окопы, где у дверей ада встретит врага копоть пламени Сталинграда, выгнется вдруг луком, стрелами выпустит улицы, разве что с перепугу снова в такой сунешься. Словом, не зная броду, лучше не лезть в коллизию, Чичиков въехал в город — танковую дивизию. Здесь ледниковый период в землю вогнал ось: каждый пенек – идол, каждый росток – колосс. Словно быки на корриде, стадом дома-баржи, это тебе не Фидий, даже не Микеланджело. Сверху, как кран над пирсом, как Арарат над взгорьем, канцлер гранитный Бисмарк празднует полнокровье. Княжества сбив в кучу, добрый стоит пастырь, хватит себя мучить, не разделяй – властвуй! Из-под стопы истукана бьют родники долу, стогнами Репербана Эльбой течет кола. Как в рудниках Мории, здесь фонари не гасят, в уличных светофорах вечно горит красный, пусть у одних тремор, но у других – тремоло, выросла тут в мистерию юность Маккартни/Леннона, так и звенит эстрада тусклого Кайзеркеллера бронзой Ковент-Гардена, медью центра Рокфеллера. Впрочем, всегда щепкой местным казались бревна, держат они цепко, дышат они ровно, то ли поют песню, то ли идут строем, непотопляемый крейсер с неугасимой трубою, нету у них мертвых, нету, ну, хоть убей, скоро получит орден Елизавет Воробей. Горло крушит поршень, в двери стучит конвой, стоит любой усопший столько же, как живой, цены такие нынче, был бы еще спрос. Эх, и куда же, Чичиков, дьявол тебя занес? VI Все говорят, что враки, стыд, говорят, и срам, будто бы у Ларнаки курят ей фимиам, дабы с утра без пафоса, лучше всего рассола, вроде явилось лакомство около Лимассола. Чтобы им было пусто вплоть до седьмого колена! Древняя Фамагуста, там, где морская пена, там, по словам пиита, славные были дела: вышла на брег Афродита, вышла и быстро ушла. Да, не на всякой ярмарке добрую душу сыщешь. Не получилось в Гамбурге, есть еще город Мышкин. Бричка стучит по ухабам, Чичикову не спится, свидится ли у Шёнграбена небо Аустерлица? Ох, не мытьем, так катаньем, катаньем – не мытьем, — пестренькими заплатами кружится забытье. Что же нам скажет партия, если народ молчит? Катится бричка, катится… Чичиков сладко спит. VII То, тебе чего хочется, ты у живых не найдешь — что-то во мраке корчится, сразу не разберешь, за воротник хватает и в кулаке сожмет, да, завела кривая в этакий переплет, или совсем придушит, срубит, как в чаще ель? Родненький, я по души, на, забери шинель! Тот лишь грохочет пуще, как ледяной поток: – А подавай-ка лучше мне заветный платок. Будешь измят и скомкан, как измолоченный злак, ты покажи Дездемоны подлой измены знак. Лучше сознайся сразу, не доводи до греха иль потеряешь разум до третьего петуха. Гамлета папы тенью, кровью Макбета клянусь, ответишь мне за измену ты – настоящий гусь… Лучик мелькнул надежды, что-то совсем не так… Было же это прежде, только не гусь – гусак! И разбежались чары, лижет волна песок, будто верблюд, задаром соль запасает впрок, ветер бормочет грустный устный народный стих, батюшки, Фамагуста! Чичиков вмиг притих. Эвон Отелло замок, рядом турецкий стяг, дело теперь за малым, кажется, не пустяк: где меня черти носят? Вляпался точно лох, вроде посеешь просо, скосишь чертополох. Здесь же одни арабы, голову мигом вжик… Глядь, а навстречу баба или вообще мужик. Вон и платок сполошный млеется исполать, на подбородок брошен, чтобы не заплевать. Вроде не бес, мастырит тот свой облезлый хвост, этот же все четыре вывалил на разнос. Прет из щеки репейник, сохнет на шее чулок, сам капитан Копейкин выдумать лучше б не смог. Видно, хозяин ушлый, аж пробирает жуть. – Любезный, почем тут души? – Вам с собой завернуть? Умерших или беглых, их здесь несчетный край. Гривенник дай на бедность и с собой забирай. Можешь в придачу руины, стены без потолков, весь этот город сгинул где-то в глуши веков. Но, не смыкая вежды, шепчет пустынный град: «Путник, оставь надежды. Нету пути назад». Воет голодный ветер, трупами полон воз, слышал о речке Лете? Здесь у нас перевоз. Пренеприятный обычай сюда приходить живым… Тут и проснулся Чичиков, цел и невредим. |
