Все в этом мире подчиняется физическим законам. Магии не существует. Есть лишь движение и взаимодействие энергии. То, что кажется волшебством, на самом деле результат кропотливой работы, бесконечное оттачивание навыков заимствования энергии и перенаправления ее в нужное русло. Чтобы овладеть им, мне потребовалось сорок лет. И еще столько же, чтобы научиться управлять энергетическими потоками живых существ, незаметно отбирая их жизненную силу. И обеспечить себе фактическое бессмертие. Я действовал бережно, забирая лишь крошечную часть огромной силы, сокрытой в каждом создании. И никогда не трогал старых и больных. Чтобы восполнить потерю энергии, человеку или животному достаточно было выспаться и хорошенько поесть. Я же получал бодрость, здоровье, вечную молодость.

Но у всего на свете есть своя цена.

Поток представляет собой одну из форм энергетического излучения. Нечто схожее со световой или тепловой энергией, но несколько иного рода. Он поддерживает равновесие в обменных клеточных процессах, препятствуя старению и естественному увяданию организма. Но не способен лечить болезни и исцелять раны. Если я сломаю руку, кости срастутся с обычной для человека скоростью. Если сломаю позвоночник, стану вечно молодым инвалидом. Или умру. Любая серьезная травма будет препятствием для полноценной жизни. Я могу умереть от воспаления легких или лихорадки Денге. Могу ослепнуть, оглохнуть, лишиться ног.

Но самая большая ирония в том, что после каждого недуга мое тело способно принять все меньшее количество энергии Потока. Организм тратит на исцеление собственные ресурсы и неизбежно изнашивается.

Я все-таки старею и слабею, хотя и значительно медленнее, чем обычный человек. И поэтому мне необходим тот, кто возьмет на себя большую часть работы. Кто может стоять под дождем несколько часов подряд, спать на ледяном полу, носить тяжести. Мне нужен помощник. Слуга. Некто бессловесный, беспрекословно выполняющий приказы. Не способный сопротивляться и протестовать. Живые мало годятся на эту роль, хотя большинство моих собратьев по способностям со мной не согласятся. Поэтому и меняют марионеток каждое десятилетие. Я же предпочитаю более длительное и приятное сотрудничество. Без постоянного соперничества, ненужного и утомительного контроля над личностью.

Безусловно, помощники из мертвецов получались весьма специфические. И механизмы воскрешения даже спустя столько лет изучения оставались мне непонятны. Восставшие получали возможность управлять своим телом, могли слышать и видеть, сохраняли воспоминания и способность мыслить. Но начисто лишались любых чувств и эмоций. Было ли это связано с отсутствием сердцебиения и продуцирования гормонов, я не знал, да и в целом это не имело для меня значения. Чем меньше они походили на людей, тем проще мне было считать их всего лишь удобными инструментами, не нуждающимися ни в понимании, ни в сочувствии.

Густав посигналил, и я вернулся в машину. Он прав: не время торчать в лесу. Чем быстрее мы найдем восставшего, тем скорее все закончится. Я получу нового помощника, а Густав – смерть, которую он упорно именовал свободой. Я открыл переднюю дверцу и швырнул птичье тельце на сиденье рядом с водителем.

– Знаешь, что это? – я подождал, пока Густав повернет голову и посмотрит на ворону.

– Птица, – он вновь уставился в лобовое стекло.

– Пустая птица. Ты позволил охраннику вмешаться в ритуал. И теперь мертвец высосет каждого, кого встретит. В лесу или в городе.

– Ты обещал, что я буду твоим последним рабом. Что больше никого не заставишь служить тебе. Ты обманул.

– Твое тело больше не удерживает Поток. Мне нужен новый помощник. – Я сел рядом с Густавом и захлопнул дверцу. – И сейчас, когда я как никогда близок к тому, чтобы найти Новака, я не могу сдаться. Только не сейчас, Густав!

Я выкинул птицу в окно и достал из бардачка две таблетки ибупрофена. Запил из пластиковой бутылки и снова повернулся к помощнику.

– Я отпущу тебя, как только догоним восставшего. Нужно закончить ритуал раньше, чем кто-нибудь умрет. И если ты не готов помогать, то хоть не мешай! Договорились?

– Я помогу. В последний раз. – Густав завел двигатель, и машина тронулась с места. Я не отрывал взгляда от обрывочных переливающихся ручейков Потока и думал о тех, кому не повезет встретиться этим утром с восставшим. Эти люди погибнут по моей вине. И, к сожалению, они будут не первыми, кого я не успел спасти.

Собачья свора еще издали заметила бредущего вдоль дороги человека. Сначала незримый ветер принес его запах, затем – гулкие звуки шагов. Теперь за ним пристально наблюдали восемь пар глаз. Пустырь за заброшенным машиностроительным заводом с начала весны безраздельно принадлежал только стае. И звери не жаловали гостей. Полночи они рыскали по свалкам в поисках пропитания и лишь под утро собрались, чтобы разделить друг с другом прохладный рассвет и чувство постоянного голода. Людей никто из них не боялся. Несколько нападений на окрестных бомжей убедили собак в том, что одинокий человек беспомощен и слаб. Желанная легкая добыча.

Коричневый вожак – самый крупный и злобный во всей своре – поднялся на ноги и не отрывая взгляда от спотыкающейся фигуры, угрожающе зарычал. Звук его голоса подействовал на остальных, собаки вскочили и заметались по пустырю, выискивая удобную позицию для нападения.

Но человек не остановился. Шел, еле переставляя ноги, оступаясь и пошатываясь, будто пьяный. Он не обратил внимания ни на первое предупреждающее рычание, ни на последовавший за ним угрожающий многоголосый рев. Словно не видел и не слышал оскалившую зубы собачью стаю. Такой наглости коричневый вожак стерпеть не мог. Рванувшись вперед, он в два прыжка преодолел расстояние до дерзкого гостя, бросился на него, вцепился зубами в ногу выше колена. Резко дернув, повалил на землю. Глухой удар свалившегося тела послужил сигналом для всей своры. Собаки накинулись на человека.

И лишь одна, хромая и самая тощая, не успела добежать. Прыгая на трех лапах, она спешила к месту пиршества с дальнего конца пустыря. И успела пробежать всего половину пути, когда возбужденный яростный рык внезапно оборвался. Собака замерла, удивленная возникшей тишиной. Она видела лежащего человека и своих собратьев вокруг него. Окружив жертву, они попадали на землю и больше не шевелились.

Хромая осторожно приблизилась к вожаку, принюхалась, вильнула хвостом. Она устала, так устала от бесконечной борьбы за выживание. Собственное тело стало невыносимо тяжелым, перед глазами поплыли темные круги. Собака свернулась в клубок, прижавшись рыжим боком к спине вожака и закрыла глаза. Голод отступил, и палящее раскаленное солнце словно погасло, погружая ее в ледяную нескончаемую тьму.

Человек еще какое-то время лежал неподвижно, затем, будто придя в себя, схватился за живот и застонал. С трудом сел, уткнулся головой в колени, что-то неразборчиво пробормотал. Поднял голову и отшатнулся, увидев окруживших его собак. Отполз на несколько шагов и осторожно встал. Город был совсем рядом. В сотне метров, за редкими деревьями, он видел красочную вывеску супермаркета. Не поворачиваясь к собакам спиной, человек медленно отступил за облупившуюся стену завода. Переждал минуту и, убедившись, что его не преследуют, направился к магазину.

На безлюдной парковке ветер играл целлофановыми пакетами, изорванными газетными страницами, скрипел крышками пустых мусорных баков. В разбитых стеклах витрин отражались тяжелые облака. Человек остановился, растерянно оглядываясь по сторонам. Вернулся к шоссе и вновь пошел по дороге. Далеко впереди мелькнул желтый автомобиль – свернул на одну из боковых трасс и пропал из виду. Человек ускорил шаг. Он почти бежал, не осознавая, что движется слишком быстро для человека. Через несколько минут он достиг поворота, за которым исчезла машина, и увидел припаркованное на обочине такси. Из открытого окна клубилась струйка сигаретного дыма. Человек бросился к автомобилю, заглянул в окно и, коверкая слова, прохрипел: «Помоги».