– Варанта, дружище, – помолчав с минуту, сухим серьёзным голосом начал рыцарь. – Я очень рад, что ты жив. Да и за свою невредимость рад тоже, – в его хмуром обеспокоенном взгляде проскользнула пара весёлых огоньков. – Возможно, рад даже больше, чем за тебя, – добавил он с лукавой ухмылкой.

Я широко улыбнулся, почувствовав облегчение от того, что к товарищу возвращается естественный для него задор, и он снова шутит.

– Так, что скажешь? Кто или что это было? – нетерпеливо спросил я.

– Бора и Тура, вот что, – проговорил Тамиор. – Так этих духов называют эльфы, – он сделал паузу и нервно поскреб бороду. – Первые расы когда-то считали такое явление слезами гнева и милости Истоков – сущностей более могущественных и стоящих высоко над известными нам богами Тилрадана. Тот сгусток костлявой слизи, как ты его описываешь, – продолжал воин, – и есть «Бора». Это – своего рода сплетение ярости, злости, страха и скорби насильно прерванного жизненного пути. Злой дух убитого существа, алчущий мести. В нашем случае чудовище образовалось из душ забитых клыкарей. Такие… э-э-м…, – белобородый замешкался, подбирая подходящее слово, – вещи… происходят, когда любое дикое создание, обладающее волей, лишается жизни преждевременно. Уничтожается ради наживы или приносится в жертву полуразумными племенами ненадлежащим образом. Причины бывают разные, – торопливо довершил Тамиор. – Второй же фантом, напротив, душа существа, утратившего жизнь в ходе естественного природного круга. Будь то гибель от крупного хищника или смерть от старости – всё это естественный ход событий. Через некоторое время сущности павших животных растворяются, а их тела становятся деревьями, почвой, камнями. Так они продолжают свой путь, оставаясь в круговороте природы. В них нет злобы, лишь благородство. И те и другие существуют недолго. Именно поэтому заказы алхимиков имеют такой короткий ограниченный срок. Любой подмастерье знает, что ингредиенты, в которых пока ещё теплится частица души зверя, лучший материал для работы.

– Ну, хорошо, – потупился я, – тогда почему же города не кишат этими призраками? Почему иллюзорные волки не гоняются по улицам за призрачными зайцами? Или эфемерные медведи не нападают из-за угла на зазевавшихся прохожих? – я неуверенно хохотнул. – Охотников много. В поселения свозится туча забитого зверья на мясо, шкуры для брони и разные безделушки. Но всех этих «вещей», как ты говоришь, не происходит.

– Потому, что в городе много разумных, – пожал плечами Тамиор. – Их энергия подавляет души поверженных зверей, рассеивает их, растаскивает по кусочкам. Разумные этого не чувствуют, а те, кто всё же ощущают присутствие, вытягивают всё до дна. Не спрашивай меня, как это работает, но мир устроен именно так, – он виновато опустил взгляд. – Всё идет в дело, от потрохов и шкур, до последнего обрывка души и капли крови.

– А почему это произошло с нами? Почему именно на нашей стоянке? И зачем они сражались между собой? – продолжал я засыпать собеседника вопросами.

– Не знаю, Варанта. Возможно, поблизости находилось место силы или древний забытый жертвенный алтарь. А может и то и другое. Да мало ли что? – отмахнулся рыцарь. – Сейчас важно другое. Нам в любом случае повезло, что духи занялись друг другом, а не тобой или мной. Не каждый, встретивший на своём пути духа Бора, выходил из схватки живым или не лишённым рассудка.

– А ну-ка, продолжай, – принялся напирать я ещё пуще. – Тура… Бора… Слезы гнева и милости Истоков… В книгах, что прочёл я, нет ни единого о них упоминания.

– Ты задаёшь вопросы, на которые я не имею ответов, – возразил белобородый. – Мне известны лишь слухи и обрывки легенд. Тилы считают, что между так называемыми Истоками идёт своя бесконечная борьба, на протяжении всей истории. Любой эльф ответил бы, что Тура и Бора всегда ищут сражения друг с другом, ибо так они исполняют волю старших, стремясь к хаосу и одновременно равновесию этого мира. Как там на самом деле и что всё это означает, я не знаю. Так же, как и ничего не ведаю об этих мифических старших сущностях. Разве что эльфийские россказни являются единственным подтверждением слухов, которые так же испокон веков исходят от эльфов. Сказки всё это, – закончил Тамиор и небрежно отмахнулся, состроив недовольное лицо.

Завтрак был окончен. А к вечеру того же дня мы наконец покинули Незыблемый лес и вышли к широкой уезженной дороге, на горизонте которой уже виднелись крыши смотровых вышек Мак-Таура. Солнце торопливо клонилось на покой, а нам оставалось сделать последнее усилие, чтобы оказаться дома.

– Позвольте от всего сердца поздравить вас, милейшие господа путники! С многократной радостью спешу доложить, что вы являетесь, подумать только, аж сотым и соответственно сто первым посетителем, не побоюсь громких речей, этого величественного города! – встречал нас у стен Мак-Таура старый пройдоха Януль.

Стараясь изобразить свою осведомлённость на предмет хороших манер, коими он категорически не обладал, и даже слово «хАроших» писал с ошибкой, как, пожалуй, и все остальные слова, он застыл в карикатурном реверансе и лилейным голосом продолжил свои подозрительно услужливые разглагольствования.

– Прошу уделить мне всего минуту вашего драгоценного времени, господа, и все останутся довольны, я уверен, – глядя снизу вверх, заявил часовой.

Мы с Тамиором недоумевающе переглянулись и отступили назад на полшага, пытаясь избежать такого внезапного к себе внимания. Хоть попытка и казалась заведомо тщетной.

Януль, человек неряшливый и грубый во всех смыслах, являлся правой рукой начальника стражи Мак-Таура. Он был необыкновенно широк в талии, неповоротлив, но, когда дело касалось дармовщинки, становился суетливее полевой мыши. Круглое лицо со всегда прищуренными хитрыми глазками, ярко розовые щёки, покрытые жиденькими, но старательно уложенными бакенбардами и тонкий, с нотками сарказма голос, а также пухлые выпирающие вперед губы, окончательно довершали в нём образ крупного и невоспитанного ребёнка. Однако с одним и, пожалуй, единственным его достоинством спорить было сложно – он умел уговаривать и говорить. Делал это с душой и на редкость убедительно. И хорошо зная представшего перед нами человека, можно было с уверенностью сказать, что беседа, начатая с чрезмерно милого и добродушного тона, определенно не сулила ничего хорошего.

– Как вы, возможно, знаете, господа путники, – расплываясь в широкой улыбке и, не прекращая неуклюже кланяться, продолжал Януль, – Мак-Таур, некогда бывший всего лишь неприметной деревушкой, основанной тилами примерно семь веков назад, и названной Макка Таурэ, что на эльфийском наречии означает «руби дерево», ныне является главным мытным постом, вблизи нынешних, дальних границ славного города-государства Далратии, – еле удержавшись, от того чтобы прервать здоровенную тираду на середине и перевести дух, выпалил стражник. – После окончания Войны Семи рас и вовремя начала становления людей на просторах Зарии – первого по величине материка Тилрадана, жители этих богатейших земель промышляли лишь охотой, рыболовством и заготовкой древесины. Теперь же, когда Макка Тауре именуется Мак-Тауром, имеет свои правила торговли, собственную систему охранения закона и порядка, в лице вашего покорного слуги, стены высотой в два человеческих роста, и прочие блага процветающего поселения, этот город может легко побороться за звание «перекрёстка Зарийских торговых путей».

Мы ошарашено молчали, не понимая причин данного представления. Мои глаза раскрывались всё шире, а у белобородого, с каждым новым словом, нижняя челюсть непроизвольно ползла вниз.

– Разумеется, такое полное великолепие вы можете наблюдать только благодаря крайне удачному расположению нашей скромной цитадели – всего в половину дня пути от Далратии – никак не унимался Правая рука начальника стражи – Торговые караваны со всех концов Зарии, а порой и целого Тилрадана стремятся в нашу уютную обитель, что бы подготовиться к большой торговле в столице или обделать мелкие дела перед дальней дорогой восвояси. И-и-и… О всемогущий его величество случай! – победно отсалютовал он – Только сегодня, только для вас существует невероятная возможность посетить жемчужину дальних границ людских земель всего за какие-то скромные четыре золотых – Януль резко оборвал свою помпезную речь, с особенным удовлетворением и по слогам произнеся последнее слово.