Я бросаю ненавистный взгляд в сторону Альберто, который в это время молча допивает остатки своего коньяка, предпочитая не вмешиваться в разговор.

— Эта сука должна была довольствоваться тем, что всю жизнь прожила «за каменной стеной», о которой все бабы так мечтают.

— Она прожила всю жизнь с моральным уродом и подонком, — раздраженно цежу я в ответ, ловя в толпе нечитаемый взгляд Альберто.

— Это был ее чертов выбор, Альба, — повышает голос пират, разворачиваясь ко мне в полоборота и сжимая в руке сигарету.

— Нет, он просто запудрил ей мозги. Создал иллюзию того, что у нее был этот гребаный выбор. Но на деле его ни черта не было, — быстро проговариваю я, усаживаясь по-турецки.

— Зато она прекрасно знала, что он блять никогда не бросит ее, никогда. Ни при каких, мать его, обстоятельствах, — чуть ли не рычит Монтенегро, сжимая стакан в своих забинтованных пальцах.

— Он мучил ее каждый день. Бил, унижал, — рычу я в ответ, чувствуя приступ нарастающей агресси. — Ему становилось плевать абсолютно на все, когда требовалась очередная доза!

— Да нихуя, hermana! Эта сука была ему дороже даже этой гребаной наркоты!

— И поэтому она покончила с собой?! — нервно усмехаюсь я, наклоняясь в сторону Монтенегро. — Хватит! Спустя столько лет пусть этот ублюдок наконец признается хотя бы себе, что это он довел ее до такой жизни! — повышаю я голос, кивнув на нажравшегося в хламину Альберто, сидящего в стороне. — Они оба хотели свободы, эмоций, счастья… А стали бесполезными паразитами.

— Нет, они любили!..— так же возбужденно отвечает Ваас, но даже не успевает договорить.

— Только не она… — поспешно отвечаю я, судорожно замотав головой и прикусив дрожащую губу.

В груди что-то неприятно колет, а к горлу подступает ком — непривычное чувство за столько лет подавления в себе эмоций, выдающих нашу слабость. Дыхание спирает, а мой взгляд, полный немого отчаянья, обращается к брату.

Он все понял. Сразу же, стоило мне только поддержать тот чертов разговор…

Услышав мои последние слова, Ваас замолкает — на его лице вдруг появляется искренняя улыбка, не столько разочарованная, сколько печальная и… Сожалеющая. Он внимательно смотрит на меня несколько секунд, пока с его губ не слетает смешок, и пират не опускает глаза куда-то в пол, кивая самому себе и сильно сжимая опустошенный стакан в ладонях…

— Альба, будешь еще? — спрашивает одна из танцовщиц, с опаской косясь на Монтенегро и протягивая мне открытую бутылку вина.

В ответ я лишь еле мотаю головой, смотря сквозь пирата напротив. С усталым вздохом я отставляю пустой бокал и поднимаюсь с насиженного места. Мне нужен свежий воздух…

— Ты знаешь, hermana… Любовь, она… Несовершенна.

Я замираю на месте, услышав позади себя вкрадчивый голос Вааса — я оборачиваюсь к пирату, как только чувствую на затылке его пристальный, затуманенный взгляд.

— Любовь… И есть несовершенство.

— Если это твое определение любви, тогда понятно, почему мы столько лет гнием в этой дыре, — с нескрываемой злостью и иронией еле слышно отвечаю ему я.

И, чего я вполне ожидала, это оказалась последняя капля…

В следующую секунду стакан в руке Монтенегро вдребезги разбивается о стену напротив, а пират подрывается с места — в два шага он сокращает расстояние между нами и валит меня на диван, упираясь коленом где-то возле моего бедра, после чего я встречаюсь с его неадекватным взглядом.

— ДАВАЙ, HERMANA! СКАЖИ, ЧТО ЭТО Я ВИНОВАТ! СКАЖИ ЭТО! НУ! — в ярости кричит Ваас мне в лицо, смыкая пальцы на моем горле.

— Это… Ты… — из последних остатков воздуха цежу я, впиваясь ногтями в руки пирата и смотря в его безумные глаза с ответной ненавистью.

Договорить мне не удается. Несколько пиратов уже оказываются возле нас, но не спешат отталкивать Монтенегро — всего лишь бросают еле слышные комментарии о том, чтобы Ваас так не кипятился и оставил меня, дабы не пожалеть о возможных серьезных последствиях нашей ссоры.

«Трусливые псы.»

Сквозь подступающую темноту в глазах вижу, как кто-то из присутствующих с опаской бьет Вааса по плечу, после чего тот резко отпускает меня и с яростным вскриком быстро отходит в другую часть комнаты. Сквозь звон в ушах и плывущую перед глазами картинку я жадно глотаю воздух и наблюдаю нечеткие лица столпившихся вокруг меня людей — отовсюду слышу вопрос «Альба? Ты как?», но сотня их сливается в один, заставляя трещать голову по швам. Но нет даже сил попросить их всех заткнуться. Кое-как я приподнимаюсь на локтях, мельком замечая Вааса, нервно ходящего из стороны в сторону и потирающего переносицу.

— Брось, Ваас. Все на взводе, да…

Я слышу обрывок разговора, доносящийся из другого конца комнаты, и делаю очередную попытку сфокусировать взгляд на чем-либо. До меня не сразу доходит, когда окружившие меня девушки расступаются и передо мной предстают знакомые берцы — поднимаю глаза и встречаюсь с немного взволнованным взглядом главаря пиратов.

— Окей, я виноват, hermana, — тяжело дыша, равнодушно бросает он, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться с дивана.

С громким шлепком его ладонь отлетает обратно — преодолевая жуткую головную боль и тошноту, я сама поднимаюсь с дивана, вставая на ватные ноги. Впрочем, и сам Ваас перебрал сегодня лишнего, от чего нетвердо стоит на ногах. Он вновь ловит мой взгляд, после чего приглашающе разводит руки в стороны. Без какой-либо тени улыбки.

— Я не люблю обниматься, братец, — хмыкнув, бросаю я и обхожу Вааса, попутно задевая того плечом. Вышло случайно, но пусть думает иначе.

Я направляюсь в сторону выхода настолько быстро, насколько позволяет мое состояние. Преодолевая головокружение, спускаюсь по винтовой лестнице — в какой-то момент я оступаюсь, резко схватившись за холодные перила, после чего решаю наконец прислушаться к инстинкту самосохранения и взять себя в руки. Спускаюсь на первый этаж и прохожу мимо бара. Из колонок доносится уже другая станция, которая мне по вкусу не приходится. Все столики заняты пиратами: кто-то уже спит без задних ног, пуская слюну в согнутые локти, а кто-то — громко требует у несуществующего официанта налить ему еще. Не заостряя внимание, быстро прохожу мимо, направляясь к выходу.

Когда я оказываюсь на улице, сразу же глубоко вдыхаю тяжелый ночной воздух. Несмотря на тропический климат, ночи на острове холодные и все, что успевает нагрется под палящим солнцем, к утру остывает, как в морозильной камере. Я направляюсь к главному зданию, ежась от малейшего дуновения ветра, что не удивительно, учитывая то, что на мне только шорты и майка. Однако, стоит признать, что ночная прохлада на время привела меня в чувства и немного отрезвила.

После ссоры с Ваасом не остается никакого неприятного осадка, который обычно чувствуют люди после конфликта с их близким человеком. Эта история точно не про нас. Наоборот, я чувствовала облегчение — не полное, не значительное, но облегчение. Выпустила пар. И пусть я не решилась прямо сказать Ваасу о том, что накопилось в моей душе за столько лет, он и сам все понял.

Понял по моим намокшим глазам, полным немой просьбой и отчаяньем. Понял по тому, как я яростно отстаивала чувства той женщины, которая на самом деле была мне абсолютно безразлична. Он видел, что я даже не задумывалась над тем, что говорила — слова словно сами вылетали из меня, рвались наружу за столько лет молчания…

Да, брат все понял. Я увидела это в его взгляде и горькой усмешке.

И мы оба знаем, что те двое, которых мы так яростно защищали друг от друга в том гребаном разговоре, были вовсе не Альберто и не его чертова жена…

***

Добравшись до своей комнаты, я громко хлопаю дверью и прислоняюсь к ней спиной, устало проводя ладонью по лбу — мысли путаются, голова вновь раскалывается. Шаркающим шагом я направляюсь в душ, попутно сбрасывая с себя одежду — потом подберу. Холодная вода заставляет напрячься все мышцы, но вместе с тем приносит какое-то ментальное расслабление. Покончив с водными процедурами, я обтираюсь полотенцем и иду подбирать с пола разбросанное шмотье, из которого неохотно натягиваю только нижнее белье и шорты — майка же благополучно летит куда-то на кровать.