— Посмотри на меня, amable. Ты слышишь? Посмотри мне в глаза.

Спустя несколько секунд я все же решаюсь посмотреть в глаза Вааса — на первый взгляд, они привычно источают холод и равнодушие, с какими пират привык смотреть на жалких пленников, беспрерывно льющих слезы. Однако я слишком хорошо знаю своего брата, чтобы разглядеть в его взгляде что-то еще.

Что-то отдаленно напоминающее… Заботу?

Тыльная сторона ладони пирата касается моего лица, стирая с щек невысохшие дорожки от слез. Этот жест буквально заставляет меня затаить дыхание: прежде я никогда не получала от брата такое трепетное отношение, только когда он был вусмерть пьян и в приподнятом настроении, да и то, Ваас ограничивался лишь тем, что периодически трепал меня по волосам с широкой ухмылкой, скорее, как младшего шкодливого братца, нежели своенравную, но такую ранимую сестру… Один такой жест со стороны брата, и я чувствую, что уже готова простить ему всю ту боль, что он причинил мне за эти годы.

Боже, за одно, мать его, прикосновение…

— Да, я никогда не говорил тебе это, hermana, потому что не считал это нужным. Да и ты сама знаешь: вся эта сопливая херня, которую люди вешают друг другу на уши, меня порядком раздражает. Но раз тебе так это приспичило, hermana, я все же скажу, окей? — тихо спрашивает Ваас, проводя большим пальцем по моей щеке. — Меня всю жизнь окружали продажные крысы. Я поздно понял, что Цитра была одной из них. Ты знаешь, что она использовала меня, манипулировала мной, ставила перед ебучим выбором. Как будто блять мне еще нужно выбирать! — повышает голос пират, но после глубокого вздоха вновь успокаивается. — Ты единственный человек, которому я могу доверять, Альба. Единственный блять человек, который никогда меня не предаст и не оставит одного. Я прикончу любого, кто осмелится хоть как-то обидеть тебя. Даже эту суку Цитру. И знаешь, почему? Да потому, что знаю ее лучше, чем себя самого. Эта сука без раздумий пожертвовала бы тобой ради спасения своего гребаного племени. А я бы пожертвовал всем ебучим племенем ради спасения тебя одной. И мне жаль, amable. Реально жаль, черт возьми, что за столько гребаных лет я так и не смог доказать тебе это… Ты — все, что у меня есть, hermana…

Ваас обхватывает мое лицо в свои теплые ладони, и мы соприкасаемся лбами, чувствуя такое долгожданное душевное спокойствие.

— Разве могу я не любить свое сокровище, а?

Казалось бы, кривая усмешка на губах пирата появляется совсем не вовремя. Но для меня эта родная улыбка становится самым дорогим, что я когда-либо могла получить за всю свою жизнь — я улыбаюсь в ответ и обхватываю торс мужчины, всем телом прижимаясь к его твердой груди.

Монтенегро не спешит нежничать со мной, но мне вполне достаточно того, что пират кладет подбородок на мою макушку и задумчиво проводит рукой по моим волосам.

— Истеричка… — произносит Ваас и тихо усмехается, после чего я вздрагиваю от еле ощутимого прикосновения его губ к моей макушке.

Внутри все переворачивается — руки невольно сжимают торс пирата еще сильней, не отпуская ни на шаг от себя. Я улыбаюсь. Улыбаюсь, как дура. И где-то внутри вновь образуется знакомый ком, а вместе с ним на глаза впервые наворачиваются слезы от счастья…

Да, мне определенно пора бросать пить.