Он всегда слишком боялся огорчить других. Этот навык ему привили с детства. Будь удобным, если хочешь игрушку. Кристиан боялся показать папе, что хочет к дедушкам, там вкуснее кормили. Боялся возразить дедушке, когда тот ругал папу. Даже автору никчемной книги побоялся сказать, что не читал его произведение и читать не будет. Побоялся сказать Берту, что не хочет пирожных.
Но розы. Кристиан понимал, что загонит себя в ловушку, как с Густаво. Ради денег он согласился позировать. И теперь он довольно богат, а на душе камень. Возьмет розы, и Берт будет его обхаживать дальше. Обязательно потащит к врачам. Потом начнет сокрушаться, что у них нет детей. Кристиан не согласен так жить. И от Густаво он тоже отделается. Откупится. Или уйдет со скандалом.
“Я хочу любить, – написал он как-то в ежедневнике. – Хочу. Но вокруг меня только любовь – кабала. Наверно, я сам притягиваю таких, кто будет меня мучить. Этот шаблон живет во мне с младенчества. Никогда не исчезнет. Берт, он вроде добрый, но я чувствую в нем угрозу, знаю, что он будет требовать от меня то, что я не могу ему дать. Как мои родные. Густаво, он злой, ядовитый, его любовь ядовитая. Он как будто и не хочет меня, но тянет к себе. И я не хочу его, но зачем-то забрал его из больницы.”
Кристиан писал и писал, на разные лады развивая одну и ту же мысль, что он не сможет найти свою любовь. И правильно, что он поломался. Как забавно, что человеку не надоедает жалеть себя. Но еще забавнее, что жалеть себя приходится после того, как пожалел других. Кристиан не замечал, что сам стал относиться к себе как его родные. Требовал от себя любви, обещая взамен свободу и независимость.
Завершал свои заметки Кристиан одинаково. Начинал писать “я помню, что…” и отпускал контроль. Чаще всего вспоминались мелкие детали. Дверь, закрытая на ключ, – Кристиан не мог выйти из комнаты. Еда, простая и сытная, она появлялась, когда Кристиан крепко спал. Однажды он притворялся спящим и караулил пару ночей, ожидая того, кто приносит еду. Никто не пришел. Он зря морил себя голодом. Все равно свалился, заснул, и еда появилась.
Вдруг Кристиан вспомнил ощущение чужих рук на своих плечах. Кто-то обнимал его со спины, дышал в макушку. Руки затряслись, Кристиан бросил ручку, забегал по комнате. Нет, он не хотел дальше вспоминать, не надо. Это страшно. Потом. Когда он почувствует себя уверенно. А может, вообще уедет в другой город и не оставит адреса. Кристиан сжал руками виски, умоляя память не открываться, пощадить его.
Остаток весны Кристиан почти не притрагивался к ежедневнику. Просто жил. Ждал лета и тепла. Потому что постоянно мерз. Раньше он предпочитал это время года, а сейчас его и лето не обрадовало. Кристиан пришел на любимое место на набережной и смотрел на реку. Как она бурлит, вырываясь из-под плотины, и быстро успокаивается, когда пропадает давление извне. Кристиан ждал Винсена, который попросил о немедленной встрече и был какой-то странный, нервничал, проглатывал слова от волнения.
Они редко виделись, потому что Кристиан торчал целыми днями на работе, его хозяева расширяли бизнес, создавали филиалы в других городах и, увы, зимняя дистанционка закончилась. Еще ему приходилось позировать Густаво для новой книги. После успеха первой, автор засел за продолжение. Кристиан подозревал, что не Густаво рисует по сюжету, это автор сочиняет книгу по рисункам Густаво. На дружбу времени оставалось совсем чуть-чуть.
Кристиан привык к несуразностям своей жизни. Привык смотреть на директора и не думать, что тот бегает к Густаво в мастерскую потрахаться при каждом удобном случае. Даже радовался, что тогда он быстрее освобождался и мог посидеть дома над чтением и анализом своих записок. Привык не рассуждать, почему такие отношения могут нравится. Привык к равнодушию Густаво к подобным связям. В этом они с художником были похожи, не ценили тех, кто их добивался их любви.
Кристиана уже не беспокоило, что Густаво перечисляет большие суммы на его счет. Привык. В конце концов, он не просил и не заставлял. Готов был вернуть по первому требованию. Привык, что всегда один и резко отказывал, если кто-то на улице предлагал его проводить. Привык, что Берт исчез с горизонта, не скучал о нем и не хотел вернуть. Привык не вспоминать про два месяца своей жизни, не теребил память.
Винсен появился неожиданно и Кристиан охнул. Заплаканные виноватые глаза, весь какой-то испуганный. Неужели заболел? Неизлечимо. Мысли Кристиана превратились в птиц с острым клювом, которые тотчас его заклевали. Он плохой друг, никудышный друг. Он никогда не интересовался здоровьем единственного дорогого человека, которого знал с детства. Который его любил и все ему прощал.
– Винс, что с тобой? – впервые за год Кристиан обнял друга, прижал его голову к груди, погладил по волосам. – Прошу тебя не расстраивайся. Если нужны деньги на лечение, только скажи.
– Крис, я не болен, – Винсен оторопел от таких нежностей, но с готовностью обхватил друга за талию. Неужели Крис стал прежним?
– А почему ты такой? – спросил Кристиан в макушку другу, рост позволял.
– О, какие медовенькие омежки. Пойдемте с нами, нечего лапать друг друга, – проходившие мимо альфы замедлили шаг.
– Пасть захлопни, – мгновенно ответил Кристиан, прикрыл рукой ухо Винсену и добавил пару крепких словечек.
– Крис, ну ты даешь, – восхищенно проговорил Винс. Он всегда чувствовал себя в безопасности рядом с другом. Сам бы Винс не посмел грубить альфам и давать отпор.
– Пошли в мастерскую, Густаво будет только вечером, расскажешь все толком.
– Пошли, – Винс подпрыгнул, так был счастлив, что у Криса нашлось для него время.
В мастерской у Густаво они обнаружили и сладкую слабоалкогольную шипучку для омег, и напитки покрепче, конфеты, фрукты и сыр. Кристиан смешал им коктейли, и вдруг почувствовал себя очень хорошо. Они устроились на диванчике, после того, как Винсен налюбовался на портреты Кристиана и наговорил комплиментов. После нескольких глотков Винс раскраснелся, глаза заблестели, он взял Кристиана за руку и решился, наконец, признаться.
– Крис, ты не обидишься? Останешься мне другом?
– Винс, ты уже испугал меня до смерти своим появлением, вряд ли я обижусь теперь. Главное, что ты здоров. Говори.
– Я переспал с Бертом. Вчера, – кинулся как в омут Винсен. – Он предложил, а я не смог отказаться.
– И что? В чем криминал?
– Но он же ухаживал за тобой. Я предатель?
– Винс, ну ты как ребёнок, – захохотал Кристиан. – Разве можно считать ухаживаниями пару пирожных? Плевать мне на Берта. Я рад, если ты рад. Тебе понравилось с ним? Он все хорошо сделал? Вид у тебя помятый. И зареванный.
– Мне понравилось, очень, – у Винсена груз с плеч упал. – А плакал я потом, когда подумал, что ты можешь обидеться.
– Обидеться на тебя из-за Берта? Винс, даже не думай. Получай удовольствие. Заезди его, не давай спуску. Когда свадьба?
– Крис, ты чего? Меня даже родители такое не спросили, когда я ночевать не пришел. Хотя ты знаешь, какие они.
– А я спрашиваю! Не позволю тебя обидеть. Вдруг залетишь. И что тогда?
– Крис, перестань. Берт врач, он все понимает. Позаботится об этом. Он мне уже витамины купил.
– Какие еще витамины?
– Для хорошего самочувствия.
Винсен давно не видел Криса таким отзывчивым и внимательным, да и вместе они выпивали в последний раз на выпускной вечеринке. Крис тогда убежал в туалет, и они расстались на лето. А вдруг с ним там что-то случилось? И поэтому Крис стал жестким и нервным? Но спросить прямо об этом Винсен не решился, слишком ценными для него были эти сердечные минуты с другом.
– Крис, а что у тебя с Густаво?
– Ничего, – Кристиан пожал плечами. – Я позирую, он рисует. Все довольны.
– Точно?
– Винс, зачем ты такой ерундой интересуешься? Я отбываю повинность, ты же знаешь. Густаво мне никто, старый пьяница, свой талант погубил. Что у меня с таким может быть?
Кристиан поднял глаза и осекся. У дверей стоял Густаво. Как давно там? Что успел услышать? По стремительно меняющим свой стальной оттенок глазам, Кристиан понял, Густаво все слышал и сейчас уйдет и напьется. Каждый раз, когда Кристиан неосторожно или специально говорил, что они никто друг другу, Густаво падал в запой. Как правило на несколько дней. Когда было холодно, пьянствовал в мастерской. Стало тепло – уходил на улицу.
