Не выдержав такого зрелища, Пашинцев отодвинул рукой боцмана, зашёл к парню со спины, поднял под мышки его тщедушное тело и как можно доброжелательнее по-английски предложил:

– Пошли, помоешься и поешь. Хлеб будешь кушать. Воду будешь пить. – И он жестами сопроводил свои слова.

Парень, как будто поняв Пашинцева, поднялся и, всё ещё рыдая, уже пошёл сам.

Боцман открыл азиатский гальюн, Пашинцев подал туда воду, открыл её из крана и показал парнишке, что ему надо делать.

Глаза у того засветились благодарностью, он кинулся к струе воды и долго пил её, а потом стал обмываться и плескаться под её струями.

Подошедший фиттер принёс откуда-то старый комбинезон, поношенные рабочие ботинки, жестами показал, чтобы парнишка снял с себя свой провонявший и мокрый комбинезон и переоделся.

Счастливый помытый парнишка вышел из азиатского гальюна довольный и сияющий. Он понял, что ему тут зла не сделают, и радостно смотрел на своих спасителей.

Тут уже и боцман с фиттером без всяких напоминаний подхватили его и отвели в столовую, где Вера Ивановна навалила ему целую тарелку какой-то каши.

Когда процедура мытья и кормления «зайца» закончилась, старпом подошёл к стармеху и поделился:

– А ты был прав в прошлый раз, когда увидел тень на крыле. Я тогда утром, когда вышел на крыло, увидел чёрные следы босых ног, которые вели к трубе. Я ещё подошёл к скоб-трапу и посмотрел на него. Точно помню, что белые балясины были перемазаны сажей. Но что-то не придал этому значения. Матросы с утра помыли пароход, так эти следы и пропали. – И он, осторожно посмотрев по сторонам, понизил голос: – Только смотри, мастеру о том, что мы какие-то тени видел, не брякни.

– Не волнуйся, – уверил его Пашинцев, – я сам себе не враг, зачем нам лишняя головная боль?

На том и порешили, что капитану об этом инциденте доложено не будет.

Да и без того до самого прихода в Антверпен забот с этим «зайцем» у всего экипажа было выше крыши.

Капитан через пару часов принёс распоряжение из конторы, что делать с «зайцем», и озвучил его всему экипажу.

Оказывается, согласно международным правилам привлекать его к работам экипаж не имел права. Но боцман устроил такой хай, что он не будет за негрой выгребать говно, поэтому капитан парнишку отдал в распоряжение дракона. Парнишка вылизал не только шлюпку, которую загадил, но и шлюпку левого борта, а попутно азиатский гальюн и несколько других палубных кладовок, куда ещё не дошли руки боцмана. Но этого капитан не видел.

Парнишку надо было держать в отдельном запертом помещении, для чего ему выделили палубную тальманскую, которую держали на замке.

Кормили его два раза в сутки. Вера Ивановна наотрез отказалась кормить «зайца» из страха, что её этот страшный чёрный охальник снасильничает. И только когда старпом выделил для её охраны Мишу, она готовила ему кастрюлю с какой-то бурдомагой. Скорее всего, это было то, что не доел экипаж.

Миша открывал дверь в тальманскую, при виде него негра прятался под телогрейки. Такую реакцию «зайца» на Мишу никто не смог разгадать. Эта тайна осталась покрыта мраком.

Вера Ивановна заносила кастрюли, а пустые забирала. Миша же заставлял негру выносить свою парашу и мыть её, а Вере Ивановне советовал, чтобы она поменьше давала пленнику еды, а то у того едва хватает сил из-за тяжести параши перекинуть её через леера за борт.

В Гавре приехала полиция, надела на «зайца» наручники и куда-то увезла. К приходу его привезли назад, заперли в тальманской, а у двери оставили полицейского, который до самого отхода охранял «зайца».

Та же самая процедура повторилась и в Антверпене.

Там экипаж уехал во Владивосток, а Пашинцеву и капитану пришлось перейти с новым экипажем в Роттердам, а затем в Гамбург, чтобы подробнее ознакомить их с судном.

В Гамбурге капитан с Пашинцевым распрощались с «Кидирой» и поехали домой, а «зайца» так и возили в полицию и обратно во всех портах. Что-то он никому и нигде не был нужен.

Поговаривали, что его отвезут обратно в Африку.

27.09.2021

Я с электромехаником Юриком ходил по Рипербану, мы заглядывали в магазинчики, глазели по сторонам, наслаждаясь экзотикой столь знаменитой в своё время улицы.

Проголодались и зашли в одно из кафе. Заказали колбаски и по кружке пива. Как же без него в Германии, а особенно в Гамбурге.

Пиво оказалось отменное. Через стенки высокой кружки просматривалась янтарная жидкость, пузырьками отложившаяся на стенках. Эту красоту довершала пышная шапка пены, возвышающаяся над краями кружки.

Колбаски, поблёскивая тёмно-коричневыми обжаренными боками, испускали невероятный аромат, и для того, чтобы они никуда не вывалились с тарелки, их привалили с одной стороны крупно нарезанными помидорами и красным сладким перцем, а с другой – небольшими, сантиметра по полтора, веточками брокколи. И для подтверждения того, что хозяева радушны и хлебосольны, весь этот натюрморт завершала мисочка с острым кетчупом.

От такой красоты невольно пробуждался аппетит и разгорались глаза. Из кафе моментально расхотелось уходить. Всё здесь стало милым и красивым, а хозяева превратились в лучших друзей.

Обсуждения местных красот и достопримечательностей прекратились, и мы только тем и наслаждались, что поглощали невероятно вкусные колбаски и запивали их сладковатым, с небольшой горчинкой густым пивом.

Покончив с обжираловкой – по-другому этот процесс и невозможно было назвать, – я оторвал глаза от пустой тарелки и осмотрелся.

Кафе ничего особенного из себя не представляло. Небольшое помещение на первом этаже старинного дома с несколькими столиками и большим окном, выходящим на улицу. На стенах висели какие-то картинки, а в углу приткнулась стойка бара с различными бутылками.

Увидев, что я покончил с колбасками, хозяйка заведения подошла ко мне и по-английски спросила:

– Господин ещё чего-нибудь желает?

Я отрицательно покачал головой:

– Нет, всё было очень вкусно, но позвольте поинтересоваться… – Я выжидающе посмотрел на хозяйку.

– Да, господин, пожалуйста, – вежливо улыбнулась хозяйка.

– От вас, – я обвёл взглядом кафе, – можно позвонить в Россию?

Лицо хозяйки моментально изменилось, и у неё непроизвольно вырвалось:

– Так вы из России?

– Да, мэм, – подтвердил я её догадку, – мы из России.

– А мне показалось, что вы поляки или из Югославии, – уже сухо, без прежней слащавой улыбки подытожила она свои наблюдения.

– Нет, мэм, мы из самой что ни на есть России. – Я увидел перемену в её настроении, но не захотел заострять на этом внимания и поэтому так же доброжелательно спросил: – Так можно?

– Да, можно, только вы мне оплатите разговор наличными, – строго закончила она.

– Нет проблем, мэм, – согласился я с ней и для надёжности спросил: – Код страны – семь?

– Да, семь, – уже безразлично ответила хозяйка, не вспоминая, что мы только что были «господами», которым она обворожительно улыбалась, при этом сухо напомнив: – Наберите вначале два ноля.

– Спасибо, мэм, – поблагодарил я её и прошёл к телефону, установленному на барной стойке.

На удивление, соединение с домом произошло быстро, и из трубки раздался такой знакомый и родной голос:

– Алё…

Его я узнаю из миллиона и ста тысяч голосов, которые будут звучать рядом, его я никогда и ни с каким другим голосом не спутаю. Иной раз он снился мне во сне, и я, подхватив трубку телефона, мягко отвечал этому голосу:

– Да, моя радость, это я. Как хорошо, что я слышу тебя, – а в ответ слышалось заботливое:

– Ты где, солнышко моё? Я так по тебе соскучилась…

И сейчас из трубки звучали слова моей единственной женщины, которая, несмотря на то что находилась в десятках тысяч километров от меня, была здесь, со мною рядом.

Бар, кафе, улица, хозяйка – всё для меня пропало. Были только я и она.

Сколько мы говорили, наслаждаясь нашей близостью, для меня не имело значения. Для меня было главным то, что я её слышу и она сейчас тут, со мной. Уже потом, чуть позже, когда я положу трубку на аппарат, я буду вспоминать о том, что она мне говорила. Я этот разговор буду ещё десятки раз прокручивать в памяти. Он может мне и присниться, и тогда я буду видеть её. Как плохо, что только в фантастических фильмах можно увидеть того, кого ты так сильно любишь, а сейчас – только слышать.