Пожалуй, надо обезопасить себя от неожиданностей. Я вытащил еще одну монетку. Эти оборотни – чистое разорение.

Ноги оборотню по-прежнему не повиновались. В его лице не осталось ничего человеческого. Жуткая рожа, честное слово!

Макс повернулся к гостям:

– Не волнуйтесь, дамы и господа, ничего страшного. В дом проник наемный убийца. Мы его поймали. Веселитесь, прошу вас.

Откуда-то возник Маренго Северная Англия, наклонился над оборотнем. С мечом в руке, весь из себя неустрашимый – дамы млеют от восторга. Не удивлюсь, если по городу пойдут слухи, что убийца забрался в дом Вейдера, чтобы прикончить доблестного Маренго, защитника обиженных и угнетенных.

Чем ближе я его узнавал, тем меньше у меня оставалось иллюзий – если они вообще были. До сих пор я не получил ни единого доказательства, что сам он верит в идеалы, которые провозглашал; разве что суммы, потраченные на содержание «Зова»… Покажите мне хоть одного толстосума, который просто так бросался бы деньгами.

Может, спросить у Тамы Монтецумы? Она как раз подбежала к своему дядюшке узнать, не ранен ли он в жестокой схватке. И где таких красавиц выращивают?.. Внезапно я поймал себя на странной мысли: в Таме чувствовалась некая… пустота, что ли.

Бамс! Я саданул оборотня между лопаток.

– Разрежьте ему платье, – сказал я Маренго. – Надо добраться до раны.

Оборотень заерзал; ему, похоже, не терпелось убраться как можно дальше от парней с арбалетами, ножами и серебряными монетками.

Гости снова отступили, но разойтись и не подумали. Таращились все, включая музыкантов и слуг. Сочувствия к Максу во взглядах я не заметил.

И после этого мне будут говорить, что в Танфере люди добрые?

Геройский Маренго сделал шаг вперед и изящным движением вспорол платье. Оборотень дернулся всем телом, однако ноги его отказывались слушаться.

Я выдернул стрелу и всунул в рану монетку.

– Надеюсь, это был последний.

Шесть оборотней в одном доме! Неслыханно, просто неслыханно! Или их и того больше?

Вейдер поглядел на оборотня, покачал головой.

– Не понимаю, Гаррет. – Его голос дрогнул.

Уж если он не понимает… Его дом, его семья, его дело. Зато он – мой друг.

– Я все выясню.

– Постарайся, Гаррет, ладно? – сдавленно попросил Тай. – И не церемонься с ними, когда найдешь. Мы… – Он махнул рукой и отвернулся.

– Помог бы кто-нибудь унести эту тварь.

Тут же, словно из-под земли, выскочили ребятки Шустера. Наверняка подслушивали. Они просочились сквозь толпу гостей, как нож сквозь масло.

– Где вас носило? – проворчал я. – Забирайте этого. Двое других наверху. В кабинете хозяина.

Вейдер вновь обратился к гостям:

– Прошу вас, веселитесь. Вспомните, по какому поводу вы здесь собрались.

Мне почудилось, что еще немного – и он заплачет.

Им нельзя было не восхищаться. Макс вел себя подобно тем аристократам, которые создавали империю. Он делал то, что должен был делать, заглушая терзавшую сердце боль. И не позволит себе отдаться горю, пока гости не разъедутся.

Парни Шустера вернулись, и мы все вместе поднялись в кабинет Макса.

Как нельзя вовремя – один из пленников сумел высвободиться. Чтобы обуздать его, пришлось пожертвовать очередной монетой. Пожалуй, скоро я начну чахнуть над серебром, как Маренго.

– Мы их сзади вынесем, – сказал Риттер. – Шеф с тобой свяжется.

– Напомни ему, что он мне кое-что обещал.

Внизу меня поджидала Белинда.

– Можем уйти? – спросила она.

Я покосился на Маренго, который, опершись на меч, развлекал компанию гостей описанием своих подвигов. Жаль, что отсюда не слышно. Наверняка я узнал бы много интересного.

Он заметил мой взгляд и нахмурился. Я хотел было помахать, но передумал: не стоит портить человеку удовольствие.

У мисс Монтецумы выражение лица было загадочное, почти испуганное. Она выглядела так, словно нашла змею в хлебнице. Хотя откуда ей знать, что такое хлебница?

– Можем мы уйти? – повторила Белинда.

– Ты – да, я – нет. Мое место рядом с гостями.

«И рядом с Тинни», – мысленно прибавил я.

Белинда насуропила брови.

– Были времена, когда ты бросал любое дело…

Мы оба знали, что это неправда.

– Ступай, если тебе нужно уходить. Я с тобой свяжусь, хорошо?

Она печально кивнула.

Белинда Контагью, маленькая девочка, своенравная, жестокая и беспощадная. И грустная.

Порой мне хочется задушить Чодо за то, что он сделал со своей дочерью.

– Тогда я пошла. – Она посмотрела на Тинни. – Не забывай меня.

Надеюсь, она ничего такого не замышляет? Помнится, Чодо избавился от ее матери потому, что не терпел соперничества…

– Белинда, погоди.

Она не обернулась. Пробормотала что-то, проходя мимо Тинни с Аликс. Перекинулась словечком с Маренго. Тот, похоже, одновременно обрадовался, удивился и испугался. Потом задумчиво посмотрел на меня. Белинда подошла к дверям, возле которых отирался Джеррис Дженорд. Миг – и она исчезла, а мне вдруг подумалось, что Дженорду, судя по бледной физиономии, досталось за сегодняшний вечер даже сильнее, чем Гилби или Максу.

Больше ничего примечательного не случилось. Разумеется, прием не стал гвоздем сезона. На нем было слишком много варварской грубости, что никак не позволительно (и непростительно) для утонченных представителей высшего общества. Гости стали разъезжаться вскоре после ухода Белинды. Дольше других задержались только главари человеколюбцев и те, кто хотел пообщаться с Максом наедине. Уверен, они отбывали недовольными: Макс не был расположен к задушевным беседам.

Тинни остаток вечера не отходила от меня. Аликс тоже держалась рядом; по всей видимости, она не слыхала поговорки: «Рыжих не переупрямишь». Надо было ее предупредить; уж у меня-то подобного опыта предостаточно.

Даже закадычные друзья Вейдеров и Николасов стали собираться задолго до того, как оркестр закончил играть. Тай печально взирал на их сборы, Никс готова была разрыдаться.

– Паскудство, – пробормотала Тинни, вместе с которой мы стояли у дверей и глядели на стремительно пустеющую залу.

Джеррис Дженорд кивнул, будто ее фраза предназначалась ему. Мажордом выглядел так, словно у него внезапно началась отрыжка.

– Бедняжка Никс! – воскликнула Тинни. – Принести себя в жертву ради благополучия семьи и получить вместо праздника кучу дерьма…

– Женщина! И тебе не стыдно так выражаться?

– Заткнись, Гаррет. Что хочу, то и говорю. Никс так расстроилась… И что ей теперь делать, скажи на милость?

– На Максе, по-моему, лежит проклятие. И не на нем одном, а на всей семье. Когда Никс вошла в семью, проклятие распространилось и на нее.

А может, тут и в самом деле замешано какое-то проклятие или иное чародейство? Казалось просто невероятным, чтобы на одного-единственного человека вереницей сыпались все возможные и невозможные беды.

По зале носился Грессер. Такое впечатление, будто с разъездом гостей у его уполовиненной команды резко прибавилось работы.

Тинни попрощалась с каким-то типом, которого мне представить не удосужилась.

– Собираешься сунуть меня в чулан и выпускать по большим праздникам? – ревниво справился я.

– Отличная мысль. – Она пристально поглядела на меня. – И всякие Аликс уже не пристанут. Ты идешь?

– Вообще-то, я предпочел бы остаться. А с каких это пор ты жеманиться стала?

– Я? Гаррет, опомнись!

– Ты, ты. Думаю, Дин меня не съест, если я проведу эту ночь не дома. Особенно если сочинить историю и упомянуть пару раз твое имя.

Тинни ходила в любимицах у старины Дина.

У меня, впрочем, тоже.

– Что меня в тебе восхищает, так это твоя неподдельная радость по поводу…

– Прошу прощения, сэр. – Дженорд проводил того типа, с которым Тинни попрощалась, до кареты и успел вернуться. – Вас хотят видеть.

Снова?

– Надеюсь, человек приличный?

– Увы, сэр, отнюдь не приличный.