Мишель сделал шаг в сторону, закрыл Марка собой, чтобы весь гнев отца не вылился на него и снова громко прошипел сквозь зубы. И показал свой новый запах. Пусть почувствует, пусть распробует все нотки и пусть насладиться им. Мишель пах сильно и пах хорошо.

Когда отец резко поднял руку, Мишель даже не подумал, что ему хотят дать пощечину и не испугался. Мишель никогда не знал, какого это — получить удар. За всю жизнь бил его только лишь Анджей, и то только лет до пяти, несильно и со сдачей.

Но ладонь отца так и не коснулась лица Мишеля, потому что Марк успел почти молниеносно среагировать и перехватить его запястье в каком-то дюйме от цели. Мишель снова оказался между двумя альфами. Они на несколько секунд замерли, Марк глухо зарычал почти в ухо Мишелю. Этот рык отдался в теле Мишеля мелкой дрожью и только усилил его злость. Злость эта была прекрасна, дающая силы и заглушающая всякую совесть.

Но отец снова резко дернулся, что-то быстро произошло, и Марк уже вместо рыка застонал, отступил и прижал руку к груди. Он держался за свое запястье, немного кривился и смотрел покрасневшими глазами в глаза Мишеля. Отец что-то ему сделал, и Марку теперь было очень больно.

Мишель посмотрел на отца, снова пошипел на него. Не мог остановить свою агрессию, не мог справиться с эмоциями. Когда понял, что отец впервые поднял на него руку, что он специально сделал больно Марку и что он не будет их слушать, как бы они не старались сейчас.

Отец тоже, видимо, что-то понял, потому что отступил к окну, не давил запахом, не рычал и ничего не говорил.

А Мишель снова почувствовал злые слезы на лице.

Он отошел к Марку, взял его за плечо здоровой руки и быстро повел за собой к выходу. В полной тишине хлопнул дверью, спустился на два лестничных марша вниз и только тогда остановился, чтобы перевести дыхание и стереть влагу с лица.

— Что ты творишь? — тихо спросил Марк.

Мишель поморгал, прогнал слезу и вернул себе четкое зрение. И ясные мысли. Перед глазами у него оказалась одна из блестящих снежинок. Блестки на ней весело отражали свет светильника.

— Мы уходим. — Сказал он и снова потащил Марка вниз.

========== Глава 15 ==========

34

Когда-то Берни сказал ему, что взрослых людей нет. Нет в таком виде, в каком Мишель всегда представлял их.

— Хочешь, чтобы твой отец решил? — ошарашено спросил Берни и выгнул бровь.

Взгляд его говорил: «Ты идиот».

— Он же взрослый. — Пожал плечами Мишель. — Он лучше знает.

— Нет никакого тайного знания! — взорвался Берни. — И с тобой, вот ужас, никто не поделится секретом. Вот тебе исполнится восемнадцать, доверят тебе твою жизнь, взрослым почти станешь. А в голове от этого хоть немного ума появится, что ли? Колледж окончишь, замуж выйдешь, ребенка родишь. И после какого из эти событий тебя одарят магией всезнания, а? Думаешь, сможешь чего-то добиться, если за тебя все будут решать?

Мишель отрицательно качнул головой.

— Не одарят. — Подвел итог Берни. — Твой отец просто старше тебя и больше пережил. Он может тебе что-то советовать, но с чего ты взял, что он знает, куда тебе поступать? — Берни сердито смешал брошюры колледжей, лежащие на столешнице перед ними. — Секрет: он ни-хре-на не знает про это!

— Как же так? — рассеянно спросил Мишель.

Он иногда не понимал, почему Берни вдруг начинал на него злиться и так странно ругать. Мишель, правда, не знал, куда он хочет идти и что изучать. Он пересмотрел почти все варианты, перебрал десятки специальностей, но ничего не мог выбрать. Он должен был уже давно определиться, чтобы записаться на правильные факультативы и дополнительные уроки, но Мишель все медлил. Он лишь хотел, чтобы ему подсказали правильный путь. Время выбирать настало, а он совсем еще не понимал, чего ему хочется.

— Как-как? — передразнил его Берни. — Свергай свои авторитеты, думай сам, принимай решения и сам неси эту ответственность. Вот этим занимаются взрослые люди. — Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Если ты этого даже не можешь, тебе пока вообще не нужен колледж. Только время зря потратишь.

Берни любил таких людей — уверенных, целеустремленных и смелых. Людей умных, знающих себе цену и знающих, чего они хотят. Берни считал Мишеля слишком инфантильным и иногда перебарщивал со своими речами. Извинялся часто за это. Видел ли он это или не замечал, но Мишель не был настолько недалеким, как могло иногда казаться. Среди сотни сомнений и комплексов, среди хаоса в своей душе и в своей голове, Мишель все еще продолжал свято верить в одну сказку из детства — в маленький цветок, которым стоит любоваться.

Этот цветок был из одной детской книжки, которую Мишелю читали так давно, что он даже не помнил, когда это было. Книга была про странника, который искал по всему свету мудрость и красоту. И однажды он так спешил на встречу с великим мудрецом, так хотел наконец-то узнать, в чем же смысл человеческого существования, что в спешке затоптал небольшой кустик ярких цветочков горечавки. Странник так растрогался, смотря на помятые его башмаками некогда красивые цветы, что тут же и нашел ответы на многие свои вопросы.

Идя к своей цели, он топтал живое. Ища идеал прекрасного, он не замечал простой красоты вокруг. Он хотел узнать смысл своего существования, но не понимал, что именно он и определяет этот смысл. И даже маленький кустик невзрачной горечавки мог статься всем миром.

У Мишеля были дорогие для него вещи, святые и неприкосновенные. Это были его хрупкие цветочки, которые он обязан был оберегать от увядания и смерти. Эти цветочки нельзя было забывать, нельзя было случайно затоптать их, уничтожить ради какой-то личной цели. Мишель сам себе определил смысл: слушаться отца и заботиться о нем, любить свой дом, хорошо учиться, хранить память об умерших и не причинять страданий никому из живых.

Теперь же Мишель как безумец начал вытаптывать все поле, друг за другом вырывая эти слабенькие кустики, которые лелеял всю жизнь. Теперь Мишель поступал так, как велел ему Берни. Разрушал все, стирал старое, освобождая место для нового. Мишель больше не пытался вписать Марка в свою жизнь. Мишель перекраивал все под Марка. Мишель узнал, что такое — ослушаться, что такое — сбежать из дома и гулять всю ночь по городу, что такое — пить шампанское, целоваться на морозе с альфой, а потом пытаться соблазнить его. Мишель понял, какого это — теплые руки Марка на его коже, полудикий блеск в его глазах, когда он вжимается в Мишеля, толкается в него и кончает. Мишель впервые нагрубил отцу, а отец впервые замахнулся на него.

Пока они ехали по пустому и темному мосту, обратно на левый берег реки, Мишель все утирал рукавом куртки бегущие слезы. После он все-таки посмотрел на Марка, на то, как он держит руль одной рукой и постарался успокоиться.

— Сильно болит? — спросил Мишель.

— Терпимо. — Ответил Марк.

— Что он тебе сделал?

— Кисть заломил, вроде.

— Все пошло не так. — Забормотал Мишель, больше пытаясь заговорить самого себя, чем Марка. — Он даже не хочет выслушать нас нормально. У него в голове какие-то свои представления обо мне.

— Он злился, потому что весь день боялся за тебя и волновался. Это по запаху было очень заметно.

— И у тебя сейчас заметно.

— Да. — Кивнул Марк со странным спокойствием. Очень наигранным спокойствием, — Я очень зол сейчас.

Наверное, поэтому он и пошел на поводу у Мишеля. Даже не пытался заставить его вернуться обратно, а молча сел за руль, подождал, пока Мишель усядется на соседнее сидение и завел мотор. Не сговариваясь и ничего не обсуждая, они поехали сразу в сторону ближайшего моста. И уже смотря на темные воды реки, Мишель решил заговорить.

— Мы можем что-нибудь поесть купить? — спросил он, когда автомобиль проехал первый съезд на набережную.

Цыпленок был, конечно, сытным, но вот только он был единственной едой Мишеля за этот день. Да и не хотел он больше разговаривать и даже думать про ссору с отцом. Иногда Мишелю так нужно было — игнорировать что-то неприятное, чтобы не загнать себя в очередной круговорот рефлексии. Марк тоже сразу же расслабился. Перестал так крепко сжимать руль своей здоровой рукой.