— Если ты когда-то полюбишь другого и будешь с ним счастлив, — зашептал Мишель, — я тоже буду счастлив. Это бы разбило меня, но даже страдания — это чувства. — Марк молчал и смотрел. — Крайнее отчаяние — та же подлинная жизнь, как и то, что было со мной ночью. Я бы берег его, как драгоценность.

— Ты чего? — непонимающе спросил Марк. Он снова выглядел немного смущенным, растерянным и испуганным слишком странными словами. — Я никого другого не люблю. Я же…после той вечеринки все было по-другому. Ты же не был тогда счастлив. Как я мог тогда отпустить тебя, если знал, что ты будешь мучиться, и я буду мучиться? Если бы ты меня разлюбил, если бы я делал тебе только хуже, это бы было совсем другое дело. Но как можно было тогда отступиться?

— Ты не отступился. — С гордостью сказал ему Мишель.

— Ну да, напугал тебя тогда.

— Я бы так и жил, не видя ничего вокруг. Даже бы и не представлял, что можно быть настолько счастливым.

Мишель рисовал в голове картинки: шумный праздничный центр города, рождественские песни и вспышки фейерверка; тихий заснеженный спальный район на окраине и разговоры с Марком; шумное общежитие и странные друзья Марка; ласки Марка и тихий спокойный рассвет; остывший цыпленок под соусом и маленькие синички. Мишель как будто прожил еще одну жизнь, яркую и короткую. И эта жизнь его научила слушаться себя. Не считать свои чувства, тоску и слезы чем-то постыдным. Он — это он. Мишель понимал все в себе. Его страхи и сомнения были прекрасными, его чуткость была прекрасной, горе его — прекрасно, любовь его к Марку и всему вокруг тоже была прекрасна.

— Твои родные еще не звонили тебе что ли? — первым прервал установившуюся тишину Марк.

Мишель, потрясенный своими мыслями и открытиями, которые они порождали, не сразу его понял. Смотрел на лицо Марка, на то, как открывается его рот, когда он говорит и как смешно он двигает бровью.

— Звонили? — переспросил Мишель. — Не знаю.

Вообще-то, его должны были искать с того самого момента, как о побеге узнал отец. Если Эйбел и даже дядя Джейк могли согласиться с Мишелем, то отец никогда подобного не допустил бы. Особенно, если узнал, что Мишель сбежал с альфой. Поэтому он звонил. Это точно.

— Что значит: «не знаю»?

Марк разорвал объятия, отошел на шаг от окна и Мишель сразу же почувствовал себя одиноким. Не думал он о телефоне, когда со всех сил бежал к Марку и потом, когда гулял по городу или стонал под ним. Как и не думал об отце. Просто разрешил себе такой эгоистичный поступок.

— Я телефон с собой не взял. — Признался Мишель.

Марк поступил очень по-взрослому: он рассердился. Громко выдохнул из легких воздух, нахмурился и упер руки в боки. Выглядело очень карикатурно, так что Мишель прыснул от смеха.

— Нельзя так с отцом! — возмутился Марк. — Позвони ему быстро! — Марк вернулся к шкафу, снял с крючка на дверце большой черный рюкзак и начал быстро проверять все карманы. — Тебя почти сутки нет, да он, наверное, с ума сходит.

— Он-то точно да. — Согласился Мишель. Он снова накинул на плечи плед и спрыгнул с окна. Одна нога почти подвела его и подогнулась, а потом по ней расползлись болючие покалывающие мурашки. — Что ищешь?

— Телефон. — Ответил Марк.

— Он бы заставил меня сразу вернуться. — Оправдался Мишель. — А я так хотел погулять.

Марк на секунду остановил поиски, поднял на Мишеля взгляд и сказал тоном намного мягче, чем до этого:

— Я не ругаюсь. Но всему есть время. Камни раскидали, теперь нужно их собрать.

Мишель слегка искренне улыбнулся.

— А говорил, что глупый. — Любя протянул он. Марк же, на самом деле, был умен. Был такой же, как Берни. Смысл числа пи, может, и не понимал, но в жизни разбирался намного лучше. — У меня запах меняется. Отец сразу поймет, что было, и все равно будет скандал. Неважно, отвечал я на его звонки или нет.

— Не в этом дело. — В последнем самом большом кармане Марк нашел маленький черный телефон. Провел пальцем по экрану и, телефон, пиликнув, запустился. — То, что ты переспал со мной — это одно, это естественно для твоего возраста и это бы все равно когда-нибудь случилось. А вот сознательно заставлять родителей волноваться — это плохо для любого возраста. Держи телефон, — Марк протянул руку в сторону Мишеля. — Там моя рабочая карта для заказов.

— Отец бы так о тебе не побеспокоился. — Заметил Мишель. Он пока стоял неподвижно, поддерживал у груди плед и не хотел брать телефон. На самом деле, Мишель просто пытался оттянуть неизбежное. И прекрасно понимал, что нужно звонить и нужно возвращаться домой. — Я не уверен, что он вообще когда-то сможет с тобой смириться.

— Когда узнает фамилию — уж точно. — Фыркнул Марк. — Звони.

Мишель взял телефон. Это был самый дешевый и простой смартфон, в который Марк даже ничего не закачал и стандартные обои на экране не сменил. Мишель принялся набирать номер отца, каждый раз после нажатия ожидая, когда нужная цифра загорится на экране. Естественный страх нашкодившего ребенка все больше и больше нарастал. С шести лет его воспитывал отец, с шести лет он медленно и постепенно становился авторитетом для Мишеля и тем взрослым, которому Мишель доверял управление собственной жизнью. Конечно, сейчас он боялся. Липкий тягучий страх перед отцом был вполне логичен в такой ситуации.

Уже дрожащим пальцем Мишель закончил набирать номер и остановился перед зеленой иконкой вызова, не решаясь на нее нажать. С ним уже было что-то похожее. Очень давно, как будто в прошлой жизни и сто лет назад. Мишель так же стоял посреди комнаты, слушал стук собственного сердца и боялся обычного телефонного звонка. Вот только тогда Марк еще был ему чужой, он не сидел рядом, не пытался одобряюще улыбаться, пряча свое волнение. Тогда у Мишеля за спиной не было никого, тогда он звонил совершенно чужому человеку и делал только первые шажочки к нему.

Но это был лишь его строгий отец. Который любил его и который, должно быть, с каждой секундой молчания Мишеля волновался все больше. Мысли о чувствах отца разогнали страх, и Мишель нажал на кнопку, поднес трубку к уху и, пока слушал гудки, подошел к кровати и сел рядом с Марком. Марк сквозь плед погладил Мишеля по бедру.

Когда на вызов ответили, Мишель вполне искренне выпалил:

— Прости меня, прости. — Он перевел дыхание. — Это я.

— Мишель! — выкрикнул отец.

— Да, я.

— Ты…ты где? Что с тобой, что-то случилось? Все нормально? — отец путался в словах, говорил быстро и сбивчиво.

— Прости. — Повторил Мишель. — Я у друга, со мной все хорошо. Прости, что не звонил.

— У какого друга? Я звонил твоему Берни, он…

— У другого друга. — Перебил Мишель. Он посмотрел на Марка. — Не с Берни.

Отец громко дышал в трубку. Пыхтел. Подбирал слова или пытался справиться с яростью. Мишель не очень понимал, как может отец отреагировать. Ведь такое было впервые, чтобы он ослушался его и так пренебрег его советами.

— Мишель, — повторил отец через десяток секунд тишины. — где ты сейчас? Я тебя заберу.

— Я сам приеду домой.

— Нет…

— Я сам. — Настойчиво повторил Мишель. Со мной все хорошо, я в городе. Сейчас вызову такси и буду в течение часа.

Отец снова замолчал. В этой напряженной тишине Мишель смотрел в глаза Марка, чувствовал, как Марк гладит его бедро и пальцем выводит узоры на уголке пледа.

И вдруг резко и неожиданно где-то у соседей громко включилась музыка. Под первые громкие аккорды они с Марком синхронно вздрогнули, а потом вместе беззвучно рассмеялись.

— Почему ты звонишь с другого номера? — спросил отец.

— Телефон у дедушки забыл. — Признался Мишель.

Отец снова громко и тяжело вздохнул.

— Я сейчас приеду домой. — Пообещал Мишель, перекрикивая искаженную коридорами и стенами общежития музыку.

— Сейчас же! — приказал отец строгим голосом. Видимо, взял себя в руки, оправился от первого шока и убедился, что Мишель жив и здоров. Теперь еще больше злился. — Дома будет серьезный разговор!