Мишель забрел на задний двор, где сейчас стояли голые и из-за этого некрасивые розовые кусты, а за кустами такая же забытая на зиму детская площадка.

На оставленных до лета качелях обнаружились двое. Сначала до Мишеля добрался запах табака с приторным запахом добавок — такие курил Берни. Мишель развернулся, прищурился и всмотрелся в темноту детской площадки, освещенной только светом, идущим из окон дома. Потом Мишель снова перелез через сугроб и подошел поближе.

Анджей с тихим скрипом покачивался на качеле, кутался в большой и длинный пуховик, на голове у него была смешная полосатая шапка с пришитыми к ней кошачьими ушами, а в руках Анджей держал открытую бутылку с шампанским. Рядом стоял Эйбел, курил, слеповато щурился и смотрел на приближающегося Мишеля.

— Ты чего один по улице гуляешь? — грубовато спросил Эйбел.

Мишель сел на вторую свободную седушку, взялся голыми руками за холодные пластиковые ручки и тоже слегка качнулся.

— Отец не приедет. — Поделился он своим горем.

Анджей отпил шампанское из горла бутылки и протянул ее Мишелю. Мишель взял. Понюхал, а потом осторожно сделал пару глотков. Шампанское давно все выдохлось и было кислым. Мишель поморщился и вернул бутылку обратно. В такие праздники ему разрешалось выпить один символический бокал, но Мишель не очень хорошо переносил алкоголь. В первый и последний раз его напоил Берни в ту самую страшную ночь Хэллоуина, когда водка помогла Мишелю быстро заснуть и не рыдать всю ночь напролет.

— Ну и черт с ним. — Анджей снова приложился к бутылке. — Ты его сильно ждал?

Мишель повесил голову. Ждал бы, если бы не знал, что так и будет. Как он один мог соревноваться с работой отца, которая уже давно была не просто работой? Как он мог соревноваться с огромным чувством ответственности отца перед всеми его подопечными? Что Мишелю нужно было сделать, чтобы отец предпочел его, а не того омегу, которым от отца пахло уже пару месяцев?

— А что с отцом? — спросил Эйбел.

— Он его постоянно бросает. — Сразу же ответил Анджей и Мишель от удивления замер. Перестал качаться, проехался подошвами ботинок по промерзшей земле. Что Анджей, что Эйбел смотрели на него своими этими пугающими глазами и говорили совершенно неприятные вещи, совсем не жалея Мишеля.

— Бросает? — переспросил Мишель. — Он старается, как может.

— Он мало старается.

— Ты-то откуда знаешь? — Мишель закипал. Они могли как угодно смотреть на него, надсмехаться и считать глупеньким, но должны были соблюдать хоть какие-то рамки приличия. Да, у них с отцом были проблемы, да, Мишель чувствовал себя одиноким, но обычно воспитанные люди знали, где нужно промолчать. Например, вот в этот самый момент. — Не лезь. — Попросил Мишель Анджея. — Это моя семья.

— Да ладно тебе. — Анджей отвернулся, а ушки на его шапке смешно качнулись.

Эйбел потушил окурок, а потом спрятал его в кулаке. Не стал бросать его. Они втроем молча смотрели на безжизненный зимний сад, которому не доставалось даже света из окон. Всматривались в темноту, лежащую за веточками роз, в тропинки, уходящие, казалось, в неизвестность. Анджей продолжал пить холодное шампанское.

Они должны были понимать, почему Мишель гулял один на улице. И поэтому сильно не расспрашивали. Они должны были так же знать, что это такое — неясная и необъятная тоска по чему-то упущенному.

— Сегодня такой хороший праздник, —произнес Эйбел тихо и мягко. — Не надо его портить. И нужно возвращаться, ужин же уже готов.

Мишель и Анджей согласно кивнули, но даже с места не сдвинулись.

— Чувствую себя безродной псиной, — снова заговорил Эйбел, — которую добрый хозяин подобрал на улице, накормил и устроил около камина. Еще и щенка моего приняли.

— Ты зря переживаешь. — Анджей снова покачал головой с ушками. — Да все рады, что вы наконец-то поженились. Дядя же по тебе сохнет дольше, чем я живу.

— Скай…

— Он всем понравился. Дядя тебя любит и ты теперь здесь хозяин, поэтому не бойся. Да и все скоро примут тебя, мы же видим, как ты со стариком и с этим домом возишься. Папа мой про тебя хорошо отзывается. Все нормально.

Мишель не ожидал увидеть от такого человека, как Эйбел, столько смущения и неуверенности. Он сам себе признался, что имел против него много предубеждений. Эйбел столько лет мучил дядю, Эйбел много раз бросал его, родил ребенка на стороне и согласился на брак только когда уже других вариантов не осталось. Но, в конце концов, дядя Джейк был счастлив, а этот дом снова обрел омегу-хозяина и, впервые после смерти дедушки, выглядел таким живым и полным радости.

Вот только у Мишеля эта радость выходила какая-то искусственная. Он честно старался, но именно сегодня, как никогда в жизни, ему хотелось бежать от всего этого. Хотелось идти на поводу у своих желаний и поступить эгоистично. В эту ночь люди обычно загадывали желания, а Мишель даже не мог понять, чего он хочет. Он хотел, чтобы не тянуло тоскливо где-то там, под сердцем.

Качеля Анджея слегка проскрипела в ночной тишине, когда он остановился и собрался подняться на ноги, а у Мишеля в то же время завибрировал телефон в кармане куртки. В груди тут же все замерло, и даже руки дрожали, когда он вытаскивал гудящий телефон наружу.

Марк.

Казалось, еще больше разволноваться было невозможно, но Мишель и с этим справился. Совсем как в первый раз, он дрожащим и замерзшим пальцем провел по иконке и поднес телефон к уху.

— Марк. — Шепнул Мишель, кашлем прочистил горло и спросил погромче. — Что-то случилось?

Обругал себя дураком. Да что могло случиться? Просто Марк звонил, чтобы поздравить, чтобы поговорить с ним. Обсудить елки, в конце концов.

— Случилось. — Кратко ответил Марк таким серьезным тоном, что Мишель еще больше испугался. Самое время было прижимать руку к сердцу и просить его немного успокоится. — Я еду в город.

Анджей и Эйбел не уходили. Так и стояли рядом, ждали Мишеля и слушали чужой разговор. Пусть слушают, сразу же решил Мишель, он не мог беспокоиться еще и из-за них. Ведь Марк творил что-то странное.

— Зачем? — спросил Мишель. Поднял голову и посмотрел в хитрые глаза Анджея. А тот ведь все понял быстрее Мишеля. Они оба сразу обо всем догадались.

— К тебе. — Продолжал Марк. — Уже подъезжаю к городу. Где ты? Дома? За полчаса успею.

— Да я же говорил, что к дедушке поеду. — Забормотал Мишель. — Да как? Зачем? Ты же… Ты же с семьей был. А Олли, — Мишель совсем растерялся. Взгляд Анджея становился все страшнее. Расскажет все отцу. — Олли же так подрос…

Мишель повесил голову.

— Ты хотел Рождество со мной встретить или нет? — продолжил пытать его Марк, совсем не обращая внимания на бессмысленное бормотание.

— Хотел. — Признался Мишель.

— Скажешь мне адрес?

— Это… это поселок за Серебряным бором, владение пятнадцатое. Только там пропускной пункт на въезде, тебя не пропустят. Там только по списку.

Да и дядя Джейк не пойдет навстречу Мишелю. Даже если пропустит Марка, обязательно расскажет об этом отцу. А там не пройдет и суток, как они будут знать всю его биографию. Так рисковать Мишель не мог.

Он замолчал и Марк тоже. В трубке Мишель слушал, как работает мотор старенькой машины Марка и как тот громко дышит. Наверное, включил динамик, чтобы меньше отвлекаться от ночной дороги. Хорошо хотя бы, что снегопад почти прекратился.

— Альфа? — спросил Анджей.

Эйбел нетерпеливо притопнул ногой. Его любовные дела Мишеля так сильно не волновали.

— Альфа. — Подтвердил Мишель.

— Уедешь с ним?

— С чего это? — Мишель прикрыл ладонью динамик. — Я не сбегу!

— Сбегать? — Анджей смеялся одними глазами. Видимо, та недолгая милая беседа на диванчике в начале вечера Мишелю просто показалась. Они с Анджеем выросли, но их натянутые отношения никак не поменялись. — Здесь не тюрьма, чтобы сбегать. Скажи кому-нибудь из взрослых и езжай.

Мишель опустил руку, приоткрыл рот и посмотрел на двух омег, стоящих перед ним.

Не этого ли он всегда хотел? Сбежать хотя бы один раз, пойти на поводу у своих желаний и чувств? Пусть простят его за эгоизм, пусть простят за то, что он такой, что напугал, что ушел с праздника, что впервые поступил так безрассудно. Но Мишель никогда ничего не хотел в своей жизни так сильно. Пусть отец сам решает, что с ним делать, прощать или нет. Но не выходил из Мишеля послушный и идеальный сын, не мог он больше выжимать из себя хорошего ребенка, не хотел больше быть правильным. Такая жизнь его уже до чертиков достала.