Я соврала. Не в том, что организовала тренировку, а в том, что сегодня должна была пройти вечеринка. Она прошла в пятницу, а сегодня было воскресенье, но мне не хотелось оставаться на даче, даже не смотря на теплое солнце и возможность позагорать. Я была трусихой с родителями, но покажите мне того, кто не боялся своих матерей.

– Ты вновь занимаешься организаторской деятельностью?

– Это был первый и последний раз. У них ни одной тренировки не было с осеннего сезона. Ася очень попросила устроить.

В ноябре прошлого года футбольную команду с названием «Бурые медведи» исключили из межгородских соревнований за агрессивное поведение на поле и испорченную форму соперников после прошедшего матча – часть команды пробралась в раздевалку, чтобы разрезать майки и шорты на лоскуты. Их силуэты в индивидуальной форме клуба зафиксировали камеры слежения. Совет директоров принял решение сменить весь состав главного управления, а часть футболистов заменить.

«Бурых медведей» – тот футбольный клуб, в котором я работала – их лучший нападающий переехал и сменил клуб, а я, менеджер, согласующий практически все тренировочные игры, уволилась по собственной инициативе.

«Бурые медведи» провели всю зиму в напряжении, ожидая, что клуб полностью расформируют, но в конце февраля межгородская лига выдвинула условие – победа в городских летних соревнованиях обеспечит клубу возвращение в состав и возможность устраивать пробные матчи с командами других городов. Неуверенные «Бурые медведи» к началу весны начали подниматься на лапы, но и тут и ждало разочарование – другие команды отказывались проводить внутригородские тренировочные матчи из-за прошлогоднего случая. Лишь чудом с моим вмешательством в конце мая одна из команд дала добро на пробную игру. За успешной пробной игрой неделю назад пришел ответ от городской лиги. В летних соревнованиях «Бурые медведи» поборются за победу.

– Мам, я поехала в город, – крикнула я, услышав на веранде шаги.

– Инструменты сначала убери.

Я собрала всё, что разбросала под ногами, сложила молоток обратно в коробку, закрепила ящик с помощью кнопок и подняла его за ручку. От работы под солнечными лучами кожа покрылась солёным потом, хотя мне хотела бы, чтобы это был ровный золотистый загар. После прошлогодней химиотерапии кожа неестественно побледнела, а ногти стали ломкими, потому мне без конца приходилось подпиливать их до самого корня – о маникюре не могло идти и речи. Тело восстанавливалось медленнее, чем душа.

Солнце приятно щекотало щёки, а прохладный ветер охлаждал разгорячённый лоб.

– Если что, то вы мне звоните.

– Мы знаем, Люсиль, ты можешь не переживать за нас.

– Тогда люблю вас, до встречи.

Я закинула рюкзак на плечи, поправляя сбившуюся складками футболку, надела солнцезащитные очки и чмокнула отца в щеку, взмахивая на прощание ладонью.

Впереди ждала тропинка до просёлочной дороги, исписанная граффити металлическая будка автобусной остановки, приехавшая буханка и полупрозрачное стекло у виска. Я задремала, как только опустилась на кожаное сидение в середине автобуса, заведомо зная, что мои бедра прилипнут к широкому шву, а, когда я буду вставать, шов оставит красную полоску, что не сойдёт, пока я не доберусь до дома.

Путь от дачи родителей до квартиры занимал около двух с половиной часов. Для столицы это маленькое время, но для нашего городка – это целые недели, растянутые по ощущениям на года. За это же время можно было доехать на машине от одной окраины до другой, той, что была с противоположной стороны, где заканчивались ряды кирпичных многоэтажек и равнобоких мусорных баков.

Мой дом был девятиэтажный дворцом, а моя квартира однокомнатным залом на втором этаже, куда уже бессовестно врывались сочные листья наглых зеленеющих деревьев. Автобус останавливался в пяти минутах ходьбы от этой постройки, так что я поспешно выскользнула из салона, чуть не пропустив остановку.

Дети на детской площадке весело помахали мне, я помахала им в ответ, скрываясь за поворотом на свою улицу.

Поспешно поднявшись на свой этаж, я захлопнула дверь, одним движением стягивая с плеч рюкзак. Оставаясь совсем одна в душной маленькой квартирке. Я могла делать всё что угодно – включить телевизор, радио, почитать книгу. Я оставалась одна в своём маленьком раю.

Когда-то грудь была небольшая, примерно второго размера, подтянутая и красивая, а сейчас с левой стороны красовался кривой уродливый шрам, который я без конца рассматривала перед зеркалом. Врачи были неаккуратны. Мне хотелось думать, что даже пьяны, потому что оставить такую кривую полосу можно было только с трясущимися руками и с закрытыми глазами.

Шрам шел полумесяцем с бледными дорожками заросшихся узких дуг, сплетенных вокруг бледного отпечатка скукоженной груди. Опухоль забрала красоту и уверенность – теперь пляжный волейбол, бассейн и общественные бани для меня были закрыты без специального протеза и очень аккуратных движений.

Я покрутилась перед зеркалом, рассматривая с какой стороны моя грудь могла казаться привлекательной, и пришла к выводу что ни с какой. Я отпустила край нежно-розовой футболки, в которой спала, и скрыла отметину возле сердца.

Для таких девушек как я, что потеряли одну грудь, изобрели силиконовые и тканевые протезы. Одни прилеплялись к коже, а другие прятались в кармашке специального бюстгальтера. У меня таких протезов было четыре – все второго размера. Можно было подумать, что моей груди и так почти не было видно, но ощущение уверенности или как мне думалось «нормальности» протезы все равно приносили.

Я никогда не смотрела на себя в душе – сначала включала горячую воду, чтобы зеркало запотело, а затем только раздевалась сама. Я никогда не ходила без подстраховки в обтягивающих платьях или футболках – сначала проверяла насколько крепко держался протез и насколько хорошо я его спрятала. Я никогда не говорила ни с кем, что комплексую, а тем более, что чувствую себя неполноценной – начала мне следовало поверить в себя, а этот момент, даже спустя восемь месяцев ремиссии, увы ещё не наступил.

После пережитого ужаса я поняла только две вещи – никто не будет любить меня больше, чем я сама, никто не сделает мою жизнь счастливее, чем я сама. Может это и звучит эгоистично, но жизнь вообще эгоистичная вещь – творит всё по твоим запросам, выворачивается, выкручивается, подстраивается, только ответов не дает. Она преподносит тебе на блюдечке все возможности, только бы ты сам догадался, что жить надо в первую очередь счастливо и делать для этого всё что в твоих силах.

Шесть утра, птицы, голубое ясное небо и предвкушение окрыленности от чувства уверенности, когда подошва кроссовка в очередной раз касается разогретого асфальта. Утренние пробежки помогают мне не слышать настойчивых жужжащих мыслей в голове – я бежала через аллею, через парк и детские площадки по асфальту, пока прорезиненные дорожки пустовали, а деревья широкими кронами прикрывали мою голову от солнечных лучей. Утро пахло иначе из-за одиноких поворотов и свободного ветра, мчащегося вслед и задувающего в уши через наушники.

Когда у тебя нет времени на остановку и все что тебе останется это бежать, твой бег становится самым искренним.

– Бегаете? – Я озадаченно повернула голову в сторону проезжей дороги, снимая наушники на проводах и перекидывая их через шею. Соленый пот я смахнула ладонью, растирая его между пальцев.

– Нет, пишу диссертацию, посвященную заносчивым мужчинам.

– Я должно быть её главный герой?

– Вы абсолютно правы.

Николай улыбнулся, снимая солнцезащитные очки, но останавливать машину не стал, лишь замедлил её, чтобы мне было удобнее двигаться дальше, не снимая с ног нагрузки, и разговаривать с ним.

– Я должен перед вами извиниться за свою грубость.

– Извинения приняты. Это было целых два дня назад, можете считать, что я уже забыла, – отмахнулась я, поправляя сползающую лямку спортивной майки. Уже давно пора было купить новую, но руки никак не доходили, да и с деньгами последнее время было туго.