– Люсиль!

– Да, пап?

Отец был низким горбатым мужчиной, который никогда не снимал вязаный крючком серый кардиган. Даже в тридцатиградусную жару на нашем земельном участке он ходил в нижнем белье и этом кардигане. Я была уверена, что не спал он в нём только из-за того, что однажды мама устроила скандал.

– Ну посмотри, что ты сделала! – Низкий старческий голос отца сменился звонким голосом матери, вышедшей из дома вслед за ним.

Я отошла на метр от дома и чуть качнула головой, чувствуя на шее щекочущие пряди волос, выбившиеся из неаккуратного пучка.

– И правда промахнулась, – сказала я, оглядывая стену, на которой вбитые гвозди, что должны были идти ровным рядом, съехали в бок, образовав в середине цепочки резкий спуск.

– Теперь выдергивай их, – бросила мама, растряхивая мокрое белье на лужайке. – Отцу придется разводить раствор бетона, чтобы заполнить дырки.

– Да я сама разведу. Зачем ты переживаешь?

– Люсиль! Ты могла не витать в своих мыслях, а сразу же нормально сделать?

Я стиснула пальцами молоток сильнее, глубоко вздохнула и тихо выдохнула, пока легкие болезненно не сжались. Я была спокойна.

Огромное ватное облако заслонило солнце, создав иллюзию ровного ряда вбитых гвоздей из их теней, и мне на секунду почудилось, что всё я сделала правильно, но облака летели так же быстро, как и время, и вот я вновь недоверчиво взирала на кривую полоску.

– О чем ты задумалась, Люсиль? – Отец подошел со спины, отвлекая прикосновением ладони.

– Ни о чем, – живо произнесла я, мягко улыбаясь.

– Я хочу, чтобы все наши соседи обзавидовались моим горшкам.

Мне хотелось вбросить, что последнее, чем стоит матери хвалиться – это цветочными горшками, висящими прямо посередине стены загородного дома. Прошлой весной я заменила здесь террасу, окна и забор, огораживающий весь участок. До этого родители заменились наружное покрытие с грязно-зелёного на белый, и теперь дом походил на дорогостоящее поместье размером с двухэтажную баню. Те соседи, что ещё помнили дом облезлой жабой, перемыли нам все косточки.

– Я слышала, что Кирилл думает жениться на той девушке… Как же ее звали? – Зачем-то в спину сказала мама, стряхивая последние капли из тазика на лужайку. Всё бельё было развешено её жилистыми руками широкими полотнами на двух тоненьких веревочках.

– Это не имеет значения.

– У них должно быть будет хорошая свадьба. Люсиль, ты не думала откладывать на свою? В тот раз Кирилл обо всем позаботился, но в следующий может так не повезти.

У меня дернулась рука и молоток чуть было не выскользнул из моей ладони, ещё и один из выпирающих гвоздей крюком задела, из-за чего его шляпка накренилась вбок. Пришлось экстренно с усилием стучать по нему, чтобы привести в норму, пока мама не заметила.

В ноябре прошлого года Кирилл должен был стать моим мужем. За три дня до свадьбы он передумал. Вернее, передумала та девушка, с которой он спал всё прошедшее лето. Узнать об измене на примерке свадебного платья – то ещё удовольствие.

– Почему ты думаешь, что деньги – это самое главное? Особенно на свадьбе? – Почти дружелюбно уточнила я, не поворачиваясь на неё.

– Когда ты была…

– Когда я была, мам, «была» – ключевое слово.

– Люсиль, – вставил отец, поглядывая на нас со стороны. – Мы должны тебе кое-что сказать.

– И что же это? Надеюсь не то, что Кирилл пригласил вас на свадьбу с помощью открытки с золотой крошкой?

– Люсиль! Перестань язвить, – ответила мама. – У нас в том году баня сгорела. Мы думаем продавать квартиру.

– Какую квартиру?

– В которой ты живешь, разумеется.

– Мою квартиру?

На долю секунды мне показалось, что у меня из-под ног ушла земля. Если мне негде будет жить, то мне придется три четверти своей зарплаты отдавать за аренду, а это я даже не брала в расчет коммунальные услуги.

– Это наша квартира, Люсиль. Нам нужна баня.

– Но я же в прошлом году провела вам душ прямо в дом.

– Люсиль, душ – это другое.

– Но где же я буду жить? – С грустью в голосе произнесла я, не прекращая держать молоток в руках, хотя все кривые гвозди уже были выдернуты и свалены около моих ног в золотистых босоножках.

– Если бы ты осталась на своей работе, то сейчас бы не возникало таких вопросов.

– На работе, которая довела меня до рака, – без раздумий ляпнула я, тут же прикусив свой язык.

Мама не верила в психосоматику, а отец слишком ей потакал, чтобы понимать всю серьезность ситуации, в которой в прошлом году мне пришлось оказаться. Я провела всё предыдущее лето в онкологическом отделении, потеряла волосы, почти весь свой заработок и друзей, что ушли из моей жизни вслед за бывшим парнем.

– Работа не может довести до рака, Люсиль! Это байка шарлатанов и глупых интернетных экспертов, не видевших жизни. Если бы не тетушка Астра, что, между прочим, тоже болела им, то не было бы и никакой болезни.

– Тетушка Астра не болела раком, мама. У неё была пневмония, и умерла она от пневмонии.

– Знаю я, что там врачи в брошюре пациента понаписали. По всем симптомам рак был, я тебе говорю.

Переспорить маму не мог никто. Она была непробиваемой старой женщиной, стоящей на своём мнении, словно на бетонной площадке.

Никто в нашей семье никогда не болел раком. Я была единственным человеком, затянувшим поход ко врачу из-за весеннего футбольного сезона. К тому моменту, как я всё-таки добралась до поликлиники моя левая грудь стала практически третьего размера, и все без конца спрашивали у меня не беременна ли я, потому что были уверены, что там собирается молоко, а не злокачественное образование, готовое убить меня в любой момент.

Жизнь завертелась в круговерти событий, когда я оказалась в ремиссии. Волосы отросли жидкими блондинистыми прядками до самых плеч, бывший парень сделал предложение руки и сердца, футбольный клуб, в котором я работала, расформировали, а новая работа принимала меня и наконец-то радовала, как никакая другая. Болезнь научила смотреть на мир шире, жаль только, что лишь к двадцати шести годам.

– Ладно, мама, я справлюсь, – произнесла я, занося руку, чтобы забить следующий гвоздь. – Сколько времени вы мне даёте?

– Месяц, полтора, – ответил за маму папа.

Раздался глухой стук. Гвоздь с усилием вошел в белую стену, оставляя на поверхности только шляпку и ножку. Я не переставала сравнивать наполовину забитые гвозди с грибами.

Мама была низкорослой круглой женщиной, без конца перестирывающей драные тряпки на своей даче. С самого детства не было ни одного дня, когда бы я не наблюдала, как она встает в шесть утра, как засовывает белье в огромный широкий таз и как руками пытается отодрать от въевшихся многолетних жёлтых пятен ту груду полотенец, что проще было выбросить в мусорное ведро. Маме было скучно без работы, я это понимала.

– Ты не обижайся на нас, Люсиль, – сказал папа, когда мама скрылась за дверью дома.

Мы остались на лужайке, а у меня в пальцах не оставалось больше ни одного гвоздя, чтобы делать вид, что я так занята, что не хочу отвлекаться и поворачиваться на отца.

– Я не обижаюсь, – я так сказала, что почти сама поверила. – Нет, просто думала, что эта квартира перейдет мне от вас.

– Люсиль, это однокомнатный старый сарай.

– Но в нём вся моя жизнь прошла.

– Тебе пора идти дальше. Ты же знаешь, мы не любим, когда что-то останавливается.

Мне не верилось, что отец говорит за них с мамой. Он мог говорить только за неё.

– Конечно, понимаю, – я мягко улыбнулась.

– Тем более мы не всю сумму от продажи квартиры потратим на постройку бани. Мама не хотела тебе говорить, но мы разумеется не оставим тебя в одиночестве.

Сложно было придумать что бы мне нужно было на это ответить, поэтому я просто молчала, делая вид, что проверяю гвозди в стене.

– Я на ужин не останусь.

– Это ведь не из-за разговора?

– Нет, пап, всё в порядке. На той неделе я организовала тренировку для клуба. Сегодня думали устроить вечеринку.