В социологии Гёте также заслужил высокой похвалы Карлайля, главным образом за открытие «открытой тайны» того, что слишком большая индивидуальная свобода неизбежно ведет к рабству. Кольридж тоже написал о тех, кто

…

…раздробив оковы на руках,

Свои колодки волею зовет[36].

…

И всё же Гёте был первым, кто провел грань между социализмом и индивидуализм и определил каждому его истинное места в современном индустриальном мире. Я без колебаний повторяю этот отрывок здесь во второй раз. Насколько мне известно, его никогда не цитировал ни один социолог, его даже не замечали. Я же пришел к такому же выводу за много лет до того, как прочитал фрагмент гётевской пьесы «Прометей», в котором содержится глубочайшее практическое понимание сути дела.

…

Эпиметей:

Да многое ль твоё?

Прометей:

Тот круг, который наполняю

Я действием своим.

Не больше и не меньше!

Какое право надо мною

Имеют эти звезды в высоте,

Что на меня глазеют?[37]

…

Другими словами, каждая область производства, которую может контролировать персонально сам человек, следует оставить ему. Но там, где он отказывается отвечать за дело лично (все акционерные общества и общества с ограниченной ответственностью), все следует национализировать или муниципализировать – другими словами, всё это должно быть передано сообществу, чтобы управлять этим в интересах всех. У руководства акционерного общества есть все недостатки государственного или муниципального управления и нет ни одного из его многочисленных достоинств и преимущества, как доказал Стэнли Джевонс[38] в своем памятном эссе, ныне почти забытом.

В этом вопросе Гёте опередил свое время лет на сто, и, учитывая, что в первые годы девятнадцатого века современная ему промышленность была, так сказать, в колыбели и едва ли подавала признаки своего быстрого и зловещего развития, проницательность Гёте кажется мне выше всяких похвал. Конечно, он также понимал, что земля и содержащиеся в ней природные ресурсы, такие как нефть и уголь, должны принадлежать всему обществу.

Да, в жизни общества велика роль провидца и мыслителя, каковым был Гёте. А ведь он вообще не имел какого-либо отношения к экономике, но сумел найти верное решение социальной проблемы на целое столетие раньше любого из прославленных европейских государственных деятелей! Какая яркая критика демократии в одном этом факте!

Я обязан Гёте больше, чем любому другому учителю: сначала пришел Карлайл, а затем Гёте. Карлайл, знавший в мире только двух достойных уважения рода людей – рабочего и мыслителя, два железных аккорда, из которых он извлекал героическую мелодию, и Гёте, который видел гораздо дальше и первым осознал, что художник является величайшим из сынов человеческих. Судьба истинного художника в большинстве случаев чрезвычайно трудная, но именно она предвосхищает будущее – непрерывным трудом созидателя, творчеством, которое является душой самой жизни и позволяет добывать и производить, постоянно устремляясь ко все большим вершинами и к неизменному познанию сего мира. Когда критики жалуются, что Гёте слишком эгоцентричен, они забывают, как он организовывал помощь голодным ткачам или работал по ночам, чтобы уберечь от пожаров хижины крестьян Тюрингии.

Творчество Гёте – во всех отношениях одно из величайших в мире. Его Мефистофель, пожалуй, так же как и Гамлет, сверхиндивидуалист, чтобы его можно было поставить в один ряд с Дон Кихотом или Фальстафом. Но посмотрите на созданные поэтом женские образы, на его Гретхен, Миньону и Филину[39]. Только Клеопатра Шекспира и, возможно, Смуглая леди из его сонетов равны им.

Меня раздражает, когда я слышу, что Гомер не столь велик, как наш Вальтер Скотт. Что по мне, так Шекспир и Гёте, Сервантес и Данте равновелики. При этом Сервантес не внес ничего нового в типологию женщины, а Данте скорее певец, чем творец. Гёте и Шекспир – величайшие певцы, равно как и творцы.

Со своей стороны (говорю только от своего имени), я нашел бы место для Бальзака и Гейне даже в этой высокой компании. И кто осмелится исключить из нее Рембрандта, Бетховена или Вагнера?

Один маленький штришок, который отличает Гёте от Шекспира: Шекспир следует за Иисусом Христом, настаивая на покаянии, в то время как Гёте не печалится о грехе: «Что прошло, то прошло, – сказал он безапелляционно, – и слезы есть пустая трата времени; учись на прошлом, чтобы не упасть дважды в одну и ту же яму, и смело иди вперед».

Этот совет отличается высоким мужеством, но печаль также является очищением души.

В Геттингене я узнал немало особенностей немецкой университетской жизни и провел больше времени на Pauk-boden[40] (дуэльной площадке) и в Студенческом корпусе[41], чем на социалистических собраниях. Благодаря моему превосходному немецкому языку меня везде принимали как немца, и вскоре я обнаружил причину необычайного превосходства немецких студентов почти во всех областях жизни. Думаю, что именно это понимание позволило мне предсказать колоссальное развитие немецкой промышленности и немецкого капитала за двадцать лет до того, как все случилось.

Император Германии того времени[42], дед нынешнего[43], должно быть, имел на редкость хорошую голову, иначе он никогда не нашел бы Бисмарка и не передал бы ему почти королевскую власть. Но я склонен думать, что мудрость Вильгельма I проявилась столь же ярко и в другом деле.

Желая прежде всего укрепить свою армию, он призвал на королевский совет Вильгельма фон Гумбольдта[44], брата знаменитого ученого Александра[45]. Что делать с постоянно растущим числом студентов, которые год за годом избегают воинскую службу? Фон Гумбольдт рекомендовал сформировать отдельные роты добровольцев, готовых пройти военное обучение в течение одного года вместо трех.

Сначала старый кайзер и слышать об этом не хотел: такие вояки, по его мнению, уступали бы настоящим солдатам в строевой подготовке и дисциплине. «Все мои солдаты должны быть лучшими!» – было его последнее слово.

Фон Гумбольдт заверил кайзера, что добровольцы в течение одного года быстро станут отборными рекрутами; он спорил и умолял с таким пылом, что, в конце концов, старый император уступил. Тогда фон Гумбольдт заявил, что часть добровольцев, по крайней мере, двадцать процентов, могут стать унтер-офицерами до окончания года. И кайзер согласился, что если так всё и случится, эксперимент будет считаться успешным.

Конечно, первые добровольцы знали, чего от них ждут, и более пятидесяти процентов из них получили желанное отличие. Таким образом, во всей германской армии самыми умными и подготовленными солдатами оказались годичные добровольцы. Позже даже говорили, что самые умные унтер-офицеры были по большей части из добровольцев, но в это обычно не верят, потому что немец очень гордится своими унтер-офицерами и не без оснований – они служат шестнадцать лет. После демобилизации их определяют на хорошую высокооплачиваемую гражданскую службу на железных дорогах, на почте или в полиции. Добровольцы стали бы самой замечательной частью в любой армии. Я знал несколько немецких унтер-офицеров. Они даже бегло и правильно говорили по-английски и по-французски!

Но не только дух, ум и дисциплина армии были чрезвычайно оживлены образованными добровольцами. Армия, в свою очередь, стала оказывать замечательное влияние на школу. Насколько мне известно, ничего подобного ранее нигде не бывало.