– Шубин подсказал.

– Шубин?

– Да. Слышал о таком?

– Естественно. У меня папа шахтер. Рассказывал о Шубине много всякого. Он его, вроде как, спас однажды, от обвала отвел… Но я думал, это просто байки.

Миша улыбнулся, но ничего не ответил. Его фирменная харизма работала без перебоев – Никита совершенно не смущался незнакомцев (нас) в квартире. Мол, раз пришли, значит, так надо. Я подумал, как хорошо, что Миша не пользуется этим ради грабежей! Или пользуется?.. Будем надеяться, что нет.

Мы разулись. Я повесил на тремпель ветровку и почувствовал из кухни запах разогретого борща. Несмотря на съеденную шаурму, во мне просыпался аппетит, и я буквально ощутил, как сметанно-бурячная юшка льется мне в рот. Но решил, что Никита если предложит, то перекусим, а если нет – то нет.

– Куда идти? – Спросил Миша.

– А куда нам надо? – Не понял Никита. Его бледное лицо почти сливалось с ландышами на обоях.

– Туда, где ты увидел Длинную леди впервые.

– Тогда в мою комнату. По коридору и направо.

Никита предложил нам тапки. Миша отказался, а я надел – не люблю пачкать носки, хотя, помню, в детстве бегал по терриконам чуть ли не босиком. Впереди шел Миша, за ним – я, замыкал шествие Никита. В конце коридора стояло трюмо с кучей косметики, феном и узким, но высоким зеркалом. Когда Миша завернул в комнату, я бросил взгляд на отражение, и увидел, что за Никитой следует женщина – худая, как спичка, черная, как фон на заставке Star Wars. Я обернулся, но никого не обнаружил. Снова посмотрел в зеркало – пусто.

– Что-то не так? – Спросил Никита. Он возвышался надо мной маяком или каланчой какой-нибудь.

– Все не так, – честно признался я.

– Согласен. Ты из какого класса?

– Из десятого.

– И я. Школа – говно.

– Согласен.

В комнате творился настоящий кавардак: разбросанные всюду конфеты, фантики, какие-то крошки, печенье, даже кусок недоеденного торта на блюдце. В центре комнаты, на табуретке, стоял парень в желтой футболке с дырой в рукаве и черных джинсах. Он подвязывал к люстре веревку с бантиком на конце.

– Только не говорите, что матюкливого гномика вызываете, – покачал головой Миша.

– А почему нет? Я прочитал, что он может не только матюкаться, но и помогать… – Сказал Никита.

– Ясно. Вот только на Донбассе не так его вызывать надо.

– А как?

– Ник, кто это вообще? – Парень, сделав свое дело, слез с табуретки.

Мы познакомились. Валера, друг Никиты, учился на класс старше – они друзья с детства, прямо как мы с Илюхой. Выглядел он заряженным на свершения.

– Бант не на веревку, а на дрот[7] надо подвязать, – объяснил Миша. – Баять[8] громко нельзя, даже заклинания. Наш гном тишину любит. К слову-то, называют его тут иначе – Халабудный стервец. Стало быть, если вы планировали покрывало на себя накидывать…

Миша вопросительно посмотрел на ребят. Те кивнули.

– … это не сработает. Халабуду построить надобно, простую, с четырнадцатью прищепками с жестяными кольцами. А затем – свет выключить, а фонарик включить – не свечу. У меня есть, но твой нужен, Никита, раз стервец тебе помогать будет. И три раза повторить: “Халабудный стервец, приди, полакомись…” Вопросы?

Никаких вопросов, всем все понятно. Никита и Валера принялись безропотны исполнять поручения Миши, а я присел на край кровати.

– Зачем нам матюкливый гном? – Спросил я, когда они вышли из комнаты в поиске необходимых артефактов.

– Всяка помощь не повредит, – ответил Миша. – Поглядим.

Из-за шевелящихся занавесок по комнате гулял мерцающий свет. Я дергался от каждой тени, каждого шороха за окном, стука веток о стекло. Чувствовалось чье-то присутствие, но спокойный вид Миши, восседающем на кресле, как на троне, компенсировал все мои переживания.

Я уже тогда подумал, что хорошо бы Мише всегда быть рядом – всегда успокаивать своей беспечностью и уверенностью, и, возможно, хоть как-то наполнять пустоту, оставленную в моей жизни с исчезновением Илюхи.

Вскоре все необходимые предметы были собраны. Сложность составили лишь прищепки, за которыми пришлось стучаться к соседке. Мы быстро соорудили маленький шалаш, и с трудом утрамбовались вчетвером. Никита прижал острые коленки прям к подбородку и сгорбился.

– Днем как-то и не страшно, – сказал Валера.

– А дня быть и не должно, – с ударением на первую “о” сказал Миша. После чего дважды хлопнул в ладоши, и сквозь покрывало перестал пробиваться солнечный свет. За окном в мгновение ока наступила ночь.

– Это как так?!

– Спокойно, – Миша положил Валере ладонь на плечо, и тот как-то быстро взял себя в руки и глубоко вздохнул. Я тоже успокоился, хотя очень крепко выругался про себя. – Ночь только у нас. Остальные дончане все еще ловят лучи, как мячик.

– Магия какая-то? – Заинтересованно спросил Валера.

– Всего-лишь одолжение, – улыбнулся Миша. – Караульщик огневого камня – твой, кстати, тезка, Никита – забирает и отдает свет, когда это требуется Шубину или мне.

– Что еще за караульщик?

– Смешной дядька! Камни угольные своими считает, а они на солнце – блестят, вы бы видели. Вокруг караульщика вихрь черный вьется. Кафтан грязный, изгвазданный, да ермолка на голове. Вот все, что я о нем знаю. А как он свет себе подчинил – сам не представляю. Возможно, до того с углями сроднился, что подземную тьму себе подчинил.

– А Шубин не подчинил?

– А Шубину это не надо. С тьмой он в друзьях ходит, а не в хозяевах.

– Мне отец рассказывал о Шубине, – сказал Валера. Обстановка располагала к удивительным рассказам, что-то в этом было из детства, и детство как будто возвращалось к нам с каждым словом и движением рядом с Мишей. – Что он был рабочим на шахте в царское время. Тогда шахтеры устроили забастовку против маленькой зарплаты. А Шубин был их предводителем. Его тогда царские солдаты в кандалы – и прибили прямо на дне шахты. А когда вернулись за трупом, никого не нашли.

– Жуть, – сказал Никита, и еще крепче обнял колени.

– И такое рассказывают, – подтвердил Миша. Я, к слову, слышал совсем другую историю, но рассказывать ее не стал. – Не будем терять времени. Никита, фонарик хороший, добротный. Положи его вот здесь, нехай наверх светит. И-и-и… Беремся за руки, друзья!

Мы взялись.

– Халабудный стервец, приди, полакомись… – Произнес Миша. Мы повторили. А затем все хором, но тихо: – Халабудный стервец, приди, полакомись! Халабудный стервец, приди, полакомись!

И притихли, вслушиваясь. Просидели так минут пять, но ничего не произошло. Никита разочарованно вздохнул, и мы выбрались из своего убежища.

– Надо было по-моему вызывать, – сказал Валера.

– Он придет, когда время придет, – философски заметил Миша, включил настольную лампу (солнечный свет пока что нам не нужен, мол), и наконец попросил Никиту рассказать, что с ним случилось, ничего не утаивая. Однако Никита вдруг как-то скрючился, взревел и схватился за шею.

– Больно! – Крикнул он, и больше ничего ни крикнуть, ни сказать не сумел. И без того длинный и худой, он начал вытягиваться прямо на наших глазах. Точно цилиндр теста в руках пекаря.

К Никите подбежал Валера, но незримая сила оттолкнула его так, что парень пролетел через всю комнату и стукнулся о стену. Миша, стремительно отщелкнув замки чемоданчика, извлек шахтерскую каску с закрепленным фонариком, навел луч на Никиту, и мы увидели Длинную леди. Высокая, голова под потолок, в черных лохмотьях, подранных окровавленных ступнях и тяжелым взглядом, направленным сквозь грязные ошметки волос. Она была поистине страшной, чудовищной и опасной.

Сердце мое запрыгало. Миша был прав: такая крутая опасность мне и не снилась! А если и снилась, то в тех снах, что утекают под утро и никогда не возвращаются.

Длинная леди завизжала, точно в ее гортани сидела тысяча свиней. Свет спугнул ее, и спустя мгновение она растворилась. Никита беспомощно повалился на пол. Валера пришел в себя, и мы втроем привели худого школьника в чувство. Длинная леди так вытянула его голосовые связки, что говорить Никита больше не мог.