И этому была причина. Моё лицо… изменилось. Кожа ещё никогда не выглядела так жутко – бледная, тонкая, с лиловыми и багровыми пятнами, засохшими кровоподтёками… Я оскалилась. Зубы почернели – и не как от лака или зубного налёта, а… как будто стали чёрными изнутри. «Чернеют кости»…

Отражение затряслось. Дрожала моя рука. И в ту же секунду, в то самое время, когда я действительно начала бояться происходящего, мои глаза перетянула мутная пелена. Так бывает у слепых – ни зрачка, ни белка, лишь бледная серо-голубая дымка, смотрящая в пустоту. Я вздрогнула и выронила зеркало. Макато тихо рассмеялся, исподтишка оглянувшись на мико – та всё ещё спала.

– Чего ты боишься? – хмыкнул он. – Это глаза твоего убийцы. Смотри, не бойся. По крайней мере в этом зеркале демоны не водятся.

Всё плыло. Я плакала. Толком не могла понять, почему льются слёзы, но они струились, бежали, стекали по щекам и размывали кровавые корочки на ранках. Рука вновь вцепилась в это проклятое зеркало, и я снова встретилась с взглядом мёртвых глаз. Брови чуть посветлели, на уголках умудрившись даже порыжеть, в волосах затесались серо-коричневые прядки. Разглядывая эту жуткую картинку, я заставляла себя думать, что просто столкнулась с глупой шуткой, и едва мне это удалось, лицо вновь стало обычным. За исключением чёрных зубов.

– Когда ты себя контролируешь, – пояснил Макато. – Ваша связь как бы замораживается. Ты снова становишься собой – естественно, в той мере, в какой это возможно.

– Как вы… как вы с этим вообще живёте?

– Я – вполне себе прилично, – Макато откинулся на стену. – Существую, строю планы. Впрочем, тебе от этом беспокоиться не придётся, дорогая.

– Что? Что вы имеете в виду?

– Тебя прикончат после допроса. Согласись – мёртвым не место среди живых.

Меня затрясло ещё сильнее.

Кажется, они решили поиздеваться. Вскоре, чтобы не разозлить, Макато разбудил госпожу Кин. Они о чём-то поговорили, и мико с подопечным собрались на выход. Им было всё равно, что мне плохо. Они не обращали внимания на крики и просьбы снова увидеться с роднёй. Даже когда я кричала что-то про Сору – в таком состоянии трудно запомнить, что кричишь, – и им не было никакого дела. А потом я ещё долго стучала в запертую дверь. Это же тюрьма, самая настоящая, как её можно не бояться?!

Я плакала. Плакала больше, чем когда-либо. Чтобы не реветь в полный голос, затыкала рот рукой и кусала пальцы, царапала стены, накрывала голову пыльной циновкой и затихала, когда в дверь начинали колотить стражники: меня настойчиво просили замолчать. А внутри всё бурлило.

Но ближе к рассвету, когда в камере стало совсем холодно, что-то начало меняться. Кажется, в это время менялась охрана на посту – я слышала, как стражники перебрасываются парой фраз. В соседних камерах загалдели. Кто-то из чудовищ решил устроить настоящий бунт. Хорошенько втряхнув его, самураи тут же принялась ходить по камерам. До меня добрались быстро.

– А это кто? – рыкнул охранник, кивнув на меня

– Эта девушка не принесёт беспокойства, – лаконично отозвалась госпожа Кин за его спиной. – И… её попросили не трогать.

– Не трогать? – Усмехнувшись, охранник прошёл в камеру. Острие его меча смотрело прямо на меня. – Для допроса?

Кин улыбнулась. Что-то подсказывало, что с этим стражником они были хорошо знакомы.

– Не только, – медовым голосом протянула она. – Мне тут нашептали, будто бы её хочет видеть одна очень высокопоставленный человек.

Охранник обернулся и вышел, прихлопнув дверь. Я осторожно подобралась к двери и, прислонившись, прислушалась.

– И что за человек? – с усмешкой спросил охранник.

– Мальчишка с богатой родословной. Ты представляешь? Послал сюда своего охранника – тот-то сам по себе странный тип, с материка, – передал письмо. Хочет посмотреть на преобразившуюся.

– Преобразившуюся? Это так поднятых мертвецов называют?

– Именно, – Она ответила той же усмешкой. – Мы ведь не хотим оскверниться.

– А Макато ты ему не покажешь?

– Макато? Этот мерзкий выскочка не заслуживает того, чтобы на него смотрели. Я бесконечно уважаю семейство Химицу за их помощь в деле мико, но этот тип… Ох, я бы его поколотила! Он же пытался меня усыпить сегодня!

– Чудовище! Был бы я рядом – разрубил бы на куски!..

– Тс-с! – Судя по звуку, Кин отшатнулась. – Твой напарник идёт.

Послышались шаги. Второй охранник, до этого шаривший по дальним камерам, вернулся на свой пост. Я отпрянула и устроилась на своей циновке.

Значит, мальчишка с богатой родословной. Неужели я теперь… просто экспонат?..

– Переоденься, – строго бросила Кин, оставив на полу сложенное кимоно. Белый – цвет тех, кто идёт на казнь. Траурный цвет. – Настойчиво прошу поторопиться.

– Спасибо, – Я поклонилась. – А… меня будут допрашивать? Или что-то уже поменялось?

– Будут. Но для этого ты должна выглядеть достойно своему положению. И пожалуйста, убери уже эту книгу. Никому не интересно, что ты там читаешь.

Складывалось ощущение, будто меня вообще не воспринимают, как человека. Здесь я – что-то наравне с чудовищами, а значит и вежливого отношения не достойна.

Всё равно же никто больше не узнает…

Нет. Я всё ещё не верила, что умру насовсем. И в то, что уже умерла, тоже не верила. Щупала пальцами жуткие иероглифы, начерченные на шее, разглядывала руки. Разве это могло произойти со мной? Разве Такеши мог оказаться… зверем? Я надела похоронное кимоно и затянула пояс. Проверила рукава – едва ли в таких можно что-то спрятать. Чтобы получился карман, кое-как заколола и припрятала внутри всё, что пряталось в старой одежде. На глаза, как назло, снова навернулись слёзы.

– Едут! Едут! – послышалось за дверью. – Всё готово?

Кин постучалась в мою дверь.

– Ты одета? – спросила она.

– Да, – ответила я, поправив булавку.

А потом началось отвратительное ожидание, напоминающее пытку. Сначала я просто сидела, как полагается встречать гостей, затем взялась за книгу. Как предзнаменование, «Свод нечистых дел» опять открылся на странице с преобразившимся.

«В прежние времена преображённые часто помогали в нечистых делах. Их сверхъестественное чутьё, подобно осьминожьим щупальцам, вытягивало из мрака опасных ёкаев, а благословение некоторых ками способствовало скорейшей поимке врага. Естественно, не последнюю роль в этой работе играли мико – без их чуткого контроля преображённые быстро сходили с ума и уже сами представляли опасность для людей. К счастью, с приходом к власти сёгуна, такая практика больше не применяется, и преображённые, если таковым представляется возможность обрести жизнь, тотчас же подвергаются уничтожению».

Когда в коридоре послышался шум, я навострила уши. Шагов было множество, и подсчитать, сколько людей их издавали, я никак не могла.

– Приветствуем вас, господин, – приветливо начала Кин – кажется, в глубоком поклоне. – Пройдёмте, пройдёмте за мной…

Она ушла вперёд. Гостю это позволило переброситься парой слов со своим спутником.

– Если ваш отец узнает, он будет вне себя от ярости, – шёпотом сказал тот.

Я подобралась ближе и попыталась прислушаться – так, чтобы уж ничего точно не упустить. Складывалось странное ощущение, будто только что я распознала то, чего раньше никак бы не расслышала, и одна только мысль об этом раскрыла предо мной настоящую бездну. Это длилось совсем недолго – секунду, две, – но в один момент я услышала… всё. Шелест шёлковых одежд, чьё-то сбивчивое дыхание, скрип деревянных подошв, грохот доспехов… Я закрыла голову руками, и в то же мгновенье на глаза мне упала прядь – такая же пепельно-рыжая, как в отражении медного зеркала.

И тут я поняла.

То, что я слышу сейчас, слышу не я. Это делает тот, кто… преобразил меня. Его лисьи уши, его звериный слух! Поняв это, я попыталась взять себя в руки. Сосредоточилась. Попробовала нащупать эту связь и воспользоваться ей, чтобы подслушать.