Я повернулась к графу. Брат наверняка уже прицелился и точно не промажет — в мастерстве владения этим оружием у него нет равных. А я уже ничего не успеваю сделать! Бежать к графу, чтобы оттолкнуть его — слишком далеко, крикнуть и предупредить — пока он поймет, о чем речь, будет слишком поздно. Сердце забилось, словно паровой молот, внизу живота неприятно потянуло. Я оттолкнулась от перил и быстро сделала два шага в сторону, становясь на линии огня между братом и графом.

И тут же почувствовала сильный удар в спину. Я взмахнула руками, споткнулась, но удержалась на ногах. Со стороны балконной двери послышался звон разбитого стекла. Я взглянула на графа. Он выронил бокал, глаза его округлялись. Медленно опустила голову и посмотрела на себя. Из моей груди, точно по центру, торчал острый наконечник, а платье вокруг него постепенно окрашивалось в красный цвет.

Я еще успела оглянуться и увидеть, как брат роняет арбалет, а потом сам падает на колени. Небо надо мной покачнулось, помутнело, и я потеряла сознание.

***

Я проснулась от того, что яркий свет падал мне на лицо. Было тепло и уютно, хотелось снова заснуть, но свет мешал, я чувствовала его сквозь закрытые веки, а отвернуться почему-то не было сил. Пришлось открыть глаза. Жемчужный лунный свет заливал мою постель. Второе окно было занавешено, поэтому остальная комната тонула во мраке. У дальней стены в кресле кто-то сидел.

«Кто бы это мог быть? — подумала я. — Кроме графа никто не может находиться в моей комнате ночью, но граф предпочел бы лечь на постель». Фигура в кресле не шевелилась, и от этого было жутковато.

Меня вдруг посетило ощущение дежавю. Когда-то я уже видела подобное, причем совсем недавно. Тоже темный силуэт, похожий на мужской, от которого исходит угроза. Не отрывая взгляда от сидящего, я попыталась приподняться, оперевшись о подушки, и чуть не вскрикнула: грудь пронзила сильная боль. С испугом я запустила руку под одеяло, но пальцы наткнулись на тугую повязку. И я… вспомнила! Балкон, арбалет, стрелу, торчащую из моей груди.

Так вот оно что! Выходит, я ранена. Всего лишь…

Человек в кресле, похоже, услышал мои шевеления и поднял голову.

— Аликс? — позвал он.

Я узнала голос.

— Влад, это ты?

Граф вскочил с кресла, подошел ко мне и присел на край постели.

— Ты моя сиделка? — улыбнулась я.

— Я тот, кто хочет быть с тобой рядом.

Какой строгий! И глаза смотрят тревожно. Одно из двух: либо мои дела на самом деле хуже, чем мне показалось, либо у графа очередной приступ сентиментальности.

— Как чувствуешь себя?

— Неплохо, — ответила я, — если не шевелиться, то вообще ничего не болит. Я так поняла, что не сильно ранена…

— Не сильно, — подтвердил граф, — можно даже сказать, легко. Стрела не задела важных органов, пройдя рядом с позвоночником и царапнув кость солнечного сплетения. И крови ты потеряла совсем мало, всего литр, — было непонятно, говорит граф серьезно или это горький сарказм.

— Ну, вот видишь, как хорошо! — я невинно похлопала ресницами.

— Вижу, — согласился он, — и я безумно этому рад. А теперь скажи мне, милая, какого… ты это сделала?

— Не поняла, — удивилась я.

— Зачем ты рискнула жизнью?

— У меня не было иного выбора, — я пожала плечами. — Я слишком поздно заметила брата, и это было единственное, чем я могла тебе помочь.

— А если бы он убил тебя?

Я хотела ответить, что тогда стала бы призраком и посещала графа по ночам, но, посмотрев на лицо собеседника, поняла, что сейчас он не оценит шутки.

— Даже не знаю, что сказать тебе. Понимаешь, в тот момент я меньше всего думала о собственной смерти…

Граф с осуждением покачал головой:

— Больше никогда так не делай. Я запрещаю тебе!

— Если хочешь, чтобы я послушалась, тебе придется либо перестать наживать врагов, либо расстаться со мной.

На губах графа наконец-то промелькнуло подобие улыбки:

— Боюсь, что первое невозможно, а второе — нежелательно.

— Тогда не жалуйся, — подытожила я.

Граф усмехнулся и нежно поцеловал меня.

— Врач сказал не утомлять тебя, когда очнешься. Поэтому я пойду, а ты спи. Увидимся утром.

— Подожди, Влад! — я придержала его за руку. — Я хочу кое о чем спросить тебя.

— Слушаю.

— Что с моим братом?

Граф встал, аккуратно, но уверенно высвободив руку. Лицо его приняло отстраненное и жесткое выражение, а голос стал ледяным:

— Твой брат в тюрьме под замком. Сейчас он жив, но это ненадолго и лишь потому, что я еще не придумал для него достойную смерть. Однако не смею более беспокоить вас, мадемуазель Ван Хельсинг. Спокойной ночи! — с этими словами граф направился к двери.

— Влад, послушай… — превозмогая боль, я приподнялась на локте, — Влад!

Хлопнула дверь, я со стоном отчаяния упала на подушки. Белая луна равнодушно заглядывала в окно.

Несмотря на сильное волнение из-за брата мне удалось уснуть (видимо, сказывалась слабость после ранения). Наутро меня посетил очень вежливый доктор, осмотрел, перевязал и разрешил вставать и ходить, только недалеко и ненадолго. Граф во время визита доктора присутствовал, но стоял поодаль у стены, скрестив на груди руки, и молчал. Я не хотела разговаривать о брате при посторонних, поэтому бросала на графа весьма выразительные умоляющие взгляды, но тот делал вид, что ничего не замечает.

Закончив дела, доктор собрал инструменты и, пожелав мне скорейшего выздоровления, удалился. Зато тут же появилась Мадлен, которая пришла, чтобы помочь мне привести себя в порядок; потом граф отдавал приказания насчет завтрака, потом пришел кто-то еще… Словом, остаться наедине нам удалось не скоро. Когда же это, наконец, случилось, я поняла, что не знаю, собственно, с чего начать разговор. Пока я раздумывала, как бы половчее это сделать, граф подошел ко мне, обнял сзади и поцеловал в шею.

— Влад, я хотела… — начала я.

— Ни слова больше, — граф прижал палец к моим губам. — Я вижу, как ты на меня смотришь, и знаю, о чем ты хочешь попросить. Поэтому давай обсудим это и раз и навсегда закроем тему. Я не сохраню жизнь Гэбриелу Ван Хельсингу. Я понимаю, что ты любишь его, и его смерть причинит тебе боль, но твой брат перешел все границы. Его поведение недостойно дворянина. Кроме того, он чуть не лишил меня самого дорогого, что у меня есть, и уже за одно это я с радостью убью его. Поэтому прошу тебя, давай без слез, истерик и упрашиваний, не будем попусту тратить время и трепать друг другу нервы.

Я порывисто вздохнула и накрыла ладонями руки графа, обнимающие меня. Как хорошо, что он не видит моего лица. Не смей плакать! Не сейчас! Не здесь! Не при нем!

— Ты прав, Влад. Ты абсолютно и безоговорочно прав, и мне нечего возразить тебе. На твоем месте так поступил бы каждый, и мой брат в первую очередь. Все справедливо. Только я не знаю, как буду теперь жить без него…

— У тебя есть я, — возразил граф.

— Есть. И пока мне этого вполне достаточно для счастья. Но ведь так будет не всегда. Однажды мы расстанемся, и я останусь одна. Да и теперь после смерти Гэбриела между нами уже не будет как раньше.

Граф развернул меня лицом к себе и пристально посмотрел в глаза:

— Это ультиматум? Хочешь сказать, что не простишь смерть брата?

— Нет, что ты! — я помотала головой. — Я же сказала, что ты прав. Прощу… Но вряд ли забуду.

Граф отвернулся и ослабил объятия. Я опустила глаза и вцепилась в его руку. Только бы не рассердился, только бы правильно понял…

Наконец граф вновь взглянул на меня. Вздохнул:

— Хорошо. Твой брат не умрет, пока ты живешь в этом замке. Но из тюрьмы я его не выпущу.

— Влад… — я в восхищении посмотрела на него, и моя улыбка расплылась до ушей. — Спасибо! — я бросилась ему на шею и принялась целовать. От резких движений заболела грудь, но я не обратила на это ни малейшего внимания.

— Влад, а как же потом? — я немного отстранилась, обнимая графа за шею.

— А потом суп с котом! — разозлился он. — Доживи сначала, там видно будет.