– Ну что вы, ваше высочество, – Бецкой улыбнулся. – Не думаю, что каждый из нас воспринимает наши назначения в качестве наказания…

– И уж точно не я, – тот, который мне показался излишне наглым и самоуверенным сделал шаг вперед, прерывая своего патрона чуть ли не на полуслове. – Петр Румянцев, ваше высочество, – он поклонился. – За меня, видимо, просил отец, потому что, когда меня вышвырнули из посольства в Берлине за «мотовство, леность и забиячество», – он поморщился, произнося последние слова, скорее всего, цитируя выписку из приказа, – я мог пойти только в одно место, в действующую армию, но отец решил, что шестнадцать лет – это все-таки недостаточно, поэтому упал в ноги ее величества, и она решила дать мне последний шанс, к исправлению, назначая в вашу свиту.

– И как, чувствуете в себе силы встать на путь исправления? – я хмыкнул, глядя на парня, который лишь пожал плечами, как бы намекая, что и хотел бы, но не уверен, что получится. – Понимаю, нужно время, чтобы это понять, – и, повернувшись к невозмутимому, насмешливо спросил. – А вы что такого натворили?

– Ничего, – парень оставался просто образцом спокойствия. – Надеюсь, что ничего. Ее величество хотела отправить меня в посольство в Париж, но внезапно передумала и приставила к вашей особе.

– И вам не обидно? – я смотрел на него с любопытством.

– Нет, почему мне должно быть обидно? Это воля ее величества ставить меня туда, где я могу принести больше пользы. Если она считает, что мое место подле вашего высочества, то я могу лишь повиноваться.

– Представьтесь, – я смотрел на его спокойное красивое лицо и пытался понять, он такой и есть, или это какая-то игра.

– Князь Дмитрий Голицын, – я задумался. Что-то было в его имени знакомое. Вроде он какое-то письмо должен был передать Екатерине от уже свергнутого мужа, но вместо этого сжег его в первом попавшемся камине и переметнулся на сторону любящей супруги. Или это был не он? Или он все это время в посольствах провел? Как же плохо быть совсем неподкованным. Совершенно автоматически я потер шею и повернулся к самому младшему.

– Ну а вас как звать-величать?

– Брюс, ваше высочество, – мальчишка собрался и отвечал четко, прямо по-военному. – Яков Брюс. – И я ничего не натворил. Мой отец хлопотал перед ее величеством о зачислении меня в Семеновский полк, но ее величество решила приставить меня к вашему высочеству.

– А в Семеновский полк-то зачислили? – спросил я, размышляя о том, а что я собственно буду с ними со всеми делать?

– Зачислили, ваше высочество, солдатом, – ответил мальчик и несколько смешался. Ну это понятно, обычно дворянских деток сразу в офицеры производят, а тут по какой-то причине – простым солдатом. Его отца я слава Богу знаю. Он был представлен мне по приезду как вице-губернатор Москвы. Тем более странно, что его сына записали всего лишь простым солдатом, а потом и вовсе направили ко мне. Но, с другой стороны, уже тогда я знал, что Брюса-старшего переводят куда-то в Финляндию, а неприязнь Елизаветы к нему могла быть связана в нездоровом пристрастии Александра Романовича к женщинам из рода Долгоруких, в том числе и к невесте бывшего хозяина этого дворца. Все это мне рассказал Корф, который отыскал меня на приветственном балу и привычно занялся любимым делом – посвящать меня в новейшие сплетни.

Вот кого мне не хватало, всезнающего Корфа. Надо выпросить его у Елизаветы. Во время коронации она должна быть наиболее милостивой и раздающей различные подарки направо-налево.

– Ну что же, – я встал из-за стола. Скоро должен состояться урок фехтования, которые решили проводить в большой бальной зале, пока в малой не застеклят разбитое окно. – Думаю, что Ивану Ивановичу нужно присоединиться к Сергею Васильевичу Гагарину. Вместе вы скорее разберетесь в ваших обязанностях. А остальные пойдут со…

– Вам не кажется, ваше высочество, что пахнет дымом? – перебил меня внезапно нахмурившийся Румянцев.

– Что? Дымом? – я прислушался к своим ощущениям. Да что-то подобное мелькнуло в воздухе. – Точно, есть какие-то наметки, – и я быстро пошел к двери. Распахнув ее, выскочил в коридор, даже не глядя, идут за мной остальные или нет. Лопухина нигде не было видно, зато по коридору бежал, придерживая рапиру у бедра Криббе.

– Пожар, ваше высочество, нужно немедленно покинуть дворец, – прокричал он по-немецки, из-за волнения даже не пытаясь вспомнить русский язык. Вместо того, чтобы тут же послушаться его, я снова метнулся в комнату, схватил Грушу и выскочил в коридор. Кошка что-то почувствовала, потому что пару раз дернулась, но потом прижалась ко мне периодически вздрагивая всем тельцем.

– Что горит? – Криббе остановился передо мной. Его грудь ходила ходуном, видимо, он долго бежал сюда.

– Архивы, которые доставили сюда. Кто-то поджег архивы. Но огонь перекидывается дальше…

– Черт, там же Вяземский!

– Нет, он уже вышел и направлялся к вам, когда полыхнуло. Ваш камер-паж что-то нашел в архивах и спешил с вами поделиться, но вынужден был вернуться, чтобы встать в цепочку…

– Держи, – я протянул кошку Брюсу. – Головой отвечаешь, – после этого повернулся с Бецкому. – Иван Иванович, найдите возьмите Брюса и найдите Александра Суворова. Ваша задача вывести младших. Остальные – за мной, в цепочке каждые руки важны.

– Но, ваше высочество… – в голос хотели возразить Криббе и Бецкой, да и Голицын дернулся, чтобы вставить свои пять копеек.

– Никаких «но», это приказ, – я впервые отдал приказ, а не озвучил просьбу. – Если увидим, что становится слишком опасно, я сразу же уйду.

И не слушая больше возражений, я бросился по коридору в сторону крыла, где так неудачно разместилась Сыскная экспедиция, потому что теперь было совершенно ясно – причиной всех происшествий являлся перевезенный в Лефортовский дворец архив. Но что там могло быть такого, кроме простой уголовки, из-за чего решились на поджог, несмотря на нахождение в здании предполагаемого наследника престола.

– Я надеюсь, кто-нибудь догадался перекрыть входы-выходы? – спросил я у Гагарина, которому протянул тяжеленное ведро, чувствуя, как дрожат руки, и прекрасно понимая, что надолго меня не хватит. Это понимал не только я, но и все остальные участники тушения пожара, сосредоточенно с поражающей монотонностью передающие друг другу ведра с водой, не делая никаких различий в том, кто стоит с тобой в цепочке рядом: князь или холоп. Потому что пожар – это страшно, и красный петух нередко в это время приводил к тому, что выгорали целые улицы или даже города. Меня, как самое слабое звено, не в том смысле, что я герцог и меня надо держать от эпицентра возгорания как можно дальше, а в том, что я самый слабый из присутствующих, засунули в конец, чтобы в случае чего можно было легко заменить, просто немного растянув уже имеющуюся цепь.

– Криббе и Суворов командуют, только людей мало, ваше высочество, может и не хватить, чтобы плотно дворец перекрыть, – Гагарин передал ведро с водой по цепочке дальше, и повернулся ко мне за следующим, которое я тут же сунул ему в руки. Воду подавали с кухни, расположенной где-то неподалеку и имеющей колодец прямо в одной из подсобок.

– А ведь Гюнтер настаивал на том, чтобы сюда прислали гвардейцев, – процедил я, забирая очередное ведро, немного выплескивая при этом воду. Если я все понимаю правильно, то большую часть пламени удалось сбить, и наши усилия вот-вот увенчаются успехом. – Почему не прислали? – Гагарин снова повернулся ко мне и протягивая ему ведро, я смотрел ему прямо в глаза. От дыма, который заволакивал коридор, было трудно дышать, а глаза слезились. Тем не менее я поправил на лице платок, который уже успел высохнуть, и плохо справлялся с фильтрующей функцией, и продолжил говорить, надеясь при этом, что все скоро закончится. – Не посчитали нужным? Не поверили, что дворцу и всем, кто здесь находится, угрожает опасность? Сочли эту опасность моими придумками? Только вот не я первым заговорил об увеличении охраны, а Гюнтер. И его сложно назвать нерациональным человеком, неспособным просчитать определенных последствий. Вы близки ко двору тетушки, Сергей Васильевич, так ответьте мне, почему мне прислали провинившихся сыночков высокопоставленных родителей и тех, кого просто некуда было больше пристроить, под руководством вообще не пойми кого, вместо запрашиваемой роты гвардейцев? И, видит Бог, Сергей Васильевич, я не понимаю, почему все происходит именно так, как происходит, но я клянусь, что сделаю все, чтобы это выяснить.