– Верное замечание, – Суворов отвечал почти шепотом, не отрывая пристального взгляда от толпы. – Например, возьмем вон тех курляндцев: Бергер – вообще незнатен, сумел пробиться в офицеры лишь потому, что курляндец, других причин как-то его выделять я не вижу. Но, что он делает в обществе, например, Лилиенфельда?

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – сердито прошипев, я обратил внимание на высокого молодого офицера, который улыбался в это время весьма привлекательной даме, кокетливо играющей веером. – Вон тот офицер кто, например? Дама-то явно уже замужем и явно не за ним.

– Где? – Суворов посмотрел в тут сторону, в которую я указал. – А, это Иван Лопухин. А дама как раз-таки жена камергера Лилиефельда, урожденная Одоевская. Дочь князя Одоевского. Ей восемнадцать всего, а мужу ее поболее… Ох и доиграется эта статс-дама, как бы до дуэли дело не дошло. Думаю, что Ванькина мать Наталья Лопухина скоро даст им обоим укорот. Ей хватает неприятностей от государыни, – Суворов покачал головой и попытался снова вернуться к своим наблюдениям, но я решительно дернул его за рукав.

– Почему тетушка не любит мать этого самого Ивана? – Суворов посмотрел на меня, испытывая явные колебания. – Я ведь все равно узнаю, а сплетни могут исказить картину, и повлиять на мое мнение, сделав его неверным.

– Ну хорошо, это не секрет, так что вы верно сказали, что все равно узнаете. Говорят, что государыня одно время нежно посматривала на ссыльного Левинвольде, который предпочел ей Лопухину. Ну за это Наталью Федоровну многие тогда ненавидели, включая Анну Иоановну. Кроме того, эти две дамы еще в то время, когда государыня цесаревной была, за внимание мужчин вели соперничество. Один скандал с розами чего стоит.

– Какой скандал с розами? – мы смотрели друг другу в глаза, и Суворов снова покачал головой.

– На одном из балов и Елизавета Петровна, и Наталья Федоровна явились с одинаковыми розами в волосах… Елизавета Петровна прямо там на танцевальном паркете велела принести ножницы и срезала цветы из прически Лопухиной, вместе с изрядною частью волос. На глазах у двух сотен гостей. Вот тогда-то многие поняли, что нельзя идти против дщери Петровой – опасно. Она никого не пощадит, кто ее неудовольствие рискнул вызвать.

И он повернулся лицом к залу, а у меня молнией в голове пронеслись кадры из весьма популярного сериала про ребят из Навигацкой школы. Там на протяжении всего фильма шло упоминание о некоем деле, в котором были замешаны очень многие знатные господа и дамы. Дело, из-за которого Бестужев едва не лишился своего места, если не головы. Там еще звучали фамилии: Ягужинские, Бергер, Бестужевы и Лопухины. И вроде бы началось все с этого молодого офицера, который язык за зубами не умел держать, находясь в весьма сомнительной компании.

Мы находились на вечере пару часов, Криббе даже потанцевал немного, а потом пришло время уходить. Мне было еще недостаточно лет, чтобы оставаться здесь дольше. Я раскланялся с хозяином вечера, сообщив, что безумно счастлив был здесь находиться и мне все понравилось. Кажется, Ботта мне поверил, во всяком случае, вида не подал, что как-то недоволен. Напоследок сказав мне, что тоже отправляется в Москву и выразил желание увидеться уже там, он собственноручно закрыл дверь моего возка, и мы, наконец, поехали домой.

Время еще позволяло навестить тетушку с небольшой просьбой, в которой я упомянул об Александре Васильевиче Суворовом десяти лет отроду, Елизавета всегда трепетно относилась к детям, поэтому без возражений удовлетворила просьбу.

– Я бы хотел еще вас кое, о чем попросить, тетушка, – вот сейчас будет самое сложное и всего, что со мной произошло за то время, пока я здесь.

– Не бойся, – она ласково улыбнулась, видя, что я замялся.

– По некоторому размышлению, я пришел к выводу, что все-таки мне необходим гвардейский офицер, в качестве адъютанта. А то иной раз мне и с поручением послать некого, даже слуг не дозовешься. А Румберг и Крамер плохо знают русский язык, чтобы о чем-то таком кого-то из них просить. – Я попросил мысленно прощение у Румберга, который для немца очень неплохо знал русский, и улыбнулся. – Можно кого-нибудь не слишком значимого, а то и вовсе бесполезного, главное, чтобы голова на плечах имелась. Вот, например, в посольстве сегодня я некоего Ивана Лопухина встретил, так мне показалось, что даже младшие офицеры на него с высока посматривают. А для того, чтобы у меня на побегушках быть без права отлучаться домой, как раз сойдет, – и я снова заискивающе улыбнулся. Елизавета сначала слегка нахмурилась, когда я произнес имя, но потом ее лоб разгладился и она злорадно улыбнулась.

– Да, это хорошо. Значит, так тому и быть. завтра Лопухин присоединиться к твоему двору с отдельным приказом быть при тебе неотлучно, – я тихонько выдохнул. Ну что же, посмотрим. Если ты действительно причастен к заговорам, то я тебя сам сдам Ушакову лично. Но, если нет… Нельзя губить людей, только потому что роза в волосах не понравилась. Ничем хорошим такие порки обычно для правителей не заканчиваются. Но, опять-таки, я не знаю, что там на самом деле произошло, но я выясню это, и, возможно, сумею десяток жизней сохранить.

Кап. Кап-кап. Кап-кап-кап.

Меня разбудил настойчивый монотонный звук капающей воды, который, казалось, проник прямо в череп и там долбил по мозгам. Неохотно приоткрыв один глаз, я посмотрел на обязательный балдахин над головой, и тут же распахнул оба глаза, потому что полог надо мной как-то подозрительно прогнулся. И тут прямо мне на лицо капнула тяжелая капля.

– Какого… – ткань балдахина провисла еще больше, и, не выдержав давления, лопнула, а на меня махом вылилось о-о-очень много воды. – А-а-а, вашу мать, да через колено и восемь раз! Какого хера тут происходит? И почему на меня выплеснулось ведро воды? Откуда тут вообще вся эта вода? – дверь распахнулась, и в комнату попытался вбежать Лопухин. Бамс! Притолока была очень низкой, а Иван Лопухин наоборот, довольно высоким, и было закономерно, что, постоянно забывая про особенности дверных проемов в Кремле, он с завидной регулярностью бился лбом, да так, что уже не мог сдерживать вырывающиеся наружу матюки. Оттолкнув схватившегося за лоб Лопухина, в комнату ввалился растрепанный Криббе, и сразу стало тесно. Больше никто не смог бы сюда войти, чтобы не создавать давку. Мы с капитаном синхронно посмотрели на потолок, с которого вода уже даже не капала, а текла тонкой струйкой.

– Ну все, с меня хватит! – я протянул руку и Криббе, сразу же догадавшись, что мне сейчас нужно, протянул штаны и камзол.

Кое-как одевшись, я решительно отобрал подсвечник у капитана, который явно не понимал, куда я направляюсь, запретил себя сопровождать, и пошел искать Разумовского, надеясь, что он сейчас ночует не у Елизаветы под боком, потому что к тетке в спальню я все же не намерен был ломиться.

Мы прибыли в Москву два дня назад. Кремль не смог вместить всех желающих присутствовать на коронации и могло возникнуть некоторое напряжение, если бы у многих знатных семей здесь не было вполне приличных особняков, куда они сразу же и направились, ну а остальные как-то сумели разместиться. Немногочисленные более-менее современные апартаменты заняла Елизавета, остальные же смогли на своей шкуре оценить средневековый антураж и дикие удобства древнего Кремля. Это, если исключить многочисленные монастыри на территории Кремля и этот непрекращающийся звон по утрам реально действовал на нервы. Меня, к слову, поселили в комнатах Ивана Грозного. Я честь оценил и не рыпался, несмотря на жуткие неудобства до тех пор, пока на меня сегодня тонна воды не вылилась, что явилось последней, так сказать, каплей в моем, не то, чтобы долгом терпении.

До Москвы мы добрались довольно быстро и без приключений. Лопухин подошел утром, так же, как и молодой Вяземский, чтобы разместиться в моей части императорского поезда. Только, если Вяземский был, в общем-то, доволен назначением, то Лопухин явно не понимал, почему впал в немилость, вроде бы ничего не делал, в связях, порочащих его, замечен не был, но как только на престол взошла Елизавета Петровна, его практически сразу понизили в звании, а сейчас и вовсе определили к племяннику императрицы на побегушки. Сказать, что молодой подполковник был обижен, это ничего не говорить, но, обида-обидой, а никаких крамольных мыслей я пока за ним не замечал, а навязчивая идея тетки избавиться от Лопухиных, не давала мне покоя. Причем, Семен Лопухин, отец Ивана, такой неприязнью императрицы не пользовался, если представить на мгновение, что дело именно в Лопухиных. Нет, дело было в матери Ивана, которая вообще не была изначально Лопухиной, она была Балк и являлась племянницей небезызвестной Анны Монс. Может быть, в этом причина? Но разбираться в хитросплетениях неприязни Елизаветы Петровны к отдельным личностям я пока был не намерен. Мне главное удостовериться, что семейство Лопухиных ничего не замышляет, прежде чем двигаться дальше.