Я не дошел до двери, когда налетел очередной порыв ветра, швырнув в лицо горсть снега.

– Эта чертова погода точно что-то имеет против меня, – пробормотал я, вытирая лицо. – Точно-точно. И этот ветер меня уже окончательно достал.

Осмотревшись, я не удержался и сплюнул, потому что, пока вытирал лицо, немного отклонился от курса и почти прошел мимо двери. Когда начал разворачиваться, то случайно увидел сидящего на земле человека, который что-то бормотал себе под нос, чертя на снегу какие-то символы. Напомнив себе, что от любопытства сдохла не одна кошка, я подошел к человеку и заглянул ему через плечо. Оказывается, он выводил математические формулы, потом яростно стирал их.

– Что вы делаете? – я тронул его за плечо, и человек вскочил на ноги, поднеся руку к груди. Это был невысокий чуть выше меня молодой человек, которому на вид было немногим больше двадцати лет. – С вами все в порядке?

– Простите, я не понимаю по-немецки, – французский язык заставил напрячься, и включить переводчик. Хорошо, что это оказался именно француз, а не англичанин к примеру, потому что английский не знал ни я, ни герцог.

– С вами все в порядке? – повторил я на знакомом ему языке.

– Да-да, все хорошо. Просто сегодня замечательная погода, понимаете? Просто идеальная, чтобы провести мои исследования. – Я смотрел на него как на умалишенного. Прекрасная погода? Серьезно? В Парижском дурдоме день открытых дверей? – О, не смотрите на меня так. Я хочу понять, рассчитать, что такое ветер, понимаете, я верю, что любое явление можно в итоге вычислить математически.

– Вы сумасшедший? – осторожно спросил я, делая шаг назад. – Зачем вы пытаетесь понять то, что давно известно?

– О чем вы говорите, что давно известно? – он подался вперед, пристально глядя на меня.

– Как что, что такое ветер, конечно. – Я пожал плечами. Это же элементарно. Если память мне не изменяет, я это определение в школе учил в пятом классе. До сих пор помню. – Ветер – это горизонтальное перемещение (поток воздуха параллельно земной поверхности), возникающее в результате неравномерного распределения тепла и атмосферного давления и направленное из зоны высокого давления в зону низкого давления, – процитировал я, сочувственно глядя на психа. Затем покачал головой, развернулся и побрел к двери, возле которой уже заметно нервничал Румберг.

Войдя в тепло, заметно расслабился и даже прикрыл на мгновение глаза, чтобы тут же их распахнуть, потому что меня схватили за руку, привлекая внимание. В следующий момент давление на руку исчезло, и я увидел, как Румберг оттаскивает от меня психа.

– Да отпустите меня, – ему удалось вырваться. Румберг, убедившись, что парень не вооружен, выпустил его, но перегородил дорогу, не позволяя приблизиться ко мне близко. – Откуда вы это взяли? Господи, да ответьте же. Почему вы это сказали?

– Это всем известно, – я пожал плечами.

– Нет! Это никому не известно! Никому! Да поговорите уже со мной! – я в это время лихорадочно соображал, что натворил, потому что понятия не имею, когда конкретно взялось определение ветра, кто его впервые вывел и впервые предположил, что же собой эта сила представляет. Неужели я лоханулся и ляпнул что-то не то.

– Румберг, отпусти его, – тихо приказал я, гладя, как молодой ученый подходит ближе. – Что вы от меня хотите услышать?

– Откуда вы взяли это определение? – нетерпеливо повторил парень.

– Я не знаю, ясно, не помню. Наверное, где-то услышал и почему-то принял за чуть ли не древнее изречение. Посмотрите на меня, мне в голову не придет проверять это определение на практике. И я понятия не имею, что вы там во дворе пытались нарисовать. Если только сами мне объясните, – я действительно плохо понимал, что он пытается изобразить. Кажется, что-то из гидродинамики, но больше в теоретическом ее аспекте, в то время как я был просто законченный практик. Нет, я сдавал когда-то эту лажу, но учил ее, чтобы тут же забыть, как кошмарный сон, даже все тетрадки в свое время с конспектами повыкидывал.

– Но… я не понимаю…

– Представляете, как мне живется? Вы только этого не понимаете, а я не понимаю почти ничего.

– Ваше высочество, этот лягушатник вам надоедает? – к нам быстрым шагом подошел Криббе.

– Нет, он уже уходит, – я вздохнул. – Как вас зовут, кто вы вообще такой?

– Жан Лерон Д, Аламбер, – он продолжал смотреть на меня. Мне же его имя почти ни о чем не говорило.

– Господин Д, Аламбер, просто считайте, что это аксиома. Для меня она не нуждается в доказательстве. Если вы хотите что-то доказать, то вперед, я вам мешать не буду. Можете даже свое имя этому открытию дать, если пожелаете, потому что я на него не претендую. А теперь извините меня, но я очень устал и хотел бы отдохнуть.

Слава Богу Корф уже снял комнаты, и слава Богу они были в наличие, поэтому я быстро поднялся к себе, чтобы снять уже тяжелый, насквозь пропитанный начавшим таять снегом плащ и сапоги, ноги в которых снова окоченели. Все эти дни я все время удивлялся тому, что все еще не заболел, даже ни одна сопля из носа не выскочила. Румберг уже без напоминания притащил горячей воды, куда я с удовольствием засунул ноги. Сидя за столом и прикрыв глаза, в ожидании уже осточертевшего бульона, испытывая полноценный кайф от того, что покалывающая боль в отходящих от холода ногах начала сменяться теплом, я думал о том, что вот оно счастье. При этом весьма саркастически усмехаясь про себя, потому что раньше для познания нирваны мне было необходимо гораздо больше, чем сунуть ноги в таз с горячей водой.

Я вообще был человеком сугубо урбанизированным. Для полноценного существования мне необходим был комфорт, который в современных мне условиях можно было создать легко, стоило лишь захотеть, да заработать на этот комфорт денег. Несмотря на то, что жил я последние годы в поселке, уровень комфортности там перевешивал городской: большие площади самого жилья, везде теплые полы, ванна с форсунками, чтобы эффект джакузи присутствовал, теплый удобный сортир с полочкой для телефона и умывальником, по полу шнырял робот-пылесос, а кофе-машина варила разные виды напитков, на выбор. И дом я рассчитывал строить себе огромный, уже даже проект готовил… М-да. Теперь вот я сижу в насквозь продуваемой комнате с горящим камином, имея ночную вазу под кроватью и верхом комфорта для меня будет являться отсутствие клопов. Все-таки человек странная скотина, ко всему приспосабливается.

Стук в дверь раздался неожиданно, я вздрогнул, выплеснув немного воды из таза на пол. Румберг, когда еду приносил не стучался, а мои спутники сейчас, скорее всего, уже ели. Это мне отдельно курицу на постоялых дворах варили, да кашу делали, плохо понимая, зачем, если есть вон какая прекрасная туша, целиком зажаренная в очаге. Корф же и Криббе не были ограничены диетой, поэтому им сильно долго ждать не приходилось. Так что я понятия не имел, кто это мог быть.

– Посмотри, кто там ломится, – сказал я негромко, и сидевший в это время у камина и чистящий мои сапоги Крамер легко поднялся и направился к двери. За дверью стоял Д, Аламбер с поднятой рукой, скорее всего, собирался опять постучаться.

– Разрешите войти? – он обратился ко мне заглядывая в комнату из-за плеча, стоявшего в дверях Крамера. – Сударь, я хотел бы поговорить.

– Господи, какой вы настойчивый сукин сын, – процедил я по-немецки, и по-французски добавил. – Заходите. Я не совсем понимаю, о чем вы хотите со мной поговорить, но ваша настойчивость делает вам честь.

– Я попытался проверить ваше утверждение, – парень сел на стул после моего кивка, и принялся сразу говорить, суетливо заламывая руки. – Конечно, полноценный эксперимент в условиях постоялого двора сделать не удастся, но кое-что все-таки сделать можно. Так вот, я попытался поставить опят и действительно на границах температур получил легок дуновение воздуха, и это… поразительно.

– Господин Д, Аламбер, вы всегда так много говорите? – довольно грубо перебил я его.

– Что? – он посмотрел на меня немного расфокусированным взглядом. – А это, да. У меня ведь степень юриста.