Это был смуглый невысокий парень лет тридцати пяти, в белых кроссовках, узких джинсовых брючках, рубашке в разноцветную клетку и светлой ветровке с множеством карманов на молниях. Его не стриженные много месяцев, а может, и лет, тёмные, крашенные «под каштан», волосы забраны в массивную кичку на макушке, похожую на вторую, только маленькую, голову. Большие серые глаза смотрят внимательно и как будто ждут какого-то приказа.

После регистрации на рейс они остановились, чтобы попрощаться, и к ним подошёл сосед Андрея и Марины по этажу – розоволицый, упитанный Павел Сысоев. Он работал в мясном отделе ближнего к ним магазина «Лента», и они не только часто видели его за прилавком, но и покупали курицу и мясное филе. Поинтересовался, кто и куда летит, полюбовался кичкой Воробьёва и сказал, что он и сам только что проводил отца в командировку. И предложил Марине подбросить её домой – он тут на машине. Марина поблагодарила и отказалась – ей необходимо вернуться на работу.

Попрощались. Андрей улетел. Через день вечером вернулся с детьми. В аэропорту взяли такси и покатили домой. А когда вышли из машины, встретили Сысоева. Увидев Андрея Евгеньевича, тот отозвал его в сторонку и по-дружески сказал:

– Я вот кумекаю, говорить тебе такое щекотливое дело или нет, но всё-таки надумал сказать. Вчера утром, сидя в машине и ожидая дочку, чтобы самому отвезти её на спорт, увидел, как из нашего подъезда вышла твоя жена и этот, с кичкой.

– Т-ты не ошибся?

– Нет, Андрюша. У меня есть все основания так говорить. Их ни с кем не спутать. Кому другому я бы не сказал. А говорю тебе, так как давно уважаю.

– Сможешь подтвердить, если придётся?

– Безупречно. Из уважения к тебе. И что ты с ней теперь сделаешь?

– При чём тут она? Тут не она, тут судьба виновата.

– Чья судьба?

– Моя, конечно. С ней и буду разбираться.

– Ну-ну, конечно. Если она позволит. Интересно ты устроен.

– Ладно. Дети ждут.

Андрей Евгеньевич посмотрел на Катю и Женьку, и пошатнулся от неприятности, которую услышал от Сысоева.

– Па, идём! – позвала Катя и первая направилась к подъезду.

– Да, Катенька, я с вами, – сказал он, идя вслед за дочерью и сыном. Поднялись в лифте на шестой этаж. В квартире бельё на сушилке и работающий телевизор – уходя, жена не выключила его.

Когда она вернулась после работы и, радостная оттого, что видит сына и дочку, бросилась их обнимать, Андрей Евгеньевич сжал губы и ушёл в другую комнату. Хотелось пойти и отнять детей, чтобы она не пачкала их, не оскорбляла своим прикосновением. Но сдержался. Где-то глубоко в сознании ещё была мизерная надежда, что Сысоев, если не соврал, то ошибся, приняв другую пару за тех, о ком он сказал такую грязь. Но злая обида брала своё. И почему-то вспомнилась их первая встреча много лет назад на борту теплохода, что вёз их на остров Валаам. Оба они студенты, он юридического факультета, питерский парень, она экономического, сибирячка. Солнечный день, голубое небо, синяя вода Ладоги… Большие карие глаза Марины, её негромкий смех и нарастающая радость, что они вдвоём, что уже вместе…

– А где наш папочка, почему не с нами? – услыхал он голос жены. – Расскажите, как долетели, хорошо ли было у бабушки?

Андрей Евгеньевич вышел к ним, стал слушать.

– Хорошо было, – сказала Катя. – Каждый день пели песни и ели мороженое.

– И в зоопарк ходили, – добавил Женя.

– Каждый день? – пошутила мама.

– Нет, два раза. Мне там рысь понравилась, – вскинул руку Женя. – Хвостик такой маленький, даже нельзя помахать. И ушки с кисточками. Нам бы такую!

– А мне понравился тигр. Большой, красивый и не страшный. В общем, как на моей вышитой картине. Смотрел на меня и улыбался, будто уже давно меня знает.

– А как вам бабушка? Понравилась?

– Ну да, – сказал Женя. – Она песни поёт лучше всяких артистов. Обещала к нам приехать.

– Да, теперь её очередь – подтвердила Катя.

– Обязательно приедет, – сказала мама. – Но что-то папа молчит. Устал с вами за дорогу?

Он не хотел участвовать в разговоре. Держался так, будто ничего не произошло, и всё идёт, как раньше, как было всегда. Боялся, что не сдержится и рявкнет на жену как на изменницу.

– Как долетели, Андрюша? – спросила она и положила руку ему на плечо.

– Хорошо долетели, ты же видишь. С ними общаться одно удовольствие. Катя такая развитая, столько всего знает.

– Да, читает много. И хорошие книги. И мы с нею часто беседуем на различные темы. И учителя у неё отличные. Помнишь, их классная сказала, что, если дело с учёбой и дальше так пойдёт, она вполне может стать кандидаткой на золотую медаль. Столь ответственные слова просто так не произносят.

– При чём тут медаль? – не выдержал он. – Катя только в шестом классе, и не нужно ей дурить голову медалями.

Марина отошла, озадаченно посмотрела на мужа.

– Да, – всё-таки ты устал, – сказала она. – Сейчас покушаем и на отдых.

После ужина дети отправились спать. Марина стала гладить бельё, настороженно поглядывала на мужа, который смотрел что-то по телевизору, не включив звук. Он же в это время думал о том, к чему приведёт разговор на столь чувствительную тему, как измена. Главное – дети. Если разрыв, с кем они будут? Если с ним, полбеды. А если с матерью?

– Тебя что-то беспокоит? – не выдержала она.

– Есть одна закавыка, – сказал он, не оборачиваясь. – Какие у тебя отношения с этим… Шариковым?

– Не знаю я никакого Шарикова.

– Или как его? Что с тобой провожал меня в аэропорту.

– Воробьёв, что ли? Только тише, пожалуйста, дети спят.

– Да, он самый.

Марина отставила утюг, рассмеялась:

– Что значит, какие? Служебные, вместе работаем. Почему ты спросил?

– Мне Сысоев поведал, что видел, как утром вы вместе выходили из нашего подъезда. Поставь утюг на подставку, а то пахнет палёным.

– Ну да, ночевал у нас. Поссорился с женой и попросился переночевать. Спал в гостиной на диване. Я сама тебе хотела сказать.

– И всё?

– А что ещё? И как всё это понимать? И ты в силу своей профессии ведёшь расследование? В чём-то подозреваешь?

– Не только я, но и Сысоев.

– Неужели ты думаешь, что, если у нас кто-то переночевал, то обязательно с двусмысленной целью?

– Так было или нет?

– Не было, Андрей. И не могло быть. Тебе не в чем укорить меня. И скажи этому ублюдку… нет, сама скажу. И дам по морде. Бескорыстный сплетник и осведомитель.

Андрей выключил телевизор и встал.

– Ты права, Сысоев дерьмо. Он не знает Шекспира. Великий классик где-то устами своего героя говорил: «Не обманут тот, кто не знает, что его обманули». А Сысоев вскрыл обман.

– У Шекспира не совсем так. У него: «Не может быть обманут тот, кто сам не хочет быть обманут». Но оба они – хоть брось: и Сысоев, и твой Шекспир. Недаром наш Лев Николаевич Толстой ни во что не ставил этого любителя остренького.

– Толстой сам гений. Он может так о другом гении. А я, не вдаваясь в подробности, вспомню его сонет: