— Дюжины суток, думаю, хватит, — после небольшого раздумья, ответил Хуша. — На той стороне пройдёт, по меньшей мере, пол яра.
Я задумчиво покачал головой — этого мало, однако чувствовалось, что на большее рассчитывать не стоило.
— Что ж, считаю вече оконченным, — проскрипел Хам.
Вопреки ожиданиям, никто не встал из-за стола и не полез в маленький лаз наружу. Наоборот, все поудобнее устроились и потянули руки к заранее приготовленным курительным трубкам в центре стола. Я один удивлённо переводил взгляд с одного кира на другого, когда заметил скривившееся лицо Захара. Его словно заставляли съесть суп из вонючих жуков и плавающими в нём ещё живыми червями. От такого сравнения лицо само собой скривилось, и в этот момент трубку в мои руки сунул Менги.
— Первыми отведать должны гости. Это традиции наши.
Что на запах, что на вкус, было похоже на перегнивший болотный мох. Спустя некоторое время на языке расцвёл сладковатый аромат калужницы, сменившийся обычной древесной корой. Едва гости отведали местное курево, хозяева выпустили клубы ядовито-зеленого дыма.
— Ничто не может так скрасить вечер, как дородная женщина, добрая чарка шоги и сладкий шаркис! — с закрытыми глазами пробормотал Хуша, выпуская зловонные пары.
Если это они называют сладким, то мне страшно предположить, что, по их мнению, значит горький. Впрочем, Захар был такого же мнения и давно уже отложил трубку от себя подальше. Начало церемонии, какой бы странной она ни была, положено. Дальше — дела хозяев.
Время пролетело незаметно. Настроения в Надежде витали разные, но большинство надеялось на нас, как на посланников Бургана. Называть нас стали не иначе, как «ыдык», что означало «святой» или «благословлённый». Так же выяснилось, что здоровались киры совсем необычно для меня. При встрече, младший по возрасту протягивает руки ладонями вверх, в то время, как старший кладёт сверху ладонями вниз, пожимая у локтя. Однако здоровались подобным образом они лишь при первом знакомстве и на новый год, который они называли Шагаа. В остальные же дни касались левой рукой своего живота. Этот жест означал, что ты уважаешь кира и готов угостить его у себя дома в любое время. Еда, живот, тепло и костёр у киров играли наиглавнейшую роль в быту. К примеру, живот сравнивали здесь с теплом и огнём. Объяснялось это тем, что, насытившись, живот согревал кира, отчего внутри него начинал пылать костёр жизни. Восход же означал начало новой жизни. Костёр киры тоже называли «ыдык», и считалось, что нельзя делать никаких похабных вещей, если огонь на тебя смотрит. Плевать, бросать что-либо в огонь, что может его оскорбить, считалось грехом почище воровства или убийства. Вместо этого киры проводили интересные обряды. Перед охотой, зачатием ребёнка, каким-либо начинанием, в общем, перед чем-либо значимым, они разжигали большой костёр и кидали в него еду и пахучие растения. Иногда просто выкладывали всё это рядом с костром, не бросая в него ничего. В воздухе начинали витать тяжёлые ароматы и тягучие запахи еды, что должны были задобрить духов и благословить киров в их начинаниях. Часто во время обряда пели песни или выбивали ритм на дхолах. Но все эти традиции появились относительно недавно, а на их родном архипелаге Канахусада они были немного иными. Эти стойкие люди не жили прошлым, понимая, что нужно двигаться дальше, несмотря ни на что.
За первые месяцы после конца Эпохи Первого Солнца, они занялись самым главным — добычей еды. Горные козлы, медведи, олени и зайцы стали хорошим подспорьем в выживании, а мех животных спас детей и женщин. Улыбчивые рыбаки, жилистые скотоводы и мирные землепашцы превратились в суровых охотников и собирателей. А милые краснощёкие матери и умелые пряльщицы войлока в прекрасных хранительниц домашнего очага. С каждым днём узнавая о кирах, я убеждался в том, что мои проблемы — ничто, по сравнению с тем, что довелось пережить этим стойким и невероятным людям. На первую зиму жизни, они сочинили стихи в память о своей земле. Назвали предание соответствующе — Сказание о потерянном крае.
Тысячелетиями жили мастера
В архипелагах странных, недоступных взору.
Не знали бед, несчастий, зла.
И мчались брату на подмогу.
Со златистым солнышком смеялись,
Да с луною под ручку ходили.
Со врагами знать не знались,
Краснощёких дев любили.
Рыбаки и скотоводы,
Землепашцы и их жёны —
Всех любили духи, боги.
Едва костры были сожжёны.
Но не вечен оказался край.
Бурган, их молодец, защитник,
Не смог он отстоять свой край.
И шли враги! Всё ненасытней!
И поднялась волна большая!
И пошатнулись горы-исполины!
Сказали люди: «Пришёл конец этому краю.
Но не укрыться нам среди долины».
И победили бы чужие боги,
Отдав людей на растерзанье буре!
Не окажись у бога силы воли,
Чьей мощью скал он остановил море.
Разгоралась битва, подобно танцу змей.
Исподтишка водой хлестали злые боги.
Им вторили другие, что позлей.
Бурган, ты защитил нас всех, убогих.
И не отдал на растерзанье тех, кто послабей.
Отрадны сердцу были реки, горы.
Цветы, что пахли, аки девичья коса.
И море, когда уходят все невзгоды.
И дети, что ручки тянут в небеса.
Теперь пред нами бела пустошь,
И серо небо над главой.
Когда же мы увидим речки-златоусты,
И дом, что уничтожен был волной?
Каждый кир знал это предание наизусть, передавая его потомкам. Они верили, что у народа, забывшего своё прошлое, нет и будущего. Признаться, первый раз услышав его, было очень трудно прийти в себя. Каждое слово предания несло в себе боль, высекая раны на сердце. А Захар ничего не стеснялся и по его щекам текли слёзы всегда, когда он слышал эти строки.
Первые дни, дабы не быть обузой, мы с Захаром пытались помогать кирам. Менги, взявший нас в оборот, долго ругался на двух оболтусов, не умевших пользоваться своей бестолковкой и клешнями. Да, не умеем мы свежевать на таком морозе тушу оленя, чтобы та не успела замёрзнуть, но ведь не живём мы здесь 19 яров! В итоге, Менги показал нам замёрзшее озеро и с тех пор мы каждый день рыбачили, отмораживая задницы.
Захар оказался неразговорчивым и замкнутым. Разговорить его оказалось сложнее, чем заставить рыбу прыгать прямиком в подставленные руки. Смуглый мужчина на любой вопрос отвечал либо односложно — «да» или «нет», либо расплывчато, либо не отвечал вовсе. Захар явился с востока, откуда именно — говорить не хотел. Обмолвился только, что был богатым, а потом что-то случилось и ему пришлось убегать от наёмных убийц. Не зная правды, никогда бы не усомнился в его словах. Лгать он умел великолепно.
— А сам ты откуда?
— Из деревушки на севере, — решив придерживаться легенды, начал я скармливать очередную ложь. — Пару седмиц назад наш дом сгорел, и пришлось переезжать. Влезли в долги, а там ты всё уже знаешь…
