— Вертеп помнишь? Темень, да тварь поганую? — придвинулся поближе Хуша, прищурившись. — По глазам сужу, яко помнишь. У Захара подобно было.

Отвечая на мой невысказанный вопрос, Захар снял шапку, показав свои белые короткие волосы.

— Я что, тоже?.. Поседел?

— Да нет, полно в твои глаза глянувши, абы уразуметь, — улыбнулся Хуша. — Захару меньше везения, он паче и белее снега очутился.

Это сравнение почему-то рассмешило отца и сына, что нельзя было сказать о нас с Захаром. Отсмеявшись, Хуша задал вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке:

— Гадаешь, яко сие тварь такая, чьих мы будем, да где ты очутился? Всему своё время, об сим мы дале разговор держать станем. Поведай паче, як ты с поганью совладал? Доднесь вы першие, совладавшие со злобою худою. За неполные два десятка зим мы многих потеряли, кто хаживал в поганый вертеп.

— Это из-за той… — я попытался подобрать слово, но не успел.

— Мы его тварью кличем. Просто тварью, — закончил за меня Хуша. — Вы единственные, кого оно в живых оставило. Аль нашли вы способ хитрый? — Хуша даже придвинулся ближе, заглядывая мне в глаза. — Яко ты силу одолел его?

— Да я убегал просто… Но как бы быстро не убегал, оно всегда догоняло, — пожал плечами я, держа себя за малоумного дурачка. — А что было дальше… не помню.

— А дале услыхал я крик со стороны гор, да тебя приметил, — сказал Менги. — Взгляд твой злобою пылал, да отчаянием, егда ты напасть на меня попытался. Сперва подумал, яко ты и есть погань лютая.

— Благодарствуй сынку моего, Слав. От сих до закатных гор сутки пути, а Менги тебя втрое быстрее донёс. С Захаром проще сталось. На него наткнулось несколько охотников, и они быстро донесли его к Надежде. Что ж, вёл ты сказ о том же самом, что и Захар. Но я никак не уразумею, что заставило тьму отступить… Сначала Захар, а спустя неполные сутки появляешься ты…

Хуша сосредоточенно дёргал свою бороду, а от меня не укрылись его последние слова. Ведь я помнил, что темнокожего я видел последний раз точно не вчера. А слова одного из безликих о том, что они потеряли его и не могут найти и следа, наводят на странные мысли.

— Ты здесь совсем недавно? — спросил я Захара.

— Ага, руки отморозил совсем, — голос его был мягок, высоковат и говорил он в нос. — почти не чувствую их.

— А…

В этот момент незаметно подошедший сзади Менги положил свою тяжеленную руку мне на плечо. Я попытался дернуться, но его клинок застыл у шеи.

— Что всё это значит, Хуша?

— Ответы должно тебе держать на наши спросы.

— А это, — покосился я одними глазами на кинжал у горла. — Обязательно?

— Обязательно, — подтвердил Хуша и взял мою руку, нащупав пульс. Пальцы его отличались невероятной сухостью и теплотой, даже жаром. Прикосновение этого человека напомнили мне высохшую до звона корку такыра под беспощадным солнцем пустыни Балхаш.

Выждав некоторое время, Хуша закрыл глаза и начал медленно задавать вопросы, словно пробуя на вкус каждое слово.

— Как тебя зовут?

— Я ведь уже говорил!

— Отвечай на вопрос моего отца! — немного встряхнул меня Менги, от чего клацнули зубы.

— Сын, буде ласковы, — мягко проговорил Хуша, не открывая глаз, словно прислушиваясь к чему-то. — Итак, назови своё имя.

— Слав.

— Ты один из тех, кто охотится на Захара?

— На кой чёрт мне он нужен! Нет, конечно!

— Тише, тише. Не лютуй. Ответь ещё раз. Ты один из тех, кто ищет Захара?

— Нет.

Тут Хуша нахмурился, словно споря с самим собой.

— Зададим вопрос по-другому. Ты один из тех, кто искал его? — отец Менги кивнул в сторону Захара.

— Нет.

— Ты каю?

Это был опасный вопрос. Хождение по острому лезвию ножа всегда вызывало необъяснимый азарт и трепет. А играть со смертью в последнее время приходилось всё чаще…

В голове вдруг одна за другой начали метаться мысли, просчитывая разные способы побега. Самым опасным был Менги, а перцовок, как назло, под рукой не оказалось. Как и оружия. Темнокожий неизвестен, но, судя по простоватому лицу и тонким пальцам, оружия он никогда не держал. Хуша опасен не менее, чем Менги, а его жилистые руки и узловатые пальцы говорили о большом опыте обращения с оружием. Несмотря на то, что он охотник и, наверное, с людьми сражался мало, силы в нём было немеренно. Но от этих безумных мыслей меня отвлёк неожиданно созревший в голове ответ. Ведь Слав действительно не является каю.

— Кто-кто? — изобразил я непонимание. — Нет, я не каю.

Оставалось надеяться, что вживаться в роль за эти годы я научился на отлично. Переходить к убийствам с помощью подручных средств, вроде ложки, зажатой в правой руке, совершенно не хотелось. Однако, похоже, ответ оказался удовлетворительным.

— Чем ты занимаешься? Твоё ремесло?

— Обычный рабочий. Я задолжал одному человеку, и должен был… ммм… вернуть долг немного противозаконными способами.

Вот тут я не соврал, ибо действительно всё ещё должен был вернуть должок одному знакомому из Гильдии. Хуша покачал головой, а сзади я услышал ухмылку Менги. Им были не по нраву воры, впрочем, как и всем нормальным людям.

— Ведал ли ты о существовании сего места, Слав?

Мои доселе напряжённые плечи вдруг расслабились, и я едва заметно выдохнул. Обмануть их оказалось проще, чем я думал.

— Никогда не знал.

— Яко путь держать чрез пещеры?

— Я не знаю, Хуша.

Мне уже наскучила это проверка, и я даже осмелился проверить остроту кинжала ногтём. Причём сделал я это, совершенно не задумываясь о последствиях. Похоже, Менги тоже не нравилась игра его отца, так как за пленником он следил невнимательно.

— Как ты в пещерах очутился?

— Меня настигли какие-то огромные твари, издающие странные звуки. Вглубь они не осмелились идти, поэтому у меня был только один выход — идти в темноту.

— Что ты там делал?

— Мне надо было схорониться. Сами понимаете, я ведь немного должен.

— Понятно. Какова твоя дальнейшая цель, Слав?

— Выжить и уйти от врагов.

— Что ж, — Хуша открыл глаза, отпустив мою руку и кивнул сыну. — Прощения прошу я, но мне потребно было ведать помыслы твои. Теперь и ты должен кое-что узнать.

Сунув мне в руки лыжи, Менги, не задерживаясь ни на миг, вышел на улицу. Лезвие у горла пропало столь же неожиданно, как появилось, заставив меня едва заметно выдохнуть. Разговор вызвал гадкое чувство, словно меня искупали в выгребной яме. Однако, стоит отдать должное учителям, вдолбившим в меня искусство перевоплощения и мастерство лжи. К моему стыду, раньше эти уроки я недооценивал.

На лыжах, насколько помню, последний раз катался лет, эдак, ммм… много назад. Никогда в жизни не чувствовал себя большим придурком, нежели сейчас. Краснея на глазах у пялившихся в нашу сторону поселенцев, я тщетно пытался правильно надеть лыжи. В очередной раз неодобрительно покачав головой, Менги сжалился и помог мне.

— Ты с ними управляться-то хоть умеешь? Аль мне опять твою тушку на себе нести придётся?

— Справлюсь! — буркнул я, запоздало поняв, что здоровяк надо мной потешается. Несмотря на его подколки, от Менги исходила некая… злость? Он мне сразу не понравился, особенно его взгляд. Дерзкий, спокойный, можно даже сказать, затаившийся перед броском. Взгляд удава. Этот человек был способен свернуть мне шею при любом удобном случае, и от этого становилось не по себе.

Первое время приходилось барахтаться в сугробах, пытаясь не замечать любопытных взглядов на своём затылке. Вскоре ноги приноровились, и падения стали куда реже. От постоянного движения холод уступал, а через некоторое время организм двигался как единый механизм. Ноги вспомнили, что такое лыжи и довольно уверенно шли лыжня в лыжню с Менги. Тем не менее, обморожение я получил знатное — ноги ещё покалывало, и чувствовал я их плохо, а почти зажившая рана на голени добавляла мороки.

Полуденное солнце никуда не делось и щедро разливало свет в океане снега и льда, заставляя щуриться. Мышцы вокруг глаз уже изрядно устали, но если я расслаблялся, то глаза буквально-таки выедало кислотной белизной снега. Менги надел на нос нечто, похожее на очки с узкими прорезями для глаз и сейчас влеготку переносил все тяготы пути.