— Почему же? — невозмутимо пожал плечами Зейн. — По своему опыту я скажу, что иногда самый далекий, казалось бы, от дела человек может случайно стать едва ли не главным свидетелем. Так что я не пренебрегаю никем.

— Вы хотите снова допросить ее? — Эрик заметно насупился, как наседка, к гнезду которой приближается хищник.

— Нет, не допросить, просто поговорить.

— Не поймите меня неправильно, Зейн, но Таис только-только оправилась от серьезного недомогания. Я переживаю за ее состояние — моя жена очень впечатлительная, достаточно самой малости, чтобы ее здоровье ухудшилось. Возможно, стоит немного подождать? Ведь расследование не срочное.

— Как вам будет угодно. Есть еще кое-что, что я хотел бы уточнить у вас, Эрик.

— Да?.. — моментально смягчился мужчина.

— Какие отношения у Ренату были с алкоголем? Он когда-нибудь пил при вас?

— Нет, ни разу. Я и сам не пью. Не только потому, что у меня семья, сын, и я не хочу подавать ему дурного примера. Просто у нас в детстве был сосед — законченный алкоголик, который постоянно напивался, бил жену и дебоширил. Однажды утром он умер под забором прямо на центральной улице, и мы это видели. То, как он хрипел и захлебывался в собственной… М-да, я увлекся, Зейн, простите. Мне было девять, а Ренату — семь. Это навсегда отложилось в памяти и вызвало отвращение к спиртному.

— Понимаю, — кивнул Зейн и протянул руку собеседнику. — Благодарю вас, Эрик, и не смею больше задерживать.

***

Вечер в речном краю пьянил свежестью. Издалека доносились звуки зажигательной ритмичной музыки, однако прогуливающаяся вдоль сельских улиц парочка предпочла тихое уединение шумному веселью. Они много молчали, словно приноравливаясь друг к другу и пытаясь разгадать мысли спутника. Жади прикрыла обнаженные плечи широким палантином, ноги ее скрывал длинный светлый сарафан. Зейн украдкой любовался ее точеным профилем и удивительно нежными в своей естественности чертами лица. Про себя он отметил, что Жади очень идет такая естественность, а ее глазам совсем не обязательно быть густо подведенными, чтобы в них был заметен огонь. Жади, в свою очередь, привыкала к неторопливому, спокойному темпу его ходьбы. Ей очень хотелось перенять хотя бы часть этого спокойствия, этой силы и твердой уверенности в завтрашнем дне — того, чего у нее пока не было.

— Райское место, не правда ли? — сказал Зейн, с наслаждением вдыхая витающий в воздухе аромат цветущей акации. — Вам нравится здесь, Жади?

— Очень, — растянула губы в ослепительной улыбке Жади.

— Но даже такое место не может быть защищено от лжи, коварства, предательства. Оно не защищено от беды. Помните, вы спрашивали меня, где искать опору в этой жизни? Так вот, я считаю, что наша главная опора находится внутри нас. Внешние обстоятельства могут помогать нам или мешать, но человека нельзя сломить, если он понимает цель и смысл своей жизни.

— Я видела своей целью свободу, — говорила Жади, легко ступая по пыльной дороге. — С тех самых пор как оказалась на родине, которая на самом деле была для меня чужбиной.

— Свобода — понятие довольно условное и размытое, не находите? — подметил Зейн.

— Почему? — удивилась марокканка.

— Человек редко бывает свободен. Над нами всегда что-то довлеет, будь то традиции, обстоятельства жизни, общественное мнение или собственные мечты. Свободна ли женщина, запертая под замком у нелюбимого мужа? Нет. Свободен ли мужчина, которому с утра до ночи приходится заниматься тяжелым трудом, чтобы прокормить себя и свою семью? Нет. Свободен ли человек, облеченный властью? А ослепленный собственными страстями? А тяжелобольной? Как видите, Жади, ни про кого, от бедняка до царя, нельзя сказать, что он полностью свободен. Только степень несвободы у всех разная.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Мне часто говорили, что я не понимаю своего счастья, что я бегу за миражом и теряю главное. В конце концов, я смирилась и приняла эту реальность такой, какая она есть. Ради моей дочери, ради Хадижи, — нежно улыбнулась Жади. — Любящая мать способна на все ради ребенка, но в какой-то момент оковы стали просто невыносимы. И вот я здесь.

— Вы поступили очень смело. Не скрою, ваша смелость вызывает во мне восхищение.

— Но я не знаю, как мне жить дальше, — вздохнула Жади. — Мне хватило духу лишь сделать первый шаг. Я сделала его с закрытыми глазами, а теперь стою на перепутье и не могу выбрать, по какой дороге мне идти.

— Мне понятно ваше состояние. Ваш старый мир рухнул, а новый пока не построен. У меня был похожий период в жизни, — Зейн задумался. — В это время важно, чтобы кто-то подставил плечо.

— Мне очень повезло, — с улыбкой взглянула на него Жади. — Я не могла представить, что в мире столько добрых людей, готовых помочь чужому человеку.

— Я даже немного завидую вам.

— Неужели?

— Я чаще сталкиваюсь с темной стороной человеческой души. По долгу службы, разумеется, — оговорился египтянин. — Знаете, если бы я не был… немного отстраненным и не стремился бы смотреть вглубь вещей, давно разочаровался бы и в человеке, и в человечестве. Мир не делится на черное и белое, Жади. И это хорошо, ведь иначе все было бы слишком просто?

Жади подняла глаза к небу, где не яркими еще огоньками начинали зажигаться звезды.

— Вы однажды сказали, что никогда не любили, это правда? — задумчиво спросила она.

Зейн слегка смутился. Впрочем, он слишком хорошо владел собой, чтобы выдать свое смущение.

— Любовь — это такая вещь, которой начинаешь жаждать, лишь испытав ее. Пока не знаешь ее вкуса, живется относительно спокойно.

— И вы никогда-никогда не отдавали никому своего сердца? — поразилась Жади.

— Нет. Думаю, я интуитивно берег его… для подходящего случая, — Зейн метнул на нее короткий, мимолетный, но очень выразительный взгляд.

Жади сделала вид, что не заметила этого, но про себя довольно улыбнулась.

— И как же вы узнаете, что случай подходящий?

— Сердце само подскажет мне, в чьи руки оно захочет отдаться.

— Мне казалось, что люди вашей профессии живут только умом, — лукаво посмотрела на него Жади.

— Это расхожее мнение, — рассмеялся Зейн. — Но рациональное начало во мне все же преобладает. Не намного, но преобладает.

…На танцевальной площадке веселье было в самом разгаре, одна только Зилда не слишком веселилась. Разряженная и раскрашенная, как кукла с деревенской ярмарки, она постоянно озиралась по сторонам и нервно теребила ракушку из своего ожерелья.

— Ну что, где твой сыщик? — подколола ее подруга.

— Не знаю, пока не пришел, — не без раздражения ответила Зилда. — Может, еще кого-то допрашивает?

— Допрашивает? Ха, да я уже час назад видела его праздно шатающимся по деревне.

Зилда напряглась. Увидев насмешливое выражение лица подружки, она пришла в настоящее бешенство.

— Что ты так на меня пялишься?! Где ты его видела?

— У дома Флор. Не одного-о, — издевательски протянула та.

— Что-о? Кто с ним был? Кто посмел? Неужели эта столичная вертихвостка?!

Девушка-мулатка, едва сдерживая смех, пожала плечами и с хитрым выражением лица принялась потягивать сок через соломинку. Зилда со злости сорвала с себя ожерелье и швырнула на землю.

— Гадство! Ну ничего, я этого так просто не оставлю!

— …А ваша семья, Зейн? — продолжала расспрашивать спутника Жади. — Вы окончательно с ней порвали?

— Не совсем. Я люблю свою семью, но предпочитаю делать это на расстоянии нескольких тысяч километров. Так лучше и для них, и для меня.

— Вы совсем один, — поразилась марокканка. — Мне так сложно представить жизнь в одиночестве. За долгие годы в Марокко я привыкла постоянно быть в окружении многих людей: одних только служанок в доме моего дяди было не меньше десяти. Даже здесь я живу на виду у соседей.

— Да, эта восточная семейственность, соборность… — мечтательно улыбнулся Зейн. — Не скажу, что подобный образ жизни меня привлекает, но что-то в этом определенно есть. Хотите, сделаю вам одно признание?