Как узнаёт человек, что он лжёт? Но гораздо важнее вопрос, как узнаёт человек, что лгать нельзя. Один человек не посмеет солгать, другой в той же ситуации солжёт. Ещё удивительнее, что человек, не посмевший солгать в первом случае, солжёт во втором, а второй человек не посмеет солгать во втором случае, и так же дело обстоит с соблюдением всех моральных требований. От меня могут потребовать в двух случаях ложного высказывания. В одном случае я с лёгкостью выполню требование, в другом внутренний голос скажет мне «не лги». «Отчего ты молчишь? – спросят меня. – Ты только что солгал, а теперь решил надеть на себя личину честного человека?» «Нет, – возражу я. – Моё первое высказывание не было для меня ложью, потому-то оно и далось мне так легко. Но сказать во втором случае то, что вы хотите от меня услышать, для меня значит солгать, поэтому я промолчу».

Если ложное высказывание не сопровождается голосом совести «не лги», человек вправе считать, что он не лжёт или что его ложь безобидна. Если считать ложью всякое высказывание, не соответствующее действительности, все люди большую часть своей жизни лгут – в большинстве случаев неосознанно. Когда выбирают себе невесту, заранее представляют себе, какими признаками она должна обладать. Выбирают не из невест, но из женщин, одной из которых предстоит стать невестой. Мужчине не скажут: вот четыре невесты, выбирай ту, на которой ты хочешь жениться. Ему скажут: вот четыре женщины, выбери себе из них невесту. Его невестой станет та женщина, которой он скажет: «С тобой я хочу связать свою жизнь!». То же самое имеет место при определении феномена «ложь». Человек не может знать, какой из данных феноменов – ложь, потому что ложью один из них станет в результате его выбора. Нужно сотворить ложь – словом, именем. Ложное высказывание становится ложью объективно после того, как за ним закрепляется это имя.

Универсальное определение для понятия «ложь» невозможно. Определение должно подходить к достаточно большому количеству случаев, поэтому оно изначально не может быть строгим. В чём-то оно будет спорным. Но только такое универсальное определение и представляло бы собой критерий лжи. Это был бы рассудочный критерий. Именно такой критерий невозможен. Невозможно вызвать реакцию неприятия лжи словом «ложь», но возможно вызвать такую реакцию описанием обстоятельств поступка. «Лжец в момент, когда он лгал, знал, что высказываемое им предложение ложно; он знал, что последствия для того, кому он лжёт, будут тяжелы; но ему это было безразлично, на первом месте для него стояла его выгода». Объясняя человеку таким образом, что такое ложь, мы в конце концов добьёмся того, что он воскликнет: «Теперь я знаю, что такое ложь, и знаю: ложь отвратительна!». То есть нам удалось получить рассудочный критерий того, что есть ложь? Нет. Нам удалось описанием конкретного поступка вызвать у нашего собеседника морально однозначную реакцию. Но это не было описание лжи как таковой. Но только такое описание и представляло бы собой критерий лжи.

Поскольку ложь воспринимается моральным сознанием как недостойный поступок, требование «не лги» бессмысленно. «Я сам знаю, что лгать недопустимо, и по возможности стараюсь не лгать», – скажет каждый. «Но вчера ты солгал!» «То была не ложь; то было ложное высказывание. Но я солгал позавчера, и с тех пор меня мучит совесть». Кто не испытывает чувства стыда за свои высказывания, тот не лжёт – например, авторы сказок. То, что Красной Шапочки не было, правда. А то, что она была, не ложь. Ложь то, что Красная Шапочка была безобразна и у неё был скверный характер. Такое описание Красной Шапочки вызовет возмущение у любящих эту сказку. «Это ложь!» – скажут они, и будут правы.

Я лжец или не лжец для себя в зависимости от того, определяю ли я свой поступок как ложь. Но я не свободен в выборе определения. В этом случае каждый мог бы по желанию вызывать или подавлять в себе отвращение к поступку, называя или не называя его «ложью». Я определяю поступок как ложь, если он вызывает у меня чувство неприятия, а влиять на своё чувство неприятия, вызывая или подавляя его по своей воле, я не могу. При этом мой поступок может не вызывать чувства неприятия у других, но для меня он и в этом случае будет ложью. Мыслим и такой случай: мой поступок возмущает всех, кроме меня. В этом случае он для меня – высказывание, не соответствующее действительности, а для других – ложь. Мне предлагают два определения лжи – какое я выберу? «Ложь – это высказывание, не соответствующее действительности и вызывающее всеобщее неприятие» или «Это высказывание, не соответствующее действительности и вызывающее твоё неприятие». Мне ближе и имеет большее значение для меня моё мнение. Я мог бы заключить из этого: следуй только твоим собственным критериям. Но это требование бессмысленно: иное поведение для человека невозможно.

Есть похвальная ложь, за которую другие благодарны человеку, и дурная правда, за которую все его осудят. В тех случаях, когда безнравственна правда, лгать нравственно. Безнравственно выдать человека, замыслившего свергнуть тирана, на пытки. Нравственно скрыть его замысел, солгать. Но ведь сказано: «Не лги!». Как поступит добропорядочный христианин в таком случае? Если ему дорога нравственность, он солжёт тирану: «Не было заговора против тебя!». После чего он оправдается перед собой: «То была не ложь, а высказывание, не соответствующее действительности». Ложь, убийство, воровство и прелюбодеяние плохи не сами по себе, но только если они воспринимаются как аморальные по сущности. Требование не совершать аморальные поступки бессмысленно, поскольку они и без того не совершаются в силу их неприятия, а если совершаются, то только под давлением обстоятельств и против желания. Отвращение к аморальному поступку может быть так велико, что человек не совершит его, даже если от этого будут зависеть его счастье или его жизнь.

От человека требуют не лгать независимо от того, будет ли вред для другого от его лжи ничтожен или велик, и даже в том случае, если от неё ни для кого не будет вреда или даже будет польза для того, кому лгут. Но не вербальные предписания, как показывает жизнь, определяют поведение каждого, но моральное чувство и осознание морального или аморального характера поступка. Вербальные предписания сами по себе не вызывают желания следовать им. Человек не стал благодаря заповедям более нравствен. Как и до Моисея, признаются и принимаются лишь те моральные требования, которые диктуются собственной совестью.

Критерий «Ложью является всякое ложное высказывание, вредящее другому», нужно отвергнуть. Ложью делает высказывание его аморальный характер, а не то, что оно вредит другому. Ложное высказывание, вредящее негодяю, может быть умело применённой против него хитростью и одобряется нашим моральным сознанием. Я солгал, рассказав тирану, что заговора против него не было. Я совершил высокоморальный поступок, опасный для моей жизни. Моему примеру философы призовут следовать других, не замечая, что учат их лгать. Один лжёт и поступает аморально; другой лжёт, но его поступок прославляется как достойный подражания. Один убивает и приговаривается справедливо к каторжным работам. Другой убивает и провозглашается справедливо героем нации. А если бы он не убил, может быть, было бы справедливо приговорить его к каторжным работам. Реакция на поступок, обстоятельства которого неизвестны, может быть морально верной только случайно: сын убил отца, отец убил сына, сын украл у отца, сын солгал отцу, муж тайком изменяет жене и тому подобное. Можно привести сколько угодно примеров, когда такие поступки, хотя они противоречат принятым моральным нормам, высокоморальны по своей сущности. Для этого достаточно примыслить к ним обстоятельства, делающие их таковыми.

Благодаря различию обстоятельств то же действие может восприниматься как моральное либо как аморальное. Таков главный посыл ситуативной этики. Но что значит то же самое действие? Может ли действие при различных обстоятельствах быть одинаковым? Именно обстоятельства определяют моральное содержание поступка, делают его моральным или аморальным. Два действия одинаковы, если одинаковы все обстоятельства, определяющие их. Такие действия невозможны. Но даже если бы они были возможны, невозможно было бы установить их одинаковость. В принципе неопределимо, имеет ли место то же самое действие, если действия внешне одинаковы. Понятие «тот же самый» относится к видимым признакам поступка. Но главное для правильной моральной оценки поступка то, что невидимо – его мотивы и причины. Никто не назовёт два поступка одинаковыми, если они внешне неразличимы, но различаются мотивами. Аморальный поступок может сделать того, по отношению к кому он совершается, счастливым, и всё же он будет аморален, например, если кто-то подарит другому человеку вещь, нужную тому, но не нужную ему самому. Если он не скажет при этом, что вещь ему не нужна, он поступит как обманщик.