– Видели бы вы свои лица.

–как все становится на свои места.

Как только наши прощания закончены, на сцену выходят мама с Питером. Могу дать сотку, что они бы в принципе никогда не здоровались и не прощались, если бы не публичные места. Здесь же, как выражается мама, «везде глаза» (похоже на бред параноидального шизофреника) и крайне важно зарекомендовать себя достойными людьми.

А достойные люди, имеющие хорошие отношения друг с другом, всегда прощаются, а не уходят по-английски.

Питеру в этот раз оказывается совсем сложно, потому первой подходит мама. Нагнувшись, она едва касается пальцами папиного плеча, сымитировав что-то вроде объятия (которое настолько бегло, что и не разберешь, что они друг друга не касаются), и улыбнувшись ему самой фальшивой (но при этом очень красивой) улыбкой, уступает место Питеру, словно в каком-то аттракционе.

Отчим молча протягивает отцу руку. Тот жмет ее аналогичным приветствию образом, но на сей раз Питеру хватает выдержки, чтобы не вступать в этот затяжной конфликт. Резко одернув руку (на что мама сожмурилась, словно ее неожиданно кольнули иголкой), он выходит с террасы и нам лишь остается поспевать следом за ним.

Папа остается за своим столиком, вольготно раскинувшись на стуле и продолжая самым беззаботным образом проводить свой день…

* * * * *

– …с этой шлюхой! – рычит Питер, едва мы выходим на тротуар – он наслаждается этим, ты не понимаешь?

– Питер, прошу тебя – мама одними глазами озирается по сторонам, но так лихорадочно и быстро, что делай она это торсом, то давно бы потеряла равновесие – это подождет до дома.

– Мы как клоуны, ты разве этого не видишь? Чертовы шуты! Почему, думаешь, он, уже поев и выпив три стакана, опять заказал стейк и целую бутылку? Мы – просто промежуточная развлекательная программа между его делами и встречами со шлюхами! Или шлюхой – раздраженно отмахивается – не знаю, в каком они там у него количестве.

– Питер, хватит – уже более настойчиво требует мать – все это терпит до дома. Обсудим там.

– А обсуждать нечего – сухо замечает он – я..

– Питер.

Мы с Нейтом идем по обе стороны от них (Я-мама-Питер-Нейт), но искусно изображаем великих слепых и глухих. Если честно, есть что-то логичное в словах Питера про шлюху (в том плане, что папа кого-то ждет после, раз снова все заказал), но в отличии от отчима, я не вижу в этом ничего оскорбительного.

Он ведь не выпроводил нас, потому что его гость/ья подошел? Он сидел с нами, пока мы сами не ушли – а дальше, пусть делает, что хочет. Почему это так задевает Питера и причем здесь «развлекательная программа» – мне искренне непонятно.

Понятно лишь одно.

Что, вернувшись домой, мы вновь каждый попадем в свои личные девять кругов Ада, которые всю неделю будут погружать нас во все новые глубины отчаяния, все глубже и глубже, пока не настанет день следующей встречи, обнулив счетчики и приготовив нас к новому забегу.

Дверь дома открыта, как и всегда, когда внутри кто-то есть. В этот раз это Нара, которую оставили присмотреть за Эби на время нашего отсутствия. Впрочем, по вполне логичной причине – им обоим совершенно нечего делать на этой встрече. Нара – дочка Питера от первого брака, а Эби – их с мамой общий ребенок. Так или иначе, даже если присутствие Питера можно притянуть за уши (отчим детей, пришедший за встречу вместе с их матерью), то этих двоих при всем желании (которого ни у кого нет) не впихнешь.

Хотя, как мне кажется, это лишь очень хороший предлог оставлять Нару дома. Потому как Эби вряд ли бы кому мешала, а вот у Нары характер еще тот. Мы как при первом знакомстве не смогли найти общий язык, так уже два года стараемся избегать компании друг друга, иначе это неизбежно перерастает в ссору.

Нара готова вспыхнуть на пустом месте, может сама зачем-то затеять скандал из ничего, может зацепить просто, чтобы развлечься. А уж если ее разозлить – то она загорается, точно пламя, рожденное на пепелище тысячи книг. В этом и кроется опасность – стоит поместить папу, вечно цепляющегося к Питеру, и Нару, дочь второго, в одно помещение – как неизбежно жди взрыва. Может, отчасти такая агрессивность Нары и связана с ее бывшей зависимостью, которая, как известно, нехило влияет на нервную систему.

Папа не зря, пытаясь задеть Питера, заметил про наркодиспансер. Нара и правда там лежала после передоза, который едва не стоил ей жизни. Было это уже при нас, почти сразу после рождения Эби, когда забот был полон рот с ребенком и без нее, а самой Наре едва исполнилось 16. Думаю, такого поворота не ожидал никто, хотя стоило заподозрить, что что-то не так с человеком, который стал практически всегда отказываться есть, при нормированных часах сна ходить с огромными мешками под глазами, еще больше раздражаться и в целом вести себя достаточно странно и замкнуто даже для такой, как Нара.

Может быть, о чем-то подозревал Нейт. В отличии от меня, он смог найти с Нарой общий язык. Быть может, на той теме, что они ровесники (хоть в 16 лет разница в год и разницей-то не считается), а быть может оттого, что Нейт ее одноклассник и капитан баскетбольной команды, а Наре, мулатке и оттого постоянному предмету язвительных шуточек, было выгодно иметь под боком сводного братца, который навешает люлей любому, кто в очередной раз напишет на ее шкафчике какие-то оскорбительные шуточки по типу «человек+обезьяна=Нара Вудли».

Толерантная Америка.

Быть может, толерантной она стала уже в частных лицеях, или хотя бы престижных школах – но в обычных районных заведениях Чикаго она все еще ничем не отличается от большинства стран второго мира.

– Мы дома – повышенным голосом сообщает Питер, едва переступает порог – Нара?

Мы заходим следом. По пути до дома Питер так и не успокоился, а значит это одно – «серьезный разговор». Когда они с мамой закроют двери гостиной и примутся обсуждать все назревшие в их жизни проблемы. Я бы сказала, что при таком деспотичном, в бытовом плане, тиране, как Питер, маме жутко не повезло – но, справедливости ради, мама выходит каждый раз после таких разговоров веселая и, будто еще сильнее помолодевшая.

Она любит разъяснять отчиму, почему он не прав, любит обмусолить все аргументы за свою точку зрения, любит строить из себя обиженную даму в беде, с театральной небрежностью поднося ладонь ко рту с легким всхлипом всякий раз, когда Питер, как ей кажется, в своем запале переходит всякие допустимые границы. Один раз, например, она так сделала, когда отчим вменил ей, что из-за постоянного транжирства их общих денег на ее косметические процедуры, им теперь не хватает на оплату коммунальных услуг и маме следовало бы в следующем месяце поумерить свой бьюти-аппетит.

Я бы не сказала, что Питер совсем нищий, но по сравнению с папой – с которым мама жила перед этим больше 15 лет, не зная слова «нет» и ограничений по кредитке – конечно, несколько беднее. У «совсем нищих» нет телевизоров и блендеров, а у тех, кто «несколько беднее» они есть, только старых моделей и с отваливающимися частями.

– Нара? – повторяет он, снимая ботинки.

Наконец, слышится гулкий грохот, напоминающий больше стадо бизонов. Это моя сводная сестренка спускается со второго этажа. Когда она появляется в прихожей, ее кудрявые волосы, как всегда, распущены (однако, сейчас этим больше напоминая какой-то нераспутанный клубок ниток), апатичный взгляд скользит по каждому из нас с таким выражением, словно она надеялась кого-то не досчитаться. Потерялся по дороге, сбила машина – что угодно, лишь бы народу поменьше.

После тяжело вздыхает, поняв, что все на месте. Облокачивается о косяк, из-за чего ее огромная футболка чуть задирается. Еще одна привычка Нары – дома она всегда ходит только в огромных футболках. Они могут походить на платья, а могут на мини юбки, но они никогда не обтягивают, и в целом, это похоже на то, что она вечно обмотана полотенцем или донашивает вещи старшего брата.