— Мм, но ты же такой толстенький, такой кругленький, ну куда тебе — диета? И долго, и сложно, и не вкусно, и вообще нельзя организм стрессу подвергать. Особенно твой, любимый, — она нежно похлопала меня по животу и принялась его массировать и гладить. — Ох, урчит. Проголодался?

— До ужина потерплю.

— Даже перекусить не хочешь?

— Ну…

— Пойдём, — улыбалась Флейм. — Внизу котлетки ждут.

— Софа, — я взял её за руку, что лежала у меня на пузе.

— Что, сладенький?

Я тебя люблю. После насилия, боли, оскорблений, домогательств, крови и ран, что тебе пришлось пережить и получить, я так волнуюсь за тебя, моя пампушечка. Я обещаю, милая, я всегда буду тебя оберегать. Моя ласковая, заботливая, любящая, понимающая, добрая, мягкая, умная, приятная, интеллигентная, красивая, чувственная девочка. Я всегда буду с тобой, Софочка. И никогда никому не отдам. Пускай наш ребёночек будет таким же добрым и прекрасным как ты, моя огненная любовь. Я улыбнулся, видя её открытый и готовый выслушать взгляд.

— Да так, ничего. Пойдём, перекусим.

====== Эпилог ======

Восемь лет спустя

Я носился по дому, стараясь не дать рухнуть с потолка плодам нашей с Софочкой любви, наедине с которыми милая жена беспощадно оставила меня, пока сама пошла проветриться.

— Папа, я кушать хочу!

— Папа, когда мама уже придёт?

— Папа, он опять съел салфетки!

Мне хочется плакать. Я конечно знал, что быть отцом семейства — очень сложно, но в голове это было более терпимо и радужно. Я очень люблю своих детей, как и Софочку, правда, но мне порой так хочется просто закрыться в спальне минут на триста и посидеть в тишине. И это притом, что с детьми меня попросили посидеть всего третий раз за месяц, пока Софа нянчится с ними каждый день. Боюсь представить, откуда у неё столько терпения.

Я рванул на кухню, где на полу сидел наш младшенький и тянул в рот салфетки.

— Дарон, нет! — вскрикнул я, подскочив к ребёнку и стал вынимать из его рта бумагу. — Выплюнь бяку, сынок, не надо её есть!

Благо, он само спокойствие и не капризный, в отличие от нашего старшего, и послушно выплюнул салфетки. Нашим первым троим детям по семь лет, Дарону годик. Я когда узнал, что у нас тройня родилась, я чуть не умер сначала от шока, потом от страха, потом от восторга, а потом от бессонницы. Было очень страшно первое время брать детей на руки, я сильно переживал, что сломаю им что-то, надавлю и сделаю больно, тем более — уроню. Старшим родился сын, Верд, через четыре минуты дочь, Амнерис, и ещё через семь минут второй сын, Данте. Несмотря на то, что они тройняшки, они не близнецы. Данте и Верд мало того, что отличаются внешне, так ещё и характеры очень разные. Первенец нагловатый, упрямый, конфликтный по отношению к Амнерис, а Данте покладистый, спокойный, скромный, больше любит мать и Дарона. Он часто помогает Софочке с братиком сидеть, постоянно старается заботиться о них и обо мне. А Амнерис больше занята тем, что ругается с Вердом, они часто дерутся, и дочь, сознавая, что она девочка и её бить как бы нельзя, всякий раз, когда брат дёргает её черные волосы или щипает, сразу вопит: «Папа, а Верд меня бьёт!».

Ко мне прибежал Данте и протянул руки.

— Папа, дай братика. Он кушать хочет.

— Я сейчас ему смесь сделаю, сможешь накормить?

— Да, мама меня научила.

— Зашибись, секунду.

Я резко нафигачил смесь ребёнку, дал бутылочку и младшенького Данте, чмокнул обоих в макушки и пошёл к старшим. Они бегали по потолку и орали друг на друга.

— Ты толстый!

— А ты тупая!

— Верд! — прикрикнул я. — Амнерис! Живо успокоились!

— Она первая обзывается! — обиженно защищался пухлый старшенький сынок. Собственно, у нас все дети пухленькие, только дочь любит упрекать в этом старшего брата.

— Ты жирный!

— Амнерис, — нахмурился я.

Она сложила руки на груди.

— Ладно, ты не жирный.

— Я знаю! Чё ты меня обзываешь, а Данте — нет?!

— Данте нормальный. Даже Дарон нормальный. А ты нет.

— Дарону один год!

— Так, слезайте, — встрял я. — Или за хвосты спущу.

Дочь что-то забурчала и полезла спускаться. Верд шикнул и тоже стал спускаться.

— Почему вы не можете жить мирно? — устало спросил я. — Взяли бы пример с Данте и Дарона.

Тут раздался звук открывания двери.

— Детишки! Мамочка вернулась из магазина и купила вам… пакет! — объявил отдохнувший и энергичный голос Софочки. Моя пампушечка вернулась, слава богу, я не один!

— Пакееееееет! Пакет! Пакет, господи, пакет!!! — наперебой завопили радостные дети и ломанулись к матери.

Я пошёл в гостиную. Там Софа взяла младшенького у Данте, который вместе с братом и сестрой понёсся радоваться пакету. Дарон пыхтел и возился с грудью матери, уронив на пол соску и бутылочку. Молока просит.

— Пойдём, покушаем, — она сладко чмокнула ребёнка в пухлую щёчку. Заметила меня и улыбнулась. — Привет, милый. Я вернулась.

— Я вижу, — я подошёл и поцеловал её. — Привет, сладенькая.

— Устал?

— Устал. Благо, Данте у нас хороший помощничек.

— Да. Пойди, отдохни, а мы покушаем. Да, пирожочек? — сюсюкалась она с Дароном. Тот довольно закряхтел, пытаясь освободить грудь от гнёта пуговок рубашки. — Ути ж мой маленький, так проголодался? Ну идём, идём, а папа рядом поспит. Верд, дорогой, разберите продукты пожалуйста, проконтролируй!

— Я главный!!! — победоносный крик раздался из кухни. — Это моя шоколадка, Амнерис!!!

— Их тут три, — вставил Данте.

— Амнерис, малыш, накрой на стол с Данте, пожалуйста!

— Сейчас!

Мы с булочкой ушли в нашу спальню, где я свалился на кровать, а она села ко мне спиной и стала кормить Дарона грудью, пока сын энергично пыхтел и сладко причмокивал.

— Мой милый голодненький волчонок, — ласково сказала Софа, гладя сына по тёмно-рыжей головке. — Чшш, не захлебнись, малыш. Никто не отберёт ведь.

— Ну я бы так уверенно не говорил, — сказал я, придвинувшись и обняв жену.

— Папа шутит.

— Папа жадный.

— Рафи, — вздохнула Софа, чуть улыбнувшись. — Не обделяй младшего сына.

Я кивнул, упёршись лбом ей в спину и вздохнул. Моя любимая булочка. Через какое-то время Дарон наелся и задремал.

— Мой пончик любимый. Накушался и спит, совсем как папочка. — тихо сказала Софочка, укладывая ребёнка в кроватку.

— Папочка так уже год не делал, — заметил я, протягивая руки.

— Но хочет? — булочка улеглась ко мне и обняла за живот. Затем стала настороженно его ощупывать и нажимать, проверяя плотность и толщину. — О, Господи. О, нет!

— Что? — напрягся я.

— Это кошмар, Рафи, ты похудел! Тебя стало совсем немножко, тебя же ветром унесёт!

Я начал смеяться, а Софа продолжала нагнетать и рассуждать:

— Всё, мой любимый муж закончился! Рафи, пончик, тебя срочно нужно откармливать! Хотя какой ты теперь пончик.

— Ага, а кто я?

— Спичка, палочка ватная, балерина…

— Вхавхвх, я-то спичка? Я балерина?

— Ты балерин видел? Их от тебя теперь не отличить, так ты исхудал!

— Я боюсь спросить, ты хоть у одной балерины вот такое видела? — я хлопнул себя по животу.

— Да. У тебя.

Я прикрыл глаза и хмыкнул.

— Я беременная балерина?

— Ты беременная балерина. Моя любимая, — она обняла меня за пузо. — С усохшим пузиком и похудевшими щёчками.

— Софа, давай честно, я за последний год только на пять кило похудел.

— Во-первых, худеть надо постепенно…

— Не наедаясь по ночам.

— … А во-вторых, начало уже есть.

— Было, пока я не набрал семь.

— Ты комплексуешь? Почему? — я со скепсисом прикрыл глаза и провёл руками вдоль полных боков и большого живота. Софа нежно улыбнулась и обняла меня за брюхо, что подросло после рождения детей. Хотя казалось бы, куда уж больше. — Рафи, у тебя четверо детей, которые тебя очень любят с твоим животиком. Они знают, что у них есть большой и сильный папа, который всегда их защитит и всегда будет оберегать. Дарон вообще в восторге от мягкого пузика, ты сам-то не замечал, что он постоянно на тебе засыпает?