— Билл не должен был проболтаться, — недовольно заговорила Флёр, натирая полотенцем чашки до блеска. — Тонкс попросила никому не сообщать — не самое удачное время для таких новостей. А впрочем, все бы и так узнали.

Расплывчатость фраз она явно позаимствовала у мужа. Для военного времени этот навык был полезен — чем меньше конкретики, тем меньше информации утечёт не в те уши. Однако теперь, раз уж она решила открыть Гермионе правду, витиеватость звучала скорее как проверка на доверие, что в некоторой степени было оскорбительно.

— Зачем же ты тогда собираешься мне рассказать?

Флёр, не оглянувшись, ухмыльнулась.

— Потому что ты не успокоишься, пока не узнаешь, — ответила она. — Билла чуть не спустила с лестницы, а он, бедняга, так и не понял, за что.

Замечание о Билле чуть укололо её совесть. Возможно, она слишком резко набросилась на него с расспросами. Гермиона пристыжено потёрла ладонью шею.

— Я только хотела…

— Узнать про Люпина, да, — перехватила её Флёр. — Я поняла. Услышала про волчью ягоду и тут же решила, что это связано с ним. Но это не совсем так. Всё сложнее. И лишь отчасти касается самого Люпина.

Кремовая скатерть вспорхнула с её рук на стол. От неё пахло травами — мелиссой, тимьяном и ещё чем-то свежим. Аромат заструился по всей комнате. Лишь на долю секунды Гермиона отвлеклась на него, но тут же зацепилась за внезапно выросшую в голове догадку.

— Что-то с ребёнком? — испуганно спросила она.

— Почти, — Флёр ещё раз разгладила складки скатерти, затем выпрямилась и, оценивающе взглянув на стол, добавила. — Нет больше никакого ребёнка. Тонкс потеряла его.

Кровь прилила к лицу Гермионы. Она не ослышалась? Невероятно, невозможно, немыслимо. Тонкс в её представлении уже неразрывно была связана с ребёнком, который, даже ещё не родившись, существовал как некий неотъемлемый элемент. Как же теперь…? Гермиона испытала короткое облегчение от того, что не заговорила с ней о беременности. Значит, ей не показалось.

— Что? Как это произошло?

— Пару месяцев назад. Ты слышала, егеря жестоко расправились с Тедом Тонксом? Она и так была на взводе всё время, вела себя безрассудно, совсем не берегла ни себя, ни ребёнка. Тётушка Мюриель сказала, что смерть отца стала просто последней каплей…

— Мюриель?

— Да, Тонкс в последнее время живёт у неё. В их доме больше небезопасно. За Андромедой следят. У Мюриель достаточно места.

Пусть это и были события одной цепи, они никак не могли уложиться у Гермионы в голове. Сколько же они пропустили, пока скитались по лесам? Страшно представить, вокруг них проходила целая жизнь. С одной Тонкс столько всего случилось! И если новость об утраченном ребёнке была горькой, то её переезд к тётке миссис Уизли — просто изумляющим. Мюриель Пруэтт произвела на Гермиону большое впечатление на свадьбе: по своим саркастическим пассажам она не уступала Снейпу, даже превосходила его. Несмотря на почётный возраст, эта женщина обошла почти всех гостей и с каждым поделилась своими наблюдениями о том, что шампанское кисловато, а свадебные украшения отдают деревенщиной. Она ко всем относилась предвзято — даже красавицу Флёр не миновала её критика. Так как же могло случиться, что недовольная абсолютно всем старая леди приютила у себя образчик хаоса в лице Тонкс?

— Удивительно, — Гермиона покачала головой и постаралась выражаться как можно тактичнее. — Она мне казалась довольно скупой на чувства.

— Даже скалы дают трещину, — отозвалась Флёр с довольной улыбкой. — У них с Тонкс нашлось кое-что общее: грустная история с плохим концом.

Ей наверняка было обидно. Флёр очень старалась войти в семью Уизли и всем понравиться, даже порой с излишним усердием. Но покорить своенравную Мюриель ей не удалось: одна только история с одолженной диадемой вышла совершенно неприличной. Флёр и не думала её присваивать! Как унизительны были одни только подозрения! Мерлин знает, как историю удалось замять, но неприятный осадок от неё навсегда останется по обе стороны.

Прокрутив в голове ещё раз всё, что рассказала Флёр, Гермиона наткнулась на одну не до конца вписывающуюся деталь.

— А причём тут волчья ягода? — она задумчиво прикусила щёку.

— Это часть грустной истории, — Флёр подошла к буфету и достала оттуда пожелтевший от времени колдоснимок. — Дочь Мюриель отравилась ими, когда потеряла ребёнка от пропавшего возлюбленного. Подробностей не знаю, кроме того, что она совсем не походила на свою мать.

Осторожно Гермиона приблизилась и заглянула ей через плечо. Со снимка на неё смотрела молодая женщина с короткими каштановыми волосами. Её широкий рот изгибался в улыбке, а затем она озорно подмигивала в кадр. На тётушку Мюриель она и вправду была почти не похожа. Разве что глаза: взгляд хоть и шутливый, но не лишённый скепсиса. Гермиона повнимательнее пригляделась. Женщина казалась ей очень знакомой. И вдруг её озарило: что-то в рваности её движений напоминало Тонкс. Внешнего сходства почти не было, но если не присматриваться, а наблюдать вполглаза за общей картиной, то сравнение просилось само собой.

За окном зашумел ветер. Солнечный свет, рисовавший узоры тенями по стенам кухни, медленно иссяк под тяжестью туч. Запахло приближающимся издалека дождём. Хорошая погода теперь была такой же редкостью, как и хорошие новости.

Флёр подошла к окну, чтобы его закрыть.

— Билл сказал, Тонкс вряд ли захочет теперь увидеть Ремуса, — виновато заговорила Гермиона, будто ответственность за происходящее лежала только на её плечах.

Ей бы хотелось всё исправить. И в то же время не всё. Она бы с радостью вернулась в прошлое, чтобы попытаться как-то образумить Тонкс и заставить её, может быть даже силой, взять себя в руки ради сохранения жизни ребёнка. Она бы многое отдала, чтобы они примирились с Ремусом. Но в таком случае как же быть ей самой? Ведь правда была в том, что семена розы проросли в ней задолго до первого цветка.

Испугавшись собственных мыслей, Гермиона взглянула на Флёр, а та уже давно наблюдала за ней, чуть склонив голову в сторону.

— После таких событий разбитые чаши не склеиваются, — сказала она так, снисходительно развеивая не озвученные тревоги, и подняла руку. — Нет, не делай этого. Я знаю, что ты хочешь сказать. Не стоит. Не будь ему адвокатом. Оправдания здесь никому не нужны. Он сделал свой выбор. А ты сделала свой.

Былая враждебность в её словах, проскальзывающая, когда они говорили о Люпине, почти сошла на нет. Может, потому что она говорила в большей степени не о нём? Гермиона широко распахнула глаза, в которых читалось лишь одно: «ты обо всём знаешь?». И Флёр не стала пытать её долгим молчанием в ответ.

— Догадалась, — кивнула она.

Мелкий дождь настойчиво стучал по стёклам в такт участившемуся сердцебиению Гермионы. Чего можно было ждать от Флёр? Она — первая, кто узнал о Ремусе, первая из посторонних. Разумеется, она не совершенно чужой человек, но и не из близкого круга. От неё не стоило ждать пощады лишь потому, что их связывают какие-либо узы. Флёр будет с ней честна.

— Ты меня осуждаешь? — спросила Гермиона.

С шумным придыханием Флёр отвернулась на неё и произнесла:

— Le coeur a toujours ses raisons*.

Комментарий к 7. Другая

Le coeur a toujours ses raisons* (фр.) — У сердца свои законы.

И ещё парочка заметок:

Да, я знаю, что Гермиона в этой главе, как кричащий Дамблдор в фильме “ГАРРИТЫБРОСИЛСВОЁИМЯВКУБОК????”, но она же у нас эмоциональная девочка и немножко с путешествующей кукушечкой))

Ожидаемое для меня расширение до Макси тоже прилагается. Следующая глава НЕ будет последней, как я планировала раньше (я говорила об этом?). Если кого-то из вас это обрадует, я решила отказаться от открытого финала, который был в первоначальной задумке. В мире так мало любви, стоит дать ей шанс хотя бы в этой истории. Без спойлеров!

========== 8. Выбора нет ==========

He was my North, my South, my East and West,

My working week and my Sunday rest,