Зато были макароны. Черничные. Те самые, что положила Маринетт мама.

— Слушай, вопрос довольно бестактный, но могу я воспользоваться твоим душем? Мне… ну, мне надо.

— Да, пожалуйста. Там нет камер, не беспокойся.

Адриан отпустил её и рукой указал в сторону душевой. Ледибаг достала из пакета с выпечкой макароны и поспешила скрыться с глаз любви всей своей жизни, отчаянно краснея ушами. Она только надеялась, что Адриан не подумал о том, что она пошла в ванную, чтобы…. ну, помастурбировать.

Ага, с макаронами. На закуску. так сказать.

— Боже, это же Адриан, — пробормотала она, прерывая трансформацию, — конечно же, он так не подумал. Испорченная Ледибаг.

Тикки хватило такта, чтобы молча принять коробку с макаронами и начать есть. Маринетт в это время стояла, привалившись спиной к двери и бездумно разглядывая белый потолок. В мыслях она воспроизводила ощущения от поцелуя: твёрдость сухих губ, влажность и мягкость языка Адриана, гладкость его зубов и вкус зубной пасты. Сладость.

Сладенький мальчик.

Она прыснула в кулак, пытаясь перекрыть собственные смешки. Вот как ей повезло: и с прозвищем угадала, и со вкусом.

— Ледибаг, я закончила.

— Отлично, Тикки. Давай наваляем этой акуме и пойдём наконец домой, отдыхать.

В комнате почему-то пахло сыром, когда Ледибаг вернулась. На компьютерном столе обнаружились три больших белых круга, возле которых стоял Адриан. Выглядел юноша недовольно, но оно и понятно: на экране компьютера акума-мужчина размахивал толстыми, искрящимися проводами.

— Жертвы уже есть? — поинтересовалась Ледибаг, подходя к Адриану.

— Да. Он бьёт током. Судя по комментариям, досталось по крайней мере сотне человек. Он их как-то подманивает и поджаривает под напряжением.

— Запах там наверное, — Ледибаг поморщилась, — да уж.

Она примерно минуту наблюдала за тем, как двигается одержимый. Запоминала его атаки, характерные позы, его крики — в общем, всё, что могло бы помочь ей в бою. Кажется, акуманизированный был крайне быстрым и манёвренным, но при этом оказался ограничен: провода, которыми он атаковал, были закреплены к чему-то типа трансформатора. Стало ясно, почему он подманивал своих жертв, а не сам бегал за ними.

— Тебя волнует… запах?

Ледибаг посмотрела на Адриана. Агрест выглядел удивлённым: поднятые брови, приоткрытый рот, непонимание в глазах.

— Ну, да. Запах. А что?

— Там люди умирают, а тебя волнует запах?

Ну, если посмотреть с такой стороны…

Ледибаг потёрла шею. Как-то она невовремя забыла о том, что Адриан — гражданский, да. И что на происходящее он смотрит немного по-другому.

Или, может быть, это была профессиональная деформация. Нуар частенько говорил напарнице, что иногда ему кажется, будто у Ледибаг ледышка вместо сердца. Чудесная героиня слишком равнодушно реагировала на чужие смерти и увечья, потому что у неё было Исцеление.

Гораздо больше её всегда волновала собственная жизнь и безопасность Кота.

— Послушай, — сказала она, не сводя взгляда с монитора, — дело в том, что смерти и увечья, как и разрушения, могут быть стёрты Чудесным Исцелением. А вот запах наверняка помешает Коту Нуару сражаться — у него очень тонкое обоняние. Да и в общем не очень приятно бегать и прыгать, когда вокруг воняет. Во время нагрузок усиливается дыхание, сам знаешь, это…

Она буквально заставила себя заткнуться и быстро посмотрела на Агреста. Лучше бы она этого не делала: в серых глазах было нечто, больше всего похожее на разочарование. Не сильное, но словно Адриан узнал о ней что-то неприглядное. Вроде того, что перед обедом она обязательно ест слизняков.

Мелочь, а неприятно. Нуар часто на неё так смотрел, когда они обсуждали действия акум и разрушения от одержимых. Поэтому с Котом они эту тему не обсуждали.

— Там люди страдают. И умирают.

Ледибаг неловко кивнула и направилась к окну.

— Я знаю. Поэтому сейчас я пойду туда, и мы с Котом со всем разберёмся. Потом будет Чудесное Исцеление — и всё снова станет отлично.

Она тихо открыла окно и забралась на подоконник. Адриан стоял чуть поодаль и даже не думал помогать ей или как-то подходить ближе. И он всё ещё смотрел на неё с этим странным выражением на красивом лице.

— Съешь сладости, — нервно усмехнулась Ледибаг. — Пока они свежие.

Со стороны компьютера раздался панический женский визг и громкий хохот одержимого. Адриан передёрнулся.

— Не думаю, что у меня есть аппетит.

Она раскрутила йо-йо и закинула игрушку к ближайшему дереву.

— Слушай, они всё равно ничего не вспомнят. Ни боли, ни смерти. Всё будет как обычно.

Это, естественно, совершенно не успокоило Адриана. Напротив, Агрест словно ещё больше разочаровался в героине. Он даже поджал губы.

Поджал! Губы! Те самые губы, которые недавно её целовали! И которые, видимо, больше никогда к ней не прикоснутся. Прощайте, Хьюго, Эмма и Льюис, ваша несостоявшаяся мама оказалась слишком чёрствой для вашего несостоявшегося папы.

Адриан подошёл к подоконнику, но не слишком близко — оставался ещё по крайней мере метр между героиней и Агрестом.

— Все вокруг всё равно будут помнить, — сказал Адриан, смотря на Ледибаг снизу вверх. — И погибшие всё равно потом узнают, что они были мертвы. Ничего не помнят, верно, но знают, что умерли. Это тоже значимо и тоже влияет. Я сейчас хожу к психологу, и там много других жертв нападений акум. Многим требуется серьёзная реабилитация.

— Что?

— Реабилитация, — повторил Адриан, запнувшись. — Психологическая… помощь…

Растерянность и лёгкий стыд внутри груди Ледибаг мгновенно трансформировались в злость. Маринетт почувствовала, как голову затопил красный цвет раздражения, и улыбнулась. Будто оскалилась.

— Реабилитация им нужна, да? Долгая терапия, я думаю, верно?

Адриан кивнул. Ледибаг ощущала удовлетворение от того, как на его красивом, породистом лице тает разочарование и проявляется жгучий румянец стыда. Не тот нежный, который цветёт от возбуждения или смущения, а другой: жаркий, душный, удушающий даже, затапливающий всё лицо, уши, шею, плечи и часть груди.

Ледибаг села на корточки и наклонилась к Адриану, упираясь одной рукой в подоконник, а другой удерживая леску. Теперь Маринетт и юноша были на одном уровне и смотрели друг другу глаза в глаза. Ледибаг всё ещё скалилась. У неё не было ни сил, ни желания контролировать собственную мимику — и Адриан увидел то, что до этого лишь изредка мог наблюдать только Кот.

Иногда у Маринетт вместо слёз и обмороков начиналось агрессивное поведение. В таком состоянии, когда в её голове не оставалось никаких рамок контроля, она могла замахнуться даже на Кота. Швырнуть в него йо-йо или же откинуть самого Нуара в сторону. Не сильно, не в серьёз, не стараясь специально как-то навредить. Скорее чтобы оттеснить от себя Нуара, пока её невроз не стал причиной его травм. Но Кот всё равно лез к ней с объятиями, мягкими словами и утешением, которого Маринетт, по её мнению, просто не заслуживала.

— Знаешь, кому тут на самом деле нужна терапия, Адриан? — нежно спросила Маринетт, уставившись на парня, не мигая. — Мне. Мне и, возможно, Нуару. Про Кота не знаю — он хорошо реагирует на всю ту чертовщину, через которую мы проходим.

— Прости.

— А вот я — нет. Мне нужна терапия, реабилитация, медикаментозное лечение и хотя бы один человек, которому я могла бы что-то рассказать. Не Кот, потому что он в таком же положении, что и я. Кто-нибудь с хотя бы минимальными знаниями в психологии и психиатрии. И таблетки. Много таблеток, потому что успокоительные на меня действуют очень слабо. Волшебный организм, понимаешь?

— Прости!

Ледибаг сжала кулаки.

— А сейчас, Адриан, знаешь, что я чувствую? Я злюсь и хочу тебя ударить. Изо всех сил, не сдерживаясь. Потому что ты мне дорог и сделал мне больно. Но бить я тебя не буду — это опасно. Лучше я соберу всю эту злость и пойду громить акуму, как всегда. Как обычно. Потому что это, мать его, моя работа, ежедневная рутина. Ясно?