Он действительно выглядел жалко, когда повернулся к Маринетт: блестящие потемневшие глаза, искривлённые в подобие улыбки губы, поднятые будто в недоумении брови. Она впервые видела такое выражение лица у Адриана, и просто растерялась на несколько мгновений. Но потом пришла в себя и обняла его ещё сильнее, не забывая при этом про аккуратность: не хватало ещё Агресту переломать рёбра.

— У всех бывают плохие дни, — сказала она.

— С моей удачей у меня плохая жизнь.

Он положил голову на её плечо и прикрыл глаза. Маринетт с долей беспокойства заметила, что Адриан действительно не высыпался: на нижнем веке можно было заметить следы от консилера.

— Я никогда не встречался с Бриджит лично. Она была моей фанаткой. Не просто фанаткой, а больше. В смысле, особенной фанаткой, понимаешь?

— Сталкерство?

— Лучше бы это было сталкерство, — практически простонал Адриан. — Бриджит жила в Китае, у неё, вроде, мать была оттуда. Поэтому точно не сталкерство, я до тринадцати лет не выезжал за пределы Франции. С Бриджит я начал общаться в восемь лет. И закончил тоже в восемь. Мы переписывались полгода.

— А почему прекратили?

— Она покончила с собой.

Сначала Маринетт показалось, что ей послышалось. Но нет: Адриан был слишком угрюмым и подавленным, чтобы шутить. И вообще, кто шутит про такое? Только те, у кого клякса катаклизма вместо сердца. Даже Нуар, несмотря на все свои каламбуры и шутки, произнесённые не вовремя, не обладал настолько чёрным чувством юмора.

— Как это случилось?

Адриан усмехнулся. Это было неожиданно: выражение его лица в этот момент стало таким взрослым и незнакомым, что Маринетт почувствовала себя неуютно. Было что-то тёмное в её обычно солнечном мальчике, что-то неприятное, но всё ещё притягательное для Маринетт.

С отчаянием она подумала, что эта новая черта Адриана, которой она раньше никогда не видела, ей тоже нравится. Она тонула в жесткости его ухмылки, как муха, попавшая в сироп. Практически задыхалась.

Адриан открыл глаза и искоса посмотрел на застывшую Ледибаг. Заметив, что героиня в ступоре, он тотчас стёр эту странную, необычную ухмылку со своего светлого лица. Маринетт ощутила только лёгкий отголосок облегчения

— Она умерла от кровопотери. Перерезала себе вены, чтобы набрать достаточно крови для письма, которое она мне отправила. А потом, видимо, просто не смогла остановить кровь. Или не захотела. Не знаю точно.

Это звучало…

Маринетт с ужасом уставилась на письмо в своих руках. Кровью? Оно не могло быть написано кровью. Такое бывало только в ужастиках. Низкобюджетных фильмах, на которые не пускают подростков до восемнадцати. Но на конверте действительно было несколько ярких красных пятен — Маринетт сначала подумала, что они от краски. Она сама частенько пачкала акварелью и акрилом что тетради, что учебники.

Копию письма Ледибаг хотела было отложить в сторону, но не рискнула: если она потеряет подарок Супер-Шанса, то потом придётся его искать, чтобы использовать Чудесное Исцеление. Как бы ни неуютно было ей держать конверт, отпустить его она также не могла.

Взять себя в руки было очень сложно.

— Как нынешние подарки напомнили тебе об этой девочке?

Этот вопрос не доставил Адриану ни капли неудобства.

— Она тоже присылала мне подарки. Сладости, вещи, какие-то безделушки. Себя.

Ветер изо всех сил ударил по заграждениям. Адриан даже не вздрогнул, будто привык к подобным звукам. А вот Маринетт передёрнулась.

Ей правда не хотелось спрашивать дальше. Некоторые тайны, считала Маринетт, должны были оставаться тайнами. И при этом она должна была, — обязана! — узнать, что именно привело Адриана к акуманизации. Хотя, если честно, самой Маринетт было бы достаточно и письма, написанного кровью.

Едва проталкивая каждое слово из горла, Маринетт всё-таки спросила:

— Что значит «себя»?

Адриан рядом с ней был беззащитнее котёнка. Он подтянул колени к груди и обхватил их руками в очень милом и болезненном жесте. Маринетт обнимала юношу, заставив опереться о себя, и это неожиданно не вызывало в душе Дюпэн-Чэн певчих птичек или бабочек. Её солнечному мальчику было слишком плохо, чтобы она могла наслаждаться их близостью.

— Знаешь, что сказал Нино, когда узнал, как она умерла? Что она «распалась по кусочкам».

Маринет непонимающе мотнула головой.

— Не понимаю.

— Ну, кусочки. Мясо. Пальчик. Глаз.

Это звучало ещё хуже. И ещё более невероятно.

Маринетт ощутила, как к горлу подкатывает тошнота. В переносице словно поселились мелкие жучки, ползающие внутри черепной коробки туда-сюда. Голова казалась тяжёлой, а сознание отказывалось воспринимать информацию.

Кусочки?

Мясо?

Что?!

— Что? — спросила она намного тише, чем этот же вопрос звучал в её голове.

— Я всё это смывал в унитаз, потому что Бриджит просила об этом в письмах. Потом я узнал, что у неё было какое-то психическое расстройство. Нашёл это в отцовских бумагах. Он ведь узнал, что что-то не так, только когда я спросил у него, почему Бриджит больше не пишет мне письма.

Маринетт осторожно прикоснулась кончиками пальцев к виску. Голова у неё пульсировала и, кажется, раздувалась с каждым мгновением. Ещё чуть-чуть — и взорвётся. И будут опять… кусочки.

— Как твой отец узнал про неё?

— Я сам спросил, когда письма прекратились. Отец начал допытываться, как так вообще вышло, что я их получал, потому что он был против любой корреспонденции от фанатов. Но письма Бриджит мне приносила мама, тайком. Они, когда он узнал, так сильно поругались… до сих пор помню.

— Но как всё-таки…

Серёжки издали коротенький писк, и Адриан отстранился.

— У тебя кончается трансформация? — с нескрываемым беспокойством спросил он. — Я видел на Ледиблоге, что такое происходит, когда… то есть, я хочу сказать, тебе теперь надо идти, верно?

У Маринетт было ещё очень много вопросов. Как так получилось, что мать Адриана ничего не заметила? В смысле, это же кусочки — кусочки чёртовой человечины! Почему она вообще пошла против Габриэля и носила письма от девочки с потёкшей крышей тайком?

Ладно, это всё потом. Тикки права: становилось холоднее, и у Адриана не было чудесной защиты волшебного костюма.

Честное слово, если бы Маринетт не была сейчас Ледибаг, она бы расплакалась. Рассказ одноклассника просто выбил у Маринетт почву из-под ног. Да и сам Агрест выглядел не лучшим образом. Адриану было практически невыносимо рассказывать нечто настолько личное, фактически, постороннему человеку — Маринетт была уверена, что дело именно в этом. Он подыскивал нужные слова с осторожностью ювелира, выбирающего драгоценные камни для своего творения.

Тем хуже чувствовала себя Маринетт. Естественно, показывать своё дурное настроение любви всей её жизни она не имела никакого права.

— Всё нормально. Это было, скорее, предупреждение, чтобы мы не задерживались здесь. Наверное, стало холоднее. Ты можешь простудиться.

— А ты?

Маринетт неуверенно пожала плечами.

— Когда я в костюме, то не чувствую внешней тепературы. Как-то мы с Котом сражались с акумизированным, который плевался лавой. Сгусток попал совсем рядом со мной, но я даже жара не ощутила. С холодом так же. Это Нуару не повезло, его костюм хуже справляется с терморегуляцией.

Она встала и потянулась. Заметив, что Адриан, не отрывая глаз, смотрит на слишком откровенный костюм блестящими глазами, Маринетт только устало подумала, что ей стоило бы смутиться. Вот только недорассказанная история про Бриджит вымотала Маринетт. Как и всегда в моменты сильной усталости, на красные щёки сил просто не оставалось.

Адриан встал вслед за Ледибаг и неуверенно протянул руку.

— Я могу подержать конверт, чтобы тебе было удобнее.

Маринетт закусила губу. Да, это было бы хорошо, но… но стоило ли давать Адриану точное напоминание о Бриджит и её особых подарках? Господи, если бы Маринетт только знала, с чем ассоциировались у Адриана её тайные сюрпризы…