В полусне она собрала швейные принадлежности, выкинула обрывки ниток и разобрала стол. Спустилась на кухню, чтобы съесть хоть что-то и обязательно наполнить тарелку свежим печеньем для Тикки. Вместо того, чтобы по-быстрому набить желудок какими-нибудь бутербродами, Маринетт встретила родителей и осталась на ранний завтрак.

Она старалась ловить моменты, проведённые вместе с матерью и отцом, потому что их стало слишком мало в последнее время. Учёба, домашняя работа, Нуар, Адриан, ночные патрули, бесконечные акумы и отходняк после боёв с ними… а ведь были ещё и друзья, обычная подростковая жизнь и проклятые гормоны, которые били в голову в самые неподходящие моменты.

Тяжела жизнь девочки-подростка, если она ещё и супергероиня. Права была Усаги Цукино, она же чудесная Сейлор Мун.

— Что тебе сделать на завтрак, милая? — спросила с улыбкой Сабин.

— Чего-нибудь сытного. И побольше.

— Значит, традиционный английский.

— А потом — традиционный французский! — подхватил Том. — В итоге получится нормально.

Маринетт засмеялась, прикрывая рот кулаком. Отец обожал еду почти настолько же, насколько любил маму. Не было ничего удивительного в том, что фигурой Том Дюпэн больше напоминал медведя, чем обычного человека. Ему бы квами — и ни один Бражник не смог бы терроризировать Париж. Слишком бы отец Маринетт стал бы идеальным героем.

При мысли о Бражнике настроение Маринетт упало, что не осталось незамеченной Сабин:

— Мари, детка, всё в порядке?

— М, да? Да, нормально.

— У тебя есть время, пока готовится завтрак, чтобы собраться с мыслями, дорогая. А потом я хочу тебя услышать.

Почти забытое «услышать» разлилось в душе Маринетт мягким теплом. Это было их с мамой секретное волшебное слово: стоило только Маринетт или Сабин произнести его в разговоре, как все проблемы чудесным образом решались.

Том называл это магией разговоров. Не важно, что было у тебя на душе и как тебе плохо, после того, как тебя услышат, тебе всегда будет легче.

Яичница пожарилась слишком быстро. Маринетт даже не успела собраться с мыслями, как Сабин поставила перед ней тарелку с завтраком. Три идеально ровных желтка влажно блестели, хрусткий тост, наоборот, был идеально высушен. Маринетт давно не ела вместе с родителями, ведь обычно она вставала позже, чем они.

Сабин села напротив дочери и нежно погладила её по щеке.

— Мам… может ли хороший человек делать плохие вещи? И остаётся ли человек после плохих поступков хорошим?

Если родители и удивились вопросу Маринетт, то вида не подали. Но девушка всё равно заметила, как они тревожно переглянулись.

— У тебя всё-таки что-то произошло, — нахмурилась Сабин. — А ты даже рассказать не хочешь.

— Скорее, не могу. Это не мой секрет.

Том принялся за еду, но было видно, что яичница его интересует намного меньше, чем застольный разговор. Сабин задумчиво проткнула желтки своей яичницы и оторвала приличный кусок багета, чтобы собирать хлебом растекающуюся желтизну.

— Это сложный вопрос, Мари. Практически философский.

— Любой человек делает и хорошее, и плохое, — добавил Том. — Иногда даже не понимая, что именно он делает. То есть, например, ты помнишь, как украла у Альи телефон?

Маринетт кивнула. Это было давно, решение было необдуманным, и она тысячу раз успела пожалеть о том, что осмелилась даже подумать о воровстве у собственной подруги. Сейчас её уже не охватывал стыд от прошлого поступка, но вспоминать о нём было всё ещё неприятно.

— Это плохой поступок, — заметила Маринетт.

Том кивнул.

— Верно. Но стала ли ты после него плохим человеком?

Маринетт подумала о том, сколько раз она спасала после этого Париж, сколько выловила акум, предотвратила убийств, краж, грабительских налётов. Сколько она пролила слёз, пота и гипотетической крови, — потому что у Ледибаг крови не было вовсе, — во время сражений.

Она смела надеяться, что после всего этого она может считать себя хорошим человеком.

— Нет. Но это всё равно был плохой поступок.

— Значит, разобрались: ты поступила плохо, но ты всё ещё моя любимая и хорошая девочка. Люди делают хорошие и плохие вещи, милая, порой необдуманно.

— Но если этот человек делает плохие вещи постоянно?

Взгляды Сабин и Тома стали ещё более обеспокоенными, и Маринетт устало потёрла лицо.

— Послушайте, — сказала она, — со мной правда всё в порядке, я не в беде. Просто… просто Алья вчера рассказывала мне про свой Ледиблог, про Ледибаг и Кота Нуара, про их противника — Бражника… и я подумала, зачем он делает своих одержимых? Неужели он такой плохой человек?

Взгляды потеряли часть напряжения, но всё равно оставались слишком внимательными. Словно родители пытались рассмотреть за словами Маринетт настоящую причину её беспокойства; для этого было нужно взглянуть не за её слова, а за маску Ледибаг. Но Сабин и Том, к счастью, даже не догадывались насчёт тайной геройской жизни их дочери — Маринетт была уверена в этом.

— Про Бражника мы знаем слишком мало, чтобы что-то о нём судить, — заметила Сабин, тайная фанатка супергероев и постоянный посетитель Ледиблога, — поэтому вопрос ещё сложнее. Единственное, что парижане о нём знают — он точно старше и Ледибаг, и Кота Нуара.

— С возрастом проблем только добавляется, — невнятно сказал Том. — Может, он потерял смысл жизни, и теперь просто хочет, чтобы всем вокруг было плохо?

Заметив недовольство жены, пекарь улыбнулся в усы.

— Ну, или же у него какая-нибудь супер-цель, как в комиксах, — сказала Маринетт. — И ради неё он готов на что угодно.

— Может, он сам одержим? — предположила Сабин. — Это бы объяснило всех этих акум, нападения. Ох, детка, если бы мы с папой могли бы уехать из Парижа… не для того я тебя рожала, чтобы теперь беспокоиться о твоей безопасности, когда ты выходишь из дома.

— Жить вообще опасно, — заметила Маринетт. — Если забыть про акум и Бражника, то есть ещё автоаварии, несчастные случаи, контрольные в школе и миз Менделеева с её опасными растворами. К тому же, Ледибаг всегда всё возвращает на свои места, разве нет?

Сабин вздохнула так тяжело, что Маринетт показалось, будто на плечи её матери положили целый небосвод. Том тотчас взял жены за руку и нежно погладил тыльную сторону ладони большим пальцем.

Маринетт прикипела глазами к этому жесту, как заворожённая. Нуар постоянно хватал Ледибаг за руки и делал точно так же при любом удобном случае.

— В мире много опасностей, Мари, — сказал Том успокаивающим голосом, — не стоит напоминать маме про них, она у нас нервная. А что до Бражника… неужели ты думаешь, что он может быть хорошим человеком, если он человек, конечно?

Маринетт, всё ещё смотря на руки родителей, неопределённо передёрнула плечами.

— Не знаю, папа. Но мне начинает казаться, что он может оказаться неплохим. В смысле, не таким плохим, как про него думают.

— Позволь разбираться с Бражником Нуару, детка, — посоветовала Сабин.

Маринетт подняла на неё глаза и улыбнулась.

— И Ледибаг, конечно. Так и поступлю.

Улыбка Сабин была блёклой, несмотря на то, что Том сильнее сжал её ладошку в своей.

— Конечно.

Заканчивали завтракать в молчании. Том пытался было пошутить или как-то разрядить обстановку, но Сабин оказалась слишком взвинчена вопросом Маринетт, и мужа не поддерживала. Сама же девушка так глубоко ушла в свои размышления о Бражнике, что не замечала ни тревожности матери, ни неловкости отца.

В комнату она возвращалась такой же загруженной, как и выходила из неё. Тикки уже не спала: едва Маринетт закрыла люк, как квами вылетела из шкафа и поприветствовала подругу.

— Хочешь ещё печенья? — предложила квами Маринетт. — Вроде бы свежее.

— Я не голодная, спасибо. Но ты могла бы взять с собой парочку на всякий случай. Вдруг придётся сражаться с акумами?

— Ой, вот о чём не хочу думать, так это об акумах, — поморщилась Маринетт.

Но печенье с собой всё равно положила. Тикки была права: лучше иметь запас сладостей, которые могут спасти жизнь.