В смятении Маринетт оббежала город, предотвратила пару мелких преступлений (воришек она больше не засовывала в мусорные баки, а просто вышвыривала под ноги вездесущим полицейским патрулям), добралась до дома и даже сняла трансформацию. Голова у Маринетт была пустой до лёгкого звона в ушах.

Уснуть не было никакой возможности, так что девушка включила свет и принялась расхаживать по комнате туда-сюда.

— Маринетт, — позвала девушку Тикки, — ты в порядке?

— Я позвонила Бражнику, Тикки.

— Да, Маринетт.

— И он ответил.

— Точно, Маринетт. Что-то не так?

— Он не звучал удивлённым.

Тикки махнула крохотным хвостиком и подплыла к столу, где для неё всегда лежало печенье. Квами не особенно вымоталась, но природная ответственность всегда заставляла её пополнять силы в любой удобный момент. Вдруг потом будет слишком поздно? Скольких Ледибаг она потеряла во времена своей молодости из-за недостающей крохи волшебства…

— Ты, может, не помнишь, — медленно произнесла Тикки, отрывая от печенья крошечные кусочки и глотая их, не жуя, — но я тебе уже как-то говорила, что квами не могут причинять зло.

— Помню. Я вообще запоминаю всё, что ты мне рассказываешь про квами, между прочим.

Девушка разложила на столе рядом с волшебной подругой швейные принадлежности, взяла футболку Адриана из тумбочки около кровати и уселась на расшатанный Альей компьютерный стул. Тот издал протяжный, полный скорби скрип, но вроде бы не собирался ломаться под весом владелицы.

— Возможно, — не стала спорить Тикки. — Тогда что тебя удивляет в том, что Бражник ответил тебе сегодня?

— А как это вообще связано с тем, что квами исключительно дружелюбные?

Вышивание умиротворяло, прогоняло из головы нервные мысли и снимало напряжение. Если бы Маринетт могла, она бы носила с собой на ночные патрули и битвы с акумами тревожный чемоданчик, полный ниток, иголок и ткани. И была бы Ледибаг всегда благостная, довольная и очень спокойная.

Жалко только, что во время вышивания особо не посражаешься.

Тикки, не торопясь, съела пару печений. Казалось, что она обдумывает собственные слова, с максимальной аккуратностью подбирая их для Маринетт. Такое уже было не один раз: виной тому был как излишне большой опыт волшебной божьей коровки, так и тайны, что она хранила. К тому же, сама Тикки признавала, что ей довольно сложно говорить так, чтобы Маринетт понимала.

Разница в мировоззрении и мироощущении была особенно заметна в первые пару месяцев после появления Тикки в комнате Маринетт. Маленькая квами выражалась в лучших традициях буддизма: много смысла, мало слов. Общаться с ней было попросту невозможно, Маринетт терялась в кружеве её предложений так же, как мушка пропадает в паучьей паутине.

Со временем они притёрлись. Научились говорить так, чтобы понимать друг друга: Тикки вернула себе частичку детскости, тогда как Маринетт значительно повзрослела, хотя бы ментально и духовно.

Сейчас Маринетт уже не могла представить себе жизнь без Тикки. Квами была для неё близка, как родная сестра. Как близнец. Сиамский, потому что без Тикки Маринетт чувствовала себя неполноценной, обделённой чем-то крайне важным.

Наверное, это было неправильно. Но в психологии в паре Нуар-Ледибаг больше разбирался Кот.

— Дело в том, Маринетт, что квами не творят зла. Никогда, — Тикки принялась за новое печенье. — И носители квами этого тоже никогда не делают.

— Разве акумы — не зло?

Делая стежок за стежком, Маринетт вспоминала все их с Котом бои. Сумасшедшие одержимые, превращавшиеся в опасных тварей, совершенно не тянули на «добрых». Нет, они были по-настоящему страшными, отвратительными, противоестественными. Злыми. Приносили с собой разрушение и хаос, смыть которые могло только Чудесное Исцеление.

Насылал акум Бражник, это было точно. Маринетт не один раз видела, как злодей общается со своими подчинёнными: голографическая бабочка на их лицах в эти моменты светилась очень ярко. Иногда акуманизированные соглашались с требованиями или просьбами Бражника, иногда тому приходилось как-то воздействовать на одержимых. Судя по тому, как люди выгибались, когда Бражнику что-то не нравилось, злодей мог управлять своими марионетками хотя бы через боль. Метод кнута и кнута. Пряник — это сами силы, которые получали одержимые.

Однако Маринетт признавала, что всё это выглядит слишком… слишком по-анимешному. Или в духе комиксов. Понятный злодей со своей армией и Высшей Целью, два отважных героя с возможной любовной линией — такой тонкой, что её можно вести в течение всей истории. Злодей будет побеждён, его Высшая Цель окажется неисполнимой по каким-то причинам, герои поцелуются на фоне заката.

Но. Было одно «но».

Бражник ответил на звонок.

Это царапалось. Не было идеальной глянцевости осознания, когда всё встаёт на свои места и кажется ясным, как день. Занозой стал Бражник, который ответил на вызов коммуникатора. И мужской голос был уставшим, а не удивлённым. Может быть, самую капельку хриплым, потому что Маринетт могла вырвать носителя квами мотылька из сна.

Конечно же, она вырвала его из сна — на часах была половина пятого! Наверняка его разбудил его квами. Тикки, к примеру, всегда сообщала Маринетт, когда Нуар пытался связаться с Ледибаг по коммуникатору.

От роя мыслей у Маринетт не было ни капли сна в глазах. Значит, спать она будет на физике. Или на физкультуре. Опять словит головой все волейбольные мячи, какое расстройство.

Ну, зато с вышивкой не было никаких проблем: на волне нервного возбуждения Маринетт планировала закончить цветы как раз к утру. Жаль только, что наступал четверг, а не очередной волшебный вторник, полный магии и счастья Адриана. Хотя никто не мешал Маринетт устроить себе свой собственный вторник.

Была же у Робинзона вечная Пятница? Или не была? Маринетт не помнила…

— Ты намекаешь на то, что хранитель квами мотылька может быть… ну… не злым?

Тикки собирала лапкой последние крошки печенья.

— Да, именно это, Маринетт. Я не считаю, что Бражник злой.

— Но ты в этом не уверена.

— Жизнь показала мне, что я никогда и ни в чём не могу быть уверена. Сейчас ничего не изменилось, к сожалению. Я пойду спать?

— Да, конечно. Спокойных снов, Тикки.

Квами подлетела к лицу Маринетт и потёрлась своей щёчкой о её — совсем так, как делал иногда Нуар, если ему требовался тактильный контакт. Кот делал так в моменты смятения или же когда у него было плохое настроение. Он говорил, что этому его научил квами.

Поэтому Маринетт была немного сбита с толку тем, что этот же жест повторила её Тикки. За всё время совместного проживания они обнимались, щекотали друг друга, подбадривали словами и поглаживаниями. Много чего было, но этого — ни разу.

— Так квами выражают поддержку, — улыбнулась Тикки. — Всё будет хорошо, Маринетт, не волнуйся. Добрых снов.

— Вряд ли я усну.

— Тогда доброго утра, Маринетт.

Стежки ложились идеально. Маринетт делала их совершенно бездумно, позволяя лишь крохотной части своего сознания отслеживать аккуратность исполнения и не допускать брака. Ей хотелось, чтобы Адриан носил только самые-самые лучшие вещи.

За окном медленно светлело. Сначала наступили хмарные предрассветные сумерки, наполнив улицу серыми оттенками. Они до ужаса напоминали Маринетт о зрении Ледибаг, когда мир наполнялся тенями, но терял свой цвет.

Потом в небе вспыхнули оранжевый и красный. Следом добавилась капля жёлтого и лёгкий зеленоватый оттенок, бывший обещанием голубизны. Облака оставались ярко-рыжими, словно нарисованные.

К тому моменту, как Маринетт сделала последние стежки, она практически успокоилась и смирилась с мыслью, что Бражник может быть… нет, она всё-таки не могла назвать его «хорошим». Что он может не быть плохим — это будет правильнее и честнее.

Это осознание неожиданно сильно волновало Дюпэн-Чэн. Не плохой Бражник, насылающий на город плохих, чертовски опасных акум. Интересно, как он себя чувствовал, глядя на все разрушения, что оставляли его бабочки? Маринетт не смогла бы спокойно жить, зная, что творят её же создания.