Первый раз, когда Маринетт «накрыло», она даже не помнила. Это произошло, кажется, в первые два месяца её геройства. Очередной одержимый пересмотрел страшилок, акуманизировался из-за какой-то бытовой мелочи и решил, что обязательно должен до смерти напугать супергероев.

У Маринетт до сих пор были кошмары о том акуманизированном. Нет-нет, но подсознание подкидывало воспоминания о нём и о том страхе, что ему удалось навести. Хорошо ещё, что одержимый был зациклен на идее напугать только героев, иначе население Парижа сократилось бы минимум вдвое. Сама Маринетт, она могла поклясться, чуть не умерла от разрыва сердца из-за жуткого страха.

Они победили. Супер-Шанс выдал хлопушку и дуделку, какие обычно используют на днях рождения. При помощи резкого звука и конфетти Коту удалось отвлечь на себя внимание акуманизированного, и Ледибаг смогла добраться до наушников, в которых засела порченая бабочка.

Они с Нуаром стукнулись кулаками в знак победы, помогли бывшему одержимому добраться до дома и уже практически были готовы расходиться, когда Маринетт словно выключили сознание. Просто свет померк, всё вокруг закрасилось чёрным, и дальше она знала только со слов Нуара.

Кот описывал это примерно как помутнение. Для него весёлая, беззаботная Ледибаг вдруг просто упала на колени, обхватила себя руками и начала скулить. Её тело тряслось, а из широко распахнутых глаз катились слёзы, которых Леди даже не замечала.

Он не сразу отреагировал. В первые несколько секунд Кот просто стоял и смотрел на то, как Ледибаг раскачивается, сидя на коленях. Затем он пытался её расшевелить, привести в себя, как-то отвлечь — всё бессмысленно. В конце концов, он заметил, что напарница пытается обнять себя, и осторожно сел рядом. На протянутые руки Ледибаг отреагировала бурно: сначала отшатнулась, а потом, увидев, кто перед ней, вцепилась изо всех сил.

В себя Маринетт пришла под пятый писк своего талисмана. На коленях у Кота, который обнимал её так крепко, что, казалось, её рёбра вот-вот треснут.

Нуар повёл себя по-джентельменски: зажмурился, когда трансформация Маринетт прервалась, мягко шутил и успокаивал напарницу, говорил о всяких глупостях и ни единым словом не упомянул о произошедшей истерике. Не глядя, он кое-как спустил Маринетт с крыши в какой-то не слишком чистый переулок и отпустил на все четыре стороны. Был день, так что она без проблем дошла до дома, впечатлённая поступком Кота, — он же всегда хотел узнать её личность! — и опустошённая истерикой, которую она даже не помнила.

Во время следующего патруля Кот предложил поговорить. Маринетт согласилась, и узнала много нового, как о себе, так и о напарнике.

Во-первых, Кот ничего не смыслил в психологии, но ради своей Леди перелопатил все книги, до которых только смог дотянуться.

Во-вторых, у неё, судя по изысканиям Кота, был приступ истеричного невроза. Неконтролируемый нервный срыв со слезами, скулежом, дрожью и прочими прелестями. И приступ мог повториться, если события, вызвавшие его, снова произойдут.

В-третьих, истерика у неё началась из-за акумы. Маринетт просто пришлось рассказать напарнику про свои подавляемые панические атаки, про заталкиваемый глубоко страх при любом бое, про то, как у неё трясутся коленки и перехватывает дыхание от одной только мысли об акумах.

И, конечно же, про то, что она ни за что не откажется от своего талисмана и квами — просто не сможет, хотя, наверное, это было бы правильно. Нужна ли Парижу героиня, которая боится своей же работы?

В тот раз Кот просто сказал, что она поразительно смелая. И обнял. Он обнимал её столько, сколько ей было нужно, так что Маринетт успела поплакать вволю, испугаться собственной реакции и пережить вспышку стыда за совсем не геройское поведение.

— Леди-и, ты опять слишком задумалась.

Маринетт хмыкнула и сконцентрировала внимание на Нуаре-из-настоящего. В её мыслях Нуар-из-прошлого убеждал свою напарницу, что никогда её не оставит, «сколько бы слёз ты ни выплакала».

Честное слово, не была бы Маринетт безвозвратно влюблена в Адриана Агреста, она бы сама предложила Коту встречаться. Под влиянием момента, конечно.

— Прости. Предалась воспоминаниям.

Они сидели на давно остывшей крыше, едва освещённой тусклым светом то и дело гаснущего фонаря. Ни Нуару, ни Ледибаг это не мешало: у обоих было особенное зрение, оба видели в темноте. Кот, вообще-то, без света видел даже лучше. Маринетт в целом не волновал свет: у Ледибаг было монохромное зрение, которое смазывало ощущение дня и ночи.

— Надеюсь, это были воспоминания обо мне, — мурлыкнул Нуар; Маринетт улыбнулась на это, и Кот возбуждённо приподнял уши. — Что, серьёзно? О чём ты думала, моя Леди? Я должен знать, какие воспоминания обо мне заставляют тебя так глубоко уходить в себя!

— Это ещё зачем?

— Всё просто! Зная, что тебя заставляет мурчать, я смяугу делать это как можно чаще. В итоге ты постомяуно будешь в хорошем настроении, постомяуно будешь думать обо мне, и в итоге, наконец, разрешишь пригласить тебя на свидание!

— Опять ты за своё.

Кот замахал руками.

— Я зняю, моя Леди, что твое прекрасное сердечко уже отдано комяу-то, зняю. Но это не мешает мне пытаться! И я уверен, что когда-нибудь мы будем с тобой встречаться не только для патрулей или дружеских прогулок. Верно же, миледи?

Маринетт искоса взглянула на напарника и немного печально улыбнулась.

— Ты слишком хороший, Нуар, чтобы я встречалась с тобой и при этом любила другого, — сказала она. — Поэтому вряд ли такое возможно.

Нуар прищурился. Сел по-турецки, — наверняка неудобно, потому что кровля крыши были неровной, — наклонился вперёд, и неожиданно хорошим голосом пропел:

— Сердце кра-са-вицы склонно к изме-ене…

Продолжать он не стал. На губах у Кота была смешливая, но очень мягкая улыбка, и обидеться у Маринетт не вышло. Нуар знал, какое выражение лица стоит использовать, чтобы шутка-флирт не вышла за границы разумного, но дала достаточно пищи для размышлений.

Аккуратный, нежный котёнок.

Он улёгся обратно на крышу и закинул руки за голову.

— Насчёт твоего вопроса про ориентацию.

— Да?

Она постаралась не показывать, как сильно её волнует эта тема, но, судя по выразительному кошачьему фырканию, у неё это не слишком вышло.

— Ты никак этого не узнаешь, моя Леди.

— Совсем никак?

Кот мотнул головой.

— Совсем. Только если напрямую спрашивать.

— И никаких других способов?

— В принципе, ты можешь проследить за объектом пару дней. Вдруг он или она будет с кем-то встречаться, — ну, ты понимаешь, о чём я, — и ты увидишь пол любовника. А так…

Нуар развёл руками, что выглядело достаточно комично из-за того, что он лежал. Будто бы Кот просил прощения у чернильного неба за свои объяснения. На Ледибаг он не смотрел.

Маринетт же чувствовала себя препаршиво. Она точно не могла бы представить себя, следящую за Адрианом — в смысле, следящую за парнем больше, чем обычно. Самое ужасное было в том, что она вполне могла бы выйти на новый уровень сталкерства. Чудокостюм позволял. Даже Тикки не была против.

Тикки вообще была всеми лапками и хвостом «за» любую идею, если та поможет Маринетт как-то разрешить проблему невзаимной влюблённости в одну известную модель. Дюпэн-Чэн чувствовала себя неловко из-за того, что так достала собственную квами своими чувствами, но поделать ничего не могла. Это просто было сильнее её.

— Так кто же украл сердечко моей Леди?

Маринетт представила, как она признаётся Коту в своей почти-детской влюблённости в известную модель, как Нуар понимающе закатывает глаза и тянет что-то вроде «А, милая мурдашка!» Потом он бы пошутил как-нибудь, но не слишком обидно, потому что любая любовь достойна уважения. Но Маринетт была бы уже слишком смущена и, возможно, даже разозлена. И они могли бы даже, — совсем капельку! — поругаться. Это бы сказалось на следующем бое с акумой, потому что повздорившие напарники не смогли бы сражаться в полную силу из-за взаимной крошечной обиды. В итоге — кто-то пострадал бы. И даже если Чудесное исцеление смыло бы все синяки, ранения и обиды, Маринетт всё равно не хотела бы, чтобы подобное происходило.