— Выглядит как киношное логово суперзлодея.

Габриэль на такую реплику хмыкнул.

— Как бы я ни пытался, — он снял очки и потёр глаза, — а здесь не становится приятнее. Акумы… вы можете видеть их вокруг. Слишком много тени, не правда ли?

Маринетт оглянулась, и неосознанно прижалась к Габриэлю. Правда. Тени клубились вокруг, и все они, казалось, были живыми. Они шевелились, извивались, как змеи, и, кажется, даже шипели. Подняв голову, Маринетт едва не вскрикнула: самая большая концентрация этих теней была около головы мужчины.

— Успокойтесь, — правильно понял он её панику, — вам они ничего не сделают.

Неважно, было ли это правдой, однако Маринетт, едва Адриан и Эмили спустились, тотчас подбежала к напарнику и вцепилась в его руки. Как всегда, Кот ничего спрашивать не стал: бережно обхватил её пальцы своими и мягко, успокаивающе улыбнулся.

Габриэль дал им пару секунд нежности, прежде чем откашляться, привлекая внимание.

— Прежде чем мы подойдём к барокамере, вам следует синхронизироваться с квами. Также, — он прищурился от вспышки волшебства; тени вокруг его головы вспыхнули чернотой и исчезли, — вам стоит знать, что обратной дороги не будет, если мы сейчас сделаем… хоть что-то.

— Как будто у нас есть выбор, — пробормотала Маринетт.

Эмили посмотрела на девушку колодцами глаз. В темноте их зелень казалась болотной трясиной.

— Выбор, Ледибаг, есть всегда. К примеру, вы с Котом Нуаром можете просто развернуться сейчас и уйти — и ничего не будет. Мы не будем тревожить Грани, мы не будем подвергать вас опасности…

— …и мир рухнет через целых шесть замяучательных лет, — подхватил Нуар, закинув шест на плечи. — Нет уж, мимо, спасибо.

— Ну, предположим, не шесть, — не согласился Габриэль. — У вас будет примерно три года, прежде чем моё тело окончательно откажет.

Кот закатил глаза.

— Зашибись перспектива… грац, пап, но как-нибудь не надо!

На такой лексикон Габриэль поднял брови. Адриан в кошачьей шкуре, напротив, проявил огромное любопытство к потолку оранжереи, стараясь не встречаться с отцом взглядами.

Ледибаг провела рукой по лицу. Ну нашли время, честное слово!

— Ладно, мы в любом случае не отступим, я полчаса прощалась — и всё зря, что ли? Да меня Хлоя засмеёт. Что нам нужно будет сделать, только коротко?

Агрест-старший поманил героев за собой и направился к не-хрустальному гробу. По мере приближения стук, смутивший Маринетт поначалу, становился громче. Также стало ясно, что исходит он именно от барокамеры.

Маринетт нахмурилась и бросила недоумённый взгляд на Таролога, шагающую рядом. Если Эмили Агрест здесь, пусть и в чужом теле… тогда кто занял её место?

— Не подходите слишком близко, — предупредил Габриэль, — иначе она начинает волноваться.

Маринетт привстала на носочки, стараясь получше разглядеть, что же происходит за стеклянной крышкой гроба. Видно было плохо: несмотря на то, что стояли они к барокамере достаточно близко, поверхность стекла была покрыта изнутри испарением. Даже при чётком монохромном зрении Ледибаг оказалось практически нереально разглядеть детали.

Стук прекратился. Ничего не происходило.

Затем на стекло легла женская ладонь с огромными загнутыми ногтями. Пальцы любовно скользили вниз, словно в знаменитой сцене из Титаника, в полной тишине. Однако у Маринетт вся эта картина не вызывала ни капли романтизма; напротив, её колени ослабли, а дыхание перехватило от неприятного, липкого отвращения и страха.

К стеклу прижался лоб, затем щека. Искажённые каплями испарений и клубящимся внутри туманом черты едва напоминали о женщине. Что бы ни лежало в гробу, оно было мало похоже на Эмили Агрест. Да и вообще на человека.

На Кота эта картина произвела не меньшее впечатление, чем на Маринетт.

— Что это… что это такое?

— Тело твоей матери, Адриан.

Маринетт посмотрела на Эмили. Таролога, казалось, совершенно не волновала судьба её тела: будь в нём хоть одна, хоть десять, хоть тысяча акум, или чего-то ещё. А вот Адриан дрожал, разглядывая существо, что скреблось из-за стеклянной преграды, и Маринетт поспешила взять возлюбленного под руку.

— Тихо, котёнок.

Он кивнул, не сводя взгляда с гроба. Маринетт же, напротив, старалась больше не смотреть в эту сторону. Ей хватило и первого раза.

— Нам нужно уничтожить тело Эмили, — продолжал Габриэль, как ни в чём ни бывало. — Оно является одним из сдерживающих факторов, которые не дают прорваться сюда акумам. Кажется, они именуют себя «полководцами» из-за своих способностей набирать армию.

— Одна из акум, с которой я встречалась, говорила, что их трое, — вспомнила Маринетт.

— Двое, — поправила её Эмили. — Одного мы уничтожили. Доктор Вирд был полководцем, который собрал великую армию… и которой он так и не смог воспользоваться. Везение, достойное Ледибаг.

Маринетт едва удержалась от того, чтобы закатить глаза. Во-первых, это было бы невежливо. Во-вторых — непродуктивно.

Смысл закатывать, работать нужно.

Акуманизированное тело Эмили Агрест принялось водить руками по стеклу своей тюрьмы. Ладони с длинными загнутыми ногтями оставляли влажные просеки среди тумана и испарения, давая, наконец, разглядеть узницу.

От Эмили Агрест там мало осталось. Существо, что не могло выбраться из высокотехнологичного гроба, вообще мало походило на человека, разве что очень отдалённо. Лицо, некогда очень красивое, — если судить по фотографиям, что остались у Адриана, — было вытянуто, как у вампиров в ужастиках; волосы вылиняли чуть ли не до макушки, из-за чего эффект удлинения проявился ещё сильнее. Нос запал, как у сифилитика, да и глаза ввалились. Рот, напротив, как-то выделился: стал большим и широким и, казалось, едва умещался на искажённом лице.

Одежды на существе не было, крошечные клочки какой-то ткани валялись рядом, как смогла увидеть Маринетт. Смотреть всё равно оказалось не на что, потому что у тела не оказалось даже половой принадлежности. Ни груди, ни волос на теле; даже промежность, как смогла увидеть Маринетт, была гладкой и целой, словно у Барби или Кена.

Тело начало стучать по стеклу изнутри, и Маринетт узнала тот самый звук, что напряг её в первые моменты пребывания в оранжерее. Бам. Бам. Бам-бам. Никакого ритма, никакого признака сознания в глазах существа. Только желание выбраться из стеклянного гроба и вспыхивающие на боках руны.

— Интенсивность свечения знаков, как я понимаю, говорит об их силе? — спросила Маринетт.

Габриэль покачал головой.

— Скорее об уровне оставшегося заряда. Сначала Эмили так запитала письмена, что на них было больно смотреть. Теперь же… сами видите.

Действительно, Маринетт видела. Волшебные знаки, сдерживающие тело и тех, что внутри него, были едва заметны. Со своего места Маринетт даже не могла понять, были ли использованы глифы или же иероглифы.

Кот вытянул шею, рассматривая значки, и нервно хихикнул.

— Белоснежка… а почему нельзя подходить ближе?

Бам. Бам-бам-бам. Бам.

— Своими ударами акумы ослабляют заклинание Эмили, — ответил Габриэль. — Если подходить к гробу, то демоны начинают бить активнее и письмена быстрее изнашиваются. А нам может понадобиться даже крошечное преимущество.

Что же, ответ был признан как удовлетворительный. Маринетт потёрла маску, глубоко вздохнула для успокоения и переключила сознание в режим Ледибаг.

— Как вы собираетесь уничтожить тело и что делать нам?

Эмили подманила героев к себе и опустилась на колени. Украшения-монетки на её юбке при этом издали настоящий гипнотический звон, мгновенно разрушивший всю таинственность и мрачность атмосферы. Это было похоже на музыку ветра: в детстве Сабина подвешивала колокольчики в комнате Маринетт, чтобы отогнать злых духов. Мадам Чэн считала, что маленькие потусторонние вредители не любят мелодичного перезвона.

Эмили разложила перед собой оставшиеся карты. Колесница, Колесо Фортуны, Смерть, Башня, Суд и Шут. Не густо. Неужели она действительно использовала с момента их первой встречи… сколько же это… шестнадцать карт?