В моем процедурном кабинете висела табличка: «Я не Иисус». Хотя мне всегда было интересно, каков у него был показатель попаданий. Я имею ввиду, излечил ли он всех, кто к нему обращался? Я подозревала, что нет. Я подозревала, что даже он мало чем мог помочь моему следующему клиенту, одной из моих неудач. Я не могла улучшить состояние этой женщины, как ни пыталась.

На первой же консультации Розмари Джонс приветствовала меня новостью, что побывала у всех терапевтов в округе, и ни один не смог понять, что с ней не так. Такого рода дебют ведет по одному из двух путей. Либо я осматриваю пациента, и меня пронзает удар тока, когда я замечаю скрытый симптом, который пропустили другие клиницисты. Либо мое сердце падает, когда понимаю, что пациент просто не хочет быть здоровым.

В случае с Розмари — второй вариант.

Не по теме: но такие пациенты, и не умирают так просто. Работая в свое время в интенсивной терапии, я с тошнотворным страхом читала аббревиатуру ДНП на полях заметок пациента — долго не протянет. На самом деле, они могли задержаться на больничной койке много лет.

Как бы то ни было, у меня на сердце не пели птицы, когда в понедельник утром я вызвала на прием Розмари Джонс. Уик-энд выдался адски тяжелым. После моего сольного выступления вечером в пятницу Петра почти не разговаривала со мной, так она была расстроена впечатлением, которое я произвела на Скотта и Надин. Однако, без ее ведома Винс заскочил ко мне домой в субботу и предложил пятьдесят фунтов наличными, два старых кресла, стол и покрытую многолетним слоем жира плиту. Его друг выкинул старую мебель, и Винс справедливо решил, что я могу воспользоваться ею, пока не встану на ноги.

Большую часть воскресенья я потратила на оформление очередной пачки кредитных карт. Оставалось надеяться, что банки не слишком тщательно проверят мои явно завышенные доходы, и это даст мне возможность заменить часть мебели, которую забрали судебные приставы. Придется ждать целую неделю, чтобы узнать, одобрены ли они.

Так что сегодня утром мне было трудно скрыть удивление, и даже облегчение, когда в дверном проеме возникла не скорбная фигура Розмари Джонс, а вполне довольный жизнью Скотт Элиас.

— Надеюсь, вы не против, — сказал он. — Я позвонил записаться на прием, и мне сказали, что у вас появилось окно. Или вы надеялись на перерыв?

— Перерыв? — Я на секунду смутилась. — Вообще-то, у меня не бывает перерывов. Уэйн заменяет отмены пациентами из списка ожидания. Просто я удивлена, что вы здесь. Как вы проскочили без очереди?

Теперь смутился Скотт.

— Ну, я предложил вашему Уэйну маленькую конфетку.

Я улыбнулась.

— Не буду спрашивать, какую. Заходите. Чем могу помочь?

— Мой локоть? Помните?

Я кивнула.

— Присаживайтесь, я запишу ваши данные.

Пока я была занята, он вынул свой телефон и ключи от машины и положил их на стол. Я не стала комментировать брелок от Феррари, но, признаюсь, он вызвал у меня интерес.

Но вот что вам следует знать о богатых людях, если вы окажетесь с ними рядом: они не собираются давать вам свои деньги. Они платят вам ровно столько же, сколько все остальные, и вероятность того, что вас упомянут в завещании, стремится к нулю. Я много лет назад перестала отличать их от остальных пациентов, разве что лечить их зачастую было труднее. Они считали, что богатство гарантирует им особые привилегии, но забывали о благодарности сразу после выздоровления.

Я записала прошлую историю Скотта Элиаса, подробности его травмы и спросила о работе. Он владел большой фирмой по производству электроники недалеко от Престона. Затем я попросила его снять рубашку и спросила, где именно болит.

— Здесь больно? — спросила я, прекрасно зная, что это так, потому что нащупала утолщение в месте прикрепления сухожилия разгибателя.

Просто хотелось нарушить молчание.

— Да, — ответила я, — как вы узнаете, где нажимать?

— Шестое чувство.

— Вы сможете что-то сделать с этим?

— Это не сложный случай, — небрежно сказала я. — Много времени не займет.

— Что вы будете делать?

— Проведу сложную медицинскую процедуру, — начала я, и он вопросительно поднял брови. — Сначала поверну вот так. А потом нажму так.

— И все?

— Все.

— Хорошо, — ответил он, явно не убежденный.

Следующие несколько минут я разбивала рубцовую ткань вокруг его сухожилия. Что касается лечения, это была довольно простая задача, не требующая большой концентрации. После многих лет работы мои большие пальцы двигались сами собой, интуитивно перемещаясь от здоровых участков к пораженным тканям почти без осмысленной команды мозга.

— Я предложил вашему секретарю прокатиться на моем Феррари, — признался Скотт.

— Уэйну? — удивилась я. — Не называйте его секретарем, он обидится. Хотя, впрочем, — сказала я с лукавой улыбкой, — называйте.

— Он вам не нравится?

— Нравится. Но давайте скажем так: он мог бы немного облегчить мне жизнь, если бы захотел.

Скотт кивнул.

— А вот сейчас очень больно, — он кивнул на свой локоть, и я ослабила давление большого пальца.

— Уэйн действительно любит машины, — сказала я, — так что у вас есть общая тема.

— А вы не любите?

— Нет, — рассмеялась я. — У них у всех одна и та же функция. И один и тот же вид через лобовое стекло. Даже плохая машина привезет вас туда, куда вам нужно. Мне этого достаточно.

Скотт Элиас мягко улыбнулся моей оценке.

Конечно, то, что я сказало, было не совсем правдой. Я хотела бы ездить на дорогой машине. А кто бы не захотел? Но я не собиралась льстить его самолюбию. Я еще сохранила немного достоинства.

В разговоре наступила пауза, и я слышала приглушенные звуки радио из приемной.

Честно говоря, Скотт был в довольно хорошей форме для своих пятидесяти четырех лет. Он совершенно очевидно заботился о себе и тренировался со штангой, так как обладал хорошо развитой мускулатурой, более типичной для тридцатилетнего. Весь его облик излучал животную силу. Конечно, его кожа потеряла прежнюю эластичность, и живот слегка выпирал, что не удивительно на шестом десятке, но если такой мужчина пройдет мимо вас по кромке бассейна, вы обязательно поднимете глаза от книги и проводите его заинтересованным взглядом.

— Я зафиксирую ваш локоть, — сказала я, доставая с полки пятидюймовый липкий бандаж. — Он не будет вам мешать. Его можно мочить, просто потом промокните насухо. Он воздухопроницаемый, так что чесаться не будет.

Накладывая ленту ему на локоть, я чувствовала, что Скотт внимательно меня рассматривает. Это сильно нервировало, поскольку обычно пациенты больше интересовались не мной, а тем, что я делаю (почему-то всем нравятся бинты).

— В вас есть что-то особенное, — пробормотал он.

Я не подняла глаз.

— Вы очень привлекательная женщина, — сказал он.

— А вы женатый мужчина, Скотт.

— Я не пристаю к вам.

— Вот и хорошо.

— Ладно, немножко пристаю, — сказал он. — Но не так, как вы думаете.

— А что, есть разные степени приставания? — спросила я, и подчеркнуто звонко щелкнула ножницами.

— А как далеко вы разрешите мне зайти?

Я закатила глаза и убрала ленту.

— Подвигайте рукой и посмотрите, все ли в порядке. Повязка не тянет кожу?

— Все хорошо.

— Тогда одевайтесь.

Он не пошевелился.

— С того вечера, — сказал он, — как я…

Я подняла ладонь:

— Пожалуйста, не надо.

— Выслушайте меня.

— Нет, Скотт. Я здесь работаю. У меня хорошие отношения с коллегами и пациентами. Пожалуйста, не осложняйте мне жизнь. Когда мужчины начинают…

— И часто они начинают?

Внезапная тень упала на его лицо, и я поняла, что он расстроен.

— Бывает, — тихо сказала я.

Честно говоря, это происходило регулярно. И не потому, что я какая-то Афродита, совсем нет. У меня крепкое телосложение гольфистки, прямые каштановые волосы и ничем не примечательное лицо. Но мужчины почему-то этого не замечали.