Неизбежного не отодвинешь знаньем.
А Аякс уже всё ближе, ближе…
Не спасёт державная Афина.
Языки огня подошвы лижут.
До насилья рушится невинность.
Неотступны зарева картины.
***
Напророчила себе сама я
встречу, от которой будет больно.
Внутреннюю драму не поставить,
хоть известна всякому невольно.
Крик агонии бывает только сольным.
Рано или поздно настаёт миг,
раскрывающий всесущего природу.
Это бой иллюзий со свободой.
В лучшем случае напоминает роды.
Измышлён прекрасным, стал – уродом.
Репетируя погибель раз за разом,
всё же к ней осталась не готова.
Будь "пожар" тысячекратно назван,
когда он – в тебе, во рту – ни слова.
Из живущих каждому, как новый.
Я во снах черты твои ловила,
привечала в посторонних лицах.
Глаз твоих, сухих колодцев, милый,
жаждала, чтоб, прыгнув, утопиться.
Зная: сня, сны обрекаешь сбыться.
Часть
V
I. Подземные короли (начало)
– Я еду по делам, – сказала Вита
с утра, закончив делать марафет, –
в соседний город. Что-нибудь купить вам?
Заказы принимаются. – Ей свет
от мулен-ружа в личном будуаре
черты очерчивал. Крестом – диагонали.
– Купец ты, мама! Аленький цветочек,
чудовищ в принцев поднимающих, найди, –
сказала Лора ей за зеркалом (а, впрочем,
Инесса тоже так стояла – позади).
По двум бокам – две дочки одинаковых
смотрелись, как разбитый лик одной её.
– Шутница, тоже… Нет, ну что, серьёзно?
– Ну ладно. Острый, лучше древний, нож.
– Ещё чего! Нет, было мне не просто
тебя отмазать от колонии. Растёшь
и так, как амазонка, вся в оружии.
Училась лучше б головы закруживать!
– Тогда не надо ничего. – А ты, Инесса?
– Сюрприз пусть будет. Выбери сама.
– Вас поняла. Тебе б немного веса, –
старшей заметила, – набрать. Худа весьма.
Ни форм, ни плавности. Похожа на мальчишку.
Резка, как дьявол, ты, и угловата слишком.
– И так нормально, – младшая вступилась, –
ей ни к чему закруживать мужчин.
– Она у нас в отца вся уродились, –
сказала мать, – ей только бы почин,
вперёд толкать движение прогресса…
Вот ты – в меня характером, Инесса. –
Такие разговоры были нормой.
Нет, Лоре мачехой отнюдь мать не была!
О ней заботилась она, но дочке скромной
давала предпочтенье. Ведь могла
понять её стремления, мечтания.
Со другой же ощущала расстояние.
Уехала, сестёр свезя до школы
по ходу дел, извечно многочисленных.
Махнула, параллельно с телефоном
общаясь. Сли́лось крепко её ухо с ним.
Слили́сь, родившись, девочки друг с другом.
Одна и парта, и общения их круг был
(немногие к ним подходить решались,
но те, кто подходил, ценились очень).
В тот день не находило места малость
(совсем) сердешко Лоры. Бред, короче:
одиннадцатый класс висел угрозой,
она ж смотрела на природы слёзы
в окно. И чувство странное, как будто
сейчас должна в другом быть окружении,
ей концентрацию сбивало. Шло лишь утро,
а ей казалось: опоздать успела, всё уже.
Апрель дождём повис. Набухли тучи.
Взойди вдруг солнце, вряд ли стало б лучше.
Весь в чёрном, Ян стоял над рыхлой ямой.
Гроб опускался медленно в неё.
Вуалью личико прикрыв, с ним рядом – мама
застыла эпитафией. «Вот, всё, –
подумал сын, – и кончилось. Не сразу,
но с твоей смерти счищу слой я грязный».
Царь был на кладбище. За упокой крестился.
Дурить свой мозг умел пристойно Ян,
и вёл себя, как будто Гриб – убийца
(на время верить в ложь несложно, я
таким манером многие спектакли
играла, каюсь, с некой целью; так-то).
Свой план войти в его расположение
неведением мнимым – не отверг.
Поговорить лицом к лицу имел намеренье.
Сегодня, а не в будущий четверг.
Близко друзей держи, врагов же – ближе.
Потом свернёшь оружие их к ним же.
В дневник писала Лора на уроке,
что может и убить, и умереть.
Не страшно, значит, больше ничего ей,
в том числе ад сам. Знает рай теперь.
С прямой спиною, гордым взором слева
и пустотою справа, встретит небыль.
Ян, проводив отца, с Царём остался.
Для разговора плотно дверь прикрыл.
– Я знаю, кто убил его, – сказал сам, –
тот, кто с Дианой ложе разделил.
Но вас позвал я вовсе не за этим, –
как будто спохватившись, он заметил.
– Тебя я слушаю, – сев в кресло, молвил Царь
(мужчина с проседью, в годах, с орлиным носом).
Ян, за столом напротив, из лица
его не выжал выражения вопроса.
– Когда я уезжал, был вздорен… молод.
Теперь намерен продолжать отца путь.
Как новичок, нуждаюсь в покровительстве, –
добавил обращение по отчеству, –
и вас прошу мне краткий экскурс провести.
Хуже всего – незнанье в одиночестве.
Чтоб исполнять обязанности грамотно,
я должен целиком картину знать от вас. –
Купился вряд ли Царь на Янову душевность.
Но выглядел довольным. Диалог
их продуктивен был. Про цену и про ценность;
про болевой и возрастной порог;
про доллара и кораблиный курсы…
И даже, между прочим, про искусство.
Сынов владыка не имел. До разногласия
по поводу морали другом был
его отцу. И, разузнав с пристрастием,
чем стал новоприбывший, похвалил
без слов, в себе. Почувствовав симпатию
так глубоко, где, думал, не достать её.
Владел харизмой Ян. Улыбкой, жестами
и мимикой он выражал того себя,
кем мог бы стать, стремись к иной профессии
(ныне ушедшая под дёрн) его семья.
Предельно честен был с самим собой.
С другим брал образ выгодный: любой.
И то, до той поры, пока открыться
не наступил черёд. Пороть горячку –
талант юнцов и женщин (но не всех, нет).
Вживался в роль, надеясь на удачу
и собственную быструю реакцию…
Царь вышел. Пригодился бы Горацио.
Она, черпая экскаватором из книг,
имела опыт подтверждения конструкций
ментальных. С ней он мог бы говорить
на темы, что всем прочим недоступны.
Вот интересно, как бы оценила та
всю ситуацию, ей лично не застигнута?
И… почерк сетовал отца, что босс заглавный
танцовщиц брал, похожих на детей,
совсем зелёных, с ним кружить. Подсказка, явно…
нет, по статье не сбагришь. Зато с ней
его накроет много больший срок.
Из расслабления – тропа прямая. В морг.
Ян выдохнул немного. Пронесло
пока от устранения. Он выкроил
период, очень нужный для того,
чтобы составить план. Безмолвный, – лучше б выл, –
с глазами, точно скальпели, сухими.
Для логика язык чувств – суахили.
Так, в кабинете, кресло распоров
собой, сидел. Иначе видя Лору.
