Тянь смотрит в такие знакомые глаза брата, их цвет – отражение его собственных глаз. И там, в этих глазах – холод. Сталь. Равнодушие. Все то, во что Тянь годами пытался себя перековать. Там даже злости нет. Нет ни малейшего, даже слабого отголоска ярости, за который можно было бы зацепиться. Ухватиться.

Ничего там нет.

Ничего.

Внутри же себя самого Тянь от этого осознания пламенеет лишь сильнее. Кажется, все прошедшие годы, все выученные уроки – в труху. Нивелируются и схлопываются.

Бессмысленные.

Ненужные.

Глаза брата – холод. Сталь. Равнодушие.

Абсолютная пустота.

И это – то, чем Тянь годами учился быть? То, чего он жаждал для себя? То, во что он почти превратился?

Это – то, чем ты хотел, чтобы я стал, брат?

Это?

И ведь почти стал. Почти. В шаге был, в одном выдохе от этой зияющей пропасти. Еще немного, совсем чуть-чуть – провалился бы в черноту ее пустоты, сросся бы с этой пустотой, сам этой пустотой стал бы.

Но.

Потом он споткнулся о свое личное «но».

И Тянь может почувствовать, как его «но» сейчас прожигает его полным ужаса и испуга взглядом – совсем не нужно оборачивается, чтобы убедиться.

Его «но» – это его не-равнодушие.

Его «но» – это его не-сталь.

Его «но» – это его не-холод.

Его тепло.

Его человечность.

Его душа, почти потерянная, добровольно пустоте почти проданная за абсолютное ничто – но вовремя чужими руками подхваченная. Неосознанно. Без желания, без стремления к этому. И все же.

Все же.

Душа Тяня все еще жива только потому, что душа Тяня в руках Рыжего.

Сердце Тяня все еще не обратилось камнем, все еще бьется потому, что сердце Тяня – в руках Рыжего.

Вся его жизнь – в руках Рыжего, понимает вдруг Тянь.

И это – слабость.

Но – к черту.

К черту все уроки, братом преподанные. К черту холод, сталь и равнодушие. К черту. Пусть оставит это себе. Пусть сам продолжает хоронить за этим то, что от него еще осталось – а Тянь знает: что-то еще осталось. Обязано было остаться.

Мягкость шерсти щенка, превратившегося в старого верного пса, все еще ощутима под пальцами.

Закопал, –

– преподанный урок.

– дотлевающая ложь.

Но сейчас глаза брата – холод. Сталь. Равнодушие.

Пустота.

И это все, что имеет значение в утекающих секундах.

И Тянь оскаливается в лицо этой пустоте. Тянь позволяет огню за своими ребрами разгореться сильнее, превратиться в костер, в пожар – то, чего не позволял себе годами, заковывая нутро в холод.

Ведь там, совсем рядом, рукой подать – рыжий огонь Тяня, физически существующий. Его сердце. Его душа, глядящая яростно-теплыми глазами.

И Тянь разрешает себе гореть.

Разрешает себе быть эмоцией. Яростью. Стихией. Разрешает себе так, будто это – последний раз.

И может, оно последний раз и есть.

Может быть.

Но он не хочет сейчас об этом думать.

Сейчас огонь Тяня сталкивается с холодом брата – и Тянь резко от этого холода отворачивается. Отрекается от него. Отрекается от преподанных уроков.

Щека все еще горит отпечатком ладони брата.

Заслуженно – Тянь знает. Понимает. Он позволил себе то, чего не должен был, потому что Рыжий – его эмоции. Потому что за оскорбление Рыжего, за один косой взгляд на Рыжего он разнес бы не только машину какого-то мудака; он разнес бы весь ебучий мир для него.

Ради него.

За него.

Один из тех порывов, которым Тянь должен был научиться противостоять. Которым должен был научиться не подчиняться. И теперь он должен об этом пожалеть.

Но он не жалеет.

Не сейчас.

Не в эту секунду.

Может быть, Тянь идиот – но он все же не совсем глуп. И он понимает, что на самом-то деле оплеуха была совсем не за машину.

И сейчас, в утекающих секундах; сейчас, полыхая так, как ни разу не полыхал за долгие-долгие, бессмысленно-пустынные годы; сейчас, чувствуя себя живым так, как ни разу за все эти, мать их, годы – Тянь ощущает пламя на своей щеке. И осознает, насколько отрезвляющим и нужным это пламя было.

Отрезвляющим – но не так, как брат рассчитывал.

Спасибо, брат…

…я ненавижу тебя, брат.

И не буду таким, как ты.

Вместо того, чтобы подхватить его холод – Тянь позволяет себе гореть. И он отворачивается от холода брата. И он тянется за пламенем Рыжего, наконец бросая на него взгляд. Наконец хватаясь за него – ментально, физически – и притягивая к себе за запястье.

Пойдем со мной, – умоляет он мысленно.

Будь со мной, – умоляет он мысленно.

Не бросай меня, – умоляет он мысленно.

Не дай мне упасть.

И несется вперед, утаскивая за собой свой огонь. Свою душу. Свое сердце.

И несется вперед, подальше от холода.

Даже если его счет идет на минуты. Даже если в конечном итоге ему все равно не оставят выбора. Даже если.

Сегодня Тянь пылает.

…и пылает он для Рыжего.

Комментарий к его огонь (главе 344; Тянь)

очень сомневаюсь, не зря ли я это сюда тащу, и очень надеюсь, что кому-нибудь оно чуть-чуть интересно

спасибо всем, кто отзывается. вы замечательные

========== сегодня (главе 345; Тянь) ==========

Что это такое – нужда в деньгах, Тянь не знает. Не знает, каково это – не получать все по щелчку пальцев и велению сиюминутного порыва.

Разгромить чью-то машину – именно такой порыв.

Бездумный.

Эмоциональный.

Забавно. Еще сутки назад Тянь сказал бы, что порыв и эмоция – это Рыжий. Сказал бы, что если от кого из них и стоит ждать раздолбанную арматурой чужую тачку – так это от Рыжего.

Еще сутки назад Тянь был в этом уверен.

Тянь – идиот.

И это, кажется, клиническое.

Потому что в своей уверенности он упустил одну важную деталь – Рыжий-то как раз все о нужде в деньгах знает. Знает цену деньгам – как бы абсурдно эта фраза ни звучала. Знает – он ведь за каждый юань сражается. И его порывы, эмоциональные, огненные – они направлены только во вред самому себе, будь этот вред физический или ментальный.

Но когда дело касается денег?

Когда дело касается денег, это Тянь – тот, кто бездумно швыряется кредитками, кто пафосно бьет себя кулаками в грудь, обещая мир у ног, кто, как оказалось, громит чужие тачки. А вот Рыжий…

Вдруг вспоминаются случайно выхваченные взглядом просроченные квитанции на столе в гостиной.

Тогда они еще были слишком мало знакомы. Тогда еще казалось, что Рыжий – это так, поиграться и выбросить. Тогда еще казалось, что отпустит и переболит.

Это было тогда.

А сейчас Тянь не знает, как именно упустил эту деталь, почему не срастил раньше.

Себя Рыжий – на износ, ментальный и физический; в кровавую кашу, даже если на кону всего-то полуживая рыбка в сраном целлофановом пакете. Но прежде, чем разгромить чужую машину, он, знающий цену ебаным деньгам, свой огненный пыл придержит и тысячу раз подумает, потому что последствия – это долги. Потому что последствия – на голову его тянущей их семью матери, о которой Рыжий явно думает куда больше, чем о себе.

О чем Рыжий не думает – так это о том, как его собственные побои, и ментальные, и физические, отражаются на его матери.

О чем Рыжий не думает – так это о том, что он сам может быть куда важнее каких-то гребаных денег.

Блядь.

Блядь.

Тянь в душе не ебет, как именно не подумал, не срастил раньше. Впрочем, ответ, кажется, очень прост – и заключается он в том, что Тянь никогда в своей жизни о деньгах не думал. Они были такой же данностью, как долбанное небо над головой.

Но вот Тянь, привыкший разбрасываться кредитками и обещаниями, протягивает телефон – и платеж не проходит.

Хочется рассмеяться.

И чтобы приступ этого удушающего, ломанного смеха заглушить – Тянь утыкается носом Рыжему в плечо, стоит им оказаться на улице; несет какую-то бессмысленную чушь ему в шею, пытаясь скрыть то, как горечью застилает нутро. Как болезненно накрывает этим гнилостным осознанием – он бесполезен.