Рыжий беден – но на самом деле он оказывается так восхищающе богат, стоит лишь получить возможность взглянуть одним глазком на то, что у него внутри.

Мир не прост. Он не о черном и белом. Не о плохом и хорошем. Не о нормальном и ненормальном.

Щедро раздаривая улыбки посетителям и раздавая вяленое мясо, Тянь ощущает присутствие Рыжего рядом с собой, даже когда не видит. Ощущает тепло там, где до Рыжего было бедно и пусто, когда оборачивается – и видит, как смущенный Рыжий пытается мягко говорить с восторженно глядящим на него ребенком.

Это не та жизнь, о которой Тянь мечтал, когда был ребенком сам – это та жизнь, о которой Тянь мечтает сейчас, к которой тянется каждой из своих частей, и изломленной, и детской, и состарившейся куда раньше срока, сединой измазанной.

Сейчас у Тяня – ни гроша за душой.

Но, глядя на Рыжего рядом, он ощущает себя таким богатым, каким не ощущал никогда в жизни.

Тянь не привык к такой жизни; он привык к комфорту, к исполнению своих желаний по щелчку пальца, привык о деньгах вовсе не задумываться, но…

Он мог бы научиться так жить.

Мог бы.

Подработки и хостелы, обноски и недосып – звучит, как неплохой план, пока у Тяня есть возможность ощущать нутром тепло Рыжего; ощущать, как Рыжий наполняет светом, заставляет расцвести его обедневшую пустоту.

И он разрешает себе еще чуть-чуть помечтать о таком мире. Об утопичном мире. Том самом, где есть много не нужно, спать много не нужно; где достаточно обносков и хостелов, чтобы как-то реальность вывозить.

Где мир делится на черное и белое, где выбор лишь между богатством и бедностью – без каких-либо сопутствующих факторов.

Вот только рядом урчит желудок Рыжего – и Тянь осознает, что, хоть он сам и ел, когда вспомнит, у него в принципе была такая возможность: есть в любой момент.

Вот только рядом Рыжего в сон клонит – и Тянь осознает, что, хоть он сам и страдал бессонницей, у него всегда было, где вырубиться, когда доходило до этого.

Вот только рядом Рыжий опять – на сраной идиотский подработке, но теперь по вине Тяня.

И Тянь думает: а ведь Рыжий годами так существовал, он и сейчас выглядит вполне привычным к такому, в то время как сам Тянь, хоть и светит искусственными улыбками, измотан как никогда в своей жизни. От этого осознания тошно. Страшно.

За Рыжего страшно.

Ведь если бы были деньги – Тянь бы не допустил.

Ведь если бы была возможность – Тянь бы сделал так, чтобы Рыжий никогда больше не нуждался, чтобы Рыжему никогда больше не пришлось – на износ, чтобы Рыжий никогда…

Утопическая мечта: подработки-хостелы, зато есть друг у друга.

Утопическая – и невозможная.

Тянь помечтает еще чуть-чуть, совсем немного, только весточку кое-кому отправит. Ухом он ощущает дыхание Рыжего – дрожь скачет по позвонкам, – когда тот заглядывает через плечо.

– Ты чо опять творишь? – спрашивает Рыжий с явным подозрением, а Тянь прикрывает рукой лист бумаги перед собой и мурлычет дразняще:

– Я оставил тебя одного на две минуты. Если так жаждешь моего внимания – мог бы просто попросить.

Раздраженно взрыкнув, Рыжий тут же от него отскакивает – а Тянь, даже не глядя, отчетливо может представить себе, как жар приливает к его лицу; от одной только мысленной картинки внутри – теплом, нежностью и безысходностью. Когда Рыжий отходит, Тянь возвращается к листу бумаги. Пишет пару строчек и прикрепляет лист к коробкам с вяленым мясом – первое в жизни, что он самостоятельно заработал, между прочим.

Такая себе перспектива на жизнь, если уж честно.

Потому что с такой перспективой Тянь ничего не сможет Рыжему дать. Никак не сможет его защитить.

Поднимаясь на ноги, он оглядывает дело рук своих и хмыкает. Хотелось бы думать, что это – чистый, пусть и совсем уж детский подъеб, но серьезности там куда больше, чем Тянь пока что готов признать.

Брат, эта вяленая говядина – дань уважения к вам. Я осознал, что был неправ.

Рыжий без гроша за душой заставляет Тяня чувствовать себя богаче, чем когда-либо в жизни, но – этого недостаточно для того, чтобы о самом Рыжем позаботиться. Даже если Рыжий никогда заботиться о себе не просил – может, в том и суть, что не просил.

От этого заботиться и защищать хочется лишь сильнее.

Все, что у Тяня внутри есть светлого – Рыжим порождено; там нет ничего, что Рыжему можно было бы дать. Все, чем есть Тянь – это деньги его семьи.

Все, что Тянь может дать.

Исходит от денег его семьи.

Утопический мир ускользает из рук Тяня так быстро, что едва ли получится отследить, все отчетливее подталкивая туда, к миру реальному, где выбор куда сложнее, чем между черным и белым. Но – утопия пока еще здесь, под пальцами. Тянь пока еще может к ней дотянуться.

Отвернувшись, он возвращается к Рыжему, пока еще может.

Пока еще есть возможность мечтать.