– Цыц, – строго свожу брови к переносице и указываю себе за спину, где на красивой резной табличке черным по белому «У нас не курят!»

– Ой, ну что за зануда, а? – смеется Оля, но сигарету прячет.

– Как твои дела? – спрашиваю, пока она крутит в руках зажигалку, тоскливо глядя на лежащую рядом пачку.

– Ой, да вся в заботах. Проект горит, делаю его с утра до ночи, уже от цифр голова раскалывается. Представляешь, я ни на одной вечеринке уже несколько дней не была. Вся жизнь мимо проходит!

– Ну хоть сюда выбралась, – поддерживаю беседу, а Оля энергично кивает.

– Да вот. Сидела одна-одинешенька и вдруг поняла, что, если не прогуляюсь хотя бы в «Ирландию», лопну или кого-то убью.

– Знаешь, мы всегда рады уберечь людей от насилия по отношению к мирным гражданам, – смеюсь и протягиваю блюдце с греческими маслинами, которые Оля просто обожает.

– Моя ж ты прелесть, – счастливо жмурится и кладет в рот маслину, жует и глаза закатывает.

– Да, я такая.

– Слушай, Арина, все-таки до меня тут долетели кое-какие сплетни. Очень, знаешь ли, интересные.

Оля проводит пальцами по краю бокала и смотрит на меня хитро-хитро из-под полуопущенных ресниц.

– Вот я знала, что ты без мешка слухов порог не переступишь, – я осматриваю зал, чтобы убедиться в занятости едой и напитками всех посетителей, и чуть подаюсь вперед.

Иногда Олькины истории бывают жуть какими интересными. Оля тоже смотрит себе за спину и, будто шпион, понижает голос до зловещего шепота.

– Ты слышала, что Пашку Соловьева отметелили? – Оля делает круглые глаза, мелко-мелко кивает и со значением пьет коктейль. – Он у себя в комнате отлеживается.

– Хамло он, но все равно жалко его, – замечаю, а по спине ползет липкий холодок странного предчувствия.

– Козел он, самый настоящий, – фыркает Оля. – Чего ты его жалеешь?

– Потому что я добрая?

– Потому что дура ты, Царева! Я только сегодня узнала, что он на тебя, пьяный, набросился. Ой, как хотелось рвануть к нему в общагу и от души навалять сверху, козлу такому.

– Да не бери в голову, он просто напился, – отмахиваюсь, и настроение падает в пропасть.

Терпеть не могу, когда обо мне языками чешут, но это неизбежно, когда крутишься в человеческой среде. Люди всегда будут распускать слухи, обсуждать детали личной жизни, жалеть, когда их об этом не просишь, и злословить.

– Не пачкай руки, вот еще, – пожимаю плечами и решительным жестом пресекаю дальнейшее переливание из пустого в порожнее.

– Хочешь об этом поговорить? – оживляется Оля, но я отрицательно качаю головой.

– Оль, мы же вроде на экономистов учимся, а не на психологов. Просто был баскетбольный матч, ребята немного перебрали и вот… не о чем тут разговаривать.

– Ну, как хочешь, – пожимает плечами, но тут же снова оживляется: – Кстати, знаешь, кто Пашку отметелил? Никогда не догадаешься!

Она так радуется своей осведомленности, что вызывает у меня приступ смеха. Чтобы не пугать народ громким хохотом, я утыкаюсь в сгиб локтя, а Оля снова выразительно фыркает.

– Мирослав! – шумно шепчет, а мой смех застревает в горле комком.

– Овчинников, что ли? – на всякий случай уточняю, а мои глаза округляются до размеров плошек и ползут на лоб.

– А то! У нас один Мирослав. Мне Ленка рассказала, а ей Майка, а Майке…

– …зайка, – обрываю цепочку из имен главных сплетниц вуза, и Оля замолкает на полуслове.

Веселиться мне уже не хочется. Я никогда не пользуюсь служебным положением, ненавижу алкоголь, но сейчас мне хочется налить себе виски и выпить залпом, пока оторопь не отпустит. То есть Мирослав… значит, именно поэтому у него ссадины и синяки. Он дрался с Пашкой! Или все-таки избил убогого?

– Подожди, Оль, а зачем он его поколотил? Они поссорились?

Мне нужно знать мотивы, я хочу их понять, разобраться.

– Не знаю, веришь? – Оля разводит руками и выглядит по-настоящему расстроенной. – Сказали, что Овчинников буквально набросился на Пашу, ногами его лупил, а тот, правда, несколько раз ему по морде съездить успел. Но это ж Овчинников, а то Соловьев, куда ему…

– У них разная весовая категория.

Оля делает последний глоток коктейля и снова наклоняется ко мне, чуть не перелезая через стойку. Уверена, сидящим в зале в эту самую минуту открывается потрясающий вид на округлую попку моей лучшей подруги, только ее это, похоже, совсем не волнует.

Когда у Оли чешется язык, она ничего вокруг не замечает.

– Овчинников – псих, точно тебе говорю, – восхищается подруга.

– Ох уж эти громкие выводы.

– Да-да! Ходят слухи, что это была не драка, а эпичный звездец! Нет, ну так-то за дело навалял, вот только все равно псих. А если бы убил? А если бы Пашка не в комнате решил отлежаться, а побои снял?

Олю несет, а я убираю грязный бокал.

– Странно, что Паша этого не сделал, – замечаю, потому что и правда не понимаю, почему Соловьев не стал писать заявление. Ну, если его так отметелили…

– Это, кстати, тоже еще та загадка, – задумчиво говорит Оля, а Мирослав как раз входит в помещение бара.

За несколько дней я выучила, что с собой он обычно приносит запах кожи, дыма, дождя и осени. Неужели и правда, псих?

– Но, с другой стороны, – не перестает фонтанировать словами Оля, – хорошо, что он к вам устроился. Пашка теперь к тебе со своими глупостями не сунется. Я рада, что у тебя есть такая защита.

Почему-то краснею, а рядом вырастает Катя.

– О чем шепчетесь? Так, что-то случилось?! Я по вашим лицам вижу, что сплетничаете.

– Да ну, – Оля немножко нервно поправляет прическу и встряхивает светлыми волосами. – Просто зашла к подруге выпить чего-то освежающего. С чего бы это нам и сплетничать? Мы вообще-то не такие, мы приличные девушки.

– Ну-ну, – недоверчиво хмыкает Катя и сверлит мой профиль пристальным взглядом. – И почему мне кажется, что вы, две красотки, водите меня за нос?

– Пф, ну и выражения у тебя… немодные, – перевожу тему, хотя от въедливых вопросов сестры это вряд ли спасет.

К счастью, у Кати находятся дела поважнее, чем пытать двух девиц и добиваться правды. Она убегает в свой кабинет – ругаться по телефону с кем-то из поставщиков, а Оля смахивает со лба невидимый пот.

– Пронесло. Кстати! Вы еще готовите тот вкусный кофе? Со сливками и сгущенным молоком?

– Кофе под кодовым названием «Смерть диабетикам»? Конечно! Знаешь, сколько у него поклонников?

Я не люблю сладкое – никогда не понимала, зачем люди впихивают в себя столько сахара, но это как с алкоголем – ничего не мешает мне его готовить для ценителей яда. Варю для Оли двойную порцию, щедро декорирую стакан взбитыми сливками, нитями шоколадного сиропа, посыпаю сладким конфетти и ставлю перед подругой высокий бокал. Вот кто от вкусняшек никогда не отказывается. В общем и целом, смена проходит отлично, если не считать моего смятения. Примерно через час уходит Оля, на прощание звонко чмокнув меня в щеку и взяв обещание выбраться куда-то в ближайший выходной. А что? Простой прогулки, болтовни и элементарных девочковых радостей мне в последнее время для полной гармонии очень не хватает.

Пока кручусь за стойкой, обслуживаю посетителей, решивших под закрытие хлынуть толпой, нет-нет, да и чувствую на себе внимательный взгляд Мирослава. Так, он за порядком следит или за мной? Когда смотрю на него, боюсь увидеть на его лице или в глазах следы безумия. То, чего не замечала раньше. То, что могла пропустить. Ведь не может адекватный человек измочалить кого-то просто так. Должна быть причина, и ее поиски не дают мне покоя.

***

Парковка у бара практически пустая. Нет привычных автомобилей поставщиков, а посетители давно уже разъехались по своим домам. На часах полночь, я выхожу одной из последних, но не тороплюсь уходить домой. Знаете, после нескольких часов, проведенных за стойкой в «Ирландии», нет ничего лучше чистого воздуха и свежего ветра. Октябрь в этом году выдался чудесным и после душного сентября, больше похожего на июль, ночная свежесть и шелест опавших листьев под ногами – подарок. Натягиваю на нос шарф, поглубже засовываю руки в карманы короткой кожаной куртки и просто смотрю на аллейку вдоль тротуара. Деревья почти полностью облысели, а вороны все чаще прячутся в высоких ветвях – близятся холода.