– Зря не думала.

Его губы растягиваются в улыбке, но глаза остаются серьезными. Между бровей тонкая складка, и Мир наклоняется ниже к зеркалу и трогает пальцами будущий синяк.

– Удивительно, как меня с такой рожей на работу приняли, – говорит задумчиво. – У тебя классная сестра.

– Ну, как видишь, у нас тут на внешность большого внимания не обращают.

– Это хорошо, – Мир отстраняется и осматривает набор моей косметики, аккуратно расставленной на полочке, а меня вдруг посещает странная мысль.

– Слушай, хочешь, я тебе синяк замажу? – оживляюсь и потираю руки. – Ну, правда, у нас же тут не злачное место, чтобы охранники фонарями светили.

– А вчера казалось, что очень даже злачное, – снова усмехается и запускает руку в растрепанные темные волосы, ероша их еще сильнее. – Не, не надо, так веселее. Зато мимо моего фейса ни одна зараза не пройдет. Решат, что я психопат, и в другое место отправятся.

– Ты странный, знаешь?

– А ты красивая.

Он говорит это так легко и просто, что я несколько секунд сижу с открытым ртом, пытаясь переварить услышанное.

– Издеваться нехорошо, – поднимаюсь и неловким жестом сбиваю бутылек с тональным кремом. Он катится, падает на пол и с жалобным звоном разбивается.

– Делать мне нечего, – пожимает плечами и отходит от зеркала. Поворачивается спиной, открывает отданный ему шкафчик и говорит: – Арина, плюнь в лицо тому, кто заставил тебя поверить, что вся красота человека – в его внешности.

Арина

Протираю мягкой тряпочкой и без того блестящую стойку, блуждаю мыслями далеко-далеко, а радостная Катя возится рядом, скручивая из салфеток забавные фигурки. Она любит украшать столики бумажными птицами или зверушками, а еще пишет на них веселые глупости и дарит приятным, по ее мнению, гостям.

Этим вечером в баре нет ни баскетбольных фанатов, ни студентов как таковых, и все идет своим чередом. Я варю кофе для милой пожилой пары, которая частенько заглядывает к нам после прогулки с любимым йорком. Его зовут Жорик, в нем сантиметров двадцать в холке, и каждый раз между настороженно торчащих ушек новый бантик. Сегодня – голубой с золотым кантиком. Пользуясь тем, что никому мои услуги не нужны, я беру специальные собачьи вкусняшки, которые купила как-то у знакомого ветеринара. Я храню их в ящике под стойкой и каждый раз угощаю Жорика новой мясной палочкой. Он слишком милый, чтобы оставлять его без угощенья.

– Держи, приятель, – присаживаюсь рядышком и, пока Жорик, как истинный интеллигент, аккуратно поедает деликатес, аккуратно трогаю его милый бантик. – Не заберу, не бойся, хотя и сама не отказалась бы от такой красоты.

Его хозяйка хихикает и потягивает горячий кофе маленькими глотками. Ее рука, свободная от чашки, все это время находится в ладони супруга – они очень милая пара. Вот бывают люди, на которых смотришь, и на душе теплее становится – я бы с удовольствием хотела себе таких бабушку и дедушку.

– Мне кажется, Жорику пора платить за угощенья, – улыбается его хозяин, сухопарый седовласый мужчина в клетчатой жилетке.

У него их, кажется, миллион на все случаи жизни. Очень подходящий выбор одежды для бара с названием «Ирландия».

– Ой, скажете тоже, – отмахиваюсь и неуютно повожу плечами, словно кто-то невидимый дует мне на затылок.

Поднимаюсь, морщусь от боли, вдруг прострелившей колено, но стараюсь делать это незаметно – не хочу, чтобы Катя снова подняла вой и отправила меня на больничный. Знаю я ее, хлебом не корми, дай меня опекать. Напоследок снова касаюсь бантика Жорика, он, почти расправившись с угощеньями, смешно фыркает и косится на меня глазками-бусинками, больше похожими на крошечные горящие угольки. Когда-то я мечтала о собаке – непременно маленькой и смешной, но потом в моей жизни случился универ, работа в баре, и на домашнего любимца просто не осталось времени. Я так сильно нагружаюсь, взваливаю на себя больше, чем порой могу вытянуть, зато это вдохновляет и мотивирует. Не дает остановиться и начать себя жалеть.

Ощущение чужого взгляда никуда не девается. Медленно оборачиваюсь, смотрю за спину и вижу Мирослава. Он стоит, привалившись плечом к одной из декоративных колонн. Сложив руки на груди, он больше похож на статую какого-то божества или супергероя, чем на охранника крошечного бара неподалеку от студгородка. Вопросительно смотрю на него, мол, ну что пялишься, а? И Мирослав тут же переводит взгляд в сторону, скользит им по ирландскому флагу, натянутому на стене, и большому изображению зеленого трилистника рядом.

«Ты красивая», – шелестит в голове его спокойный голос, и улыбка расползается на губах. Могу ли я верить Мирославу? Не знаю. Но какие у него причины мне врать? Ведь у лжи всегда есть какой-то мотив, а тут мы просто случайные знакомые, сотрудники. Какая польза Мирославу от пустых комплиментов? На мгновение я возвращаюсь в те дни, когда еще не случилась авария, и я действительно была хорошенькой. Знаете, из тех одухотворенных девочек с горящими глазами и вечной улыбкой на губах. Черт, у меня даже ямочки были – смешные и милые.

От этих мыслей становится горько – все-таки выходка Паши задела меня сильнее, чем думалось изначально. Черт, я же только-только начала избавляться от всех комплексов, а тут такой мощный откат. И дело, наверное, больше всего в том, что назови меня обезьяной любой незнакомец, я бы не моргнула. Мало ли, что у посторонних людей на уме. Они частенько бывают идиотами – на лбу ни у кого ничего не написано. Но это был Паша – абсолютно простой и понятный парень, с которым мы на первом курсе готовили один студенческий проект на двоих, а на некоторых парах сидим рядом в аудитории. Он всегда казался мне адекватным, нормальным – во всяком случае, я не замечала в его глазах ни жалости, ни насмешки. Паша вообще всегда казался глуповатым простачком, которого родители заставили получить вышку, а у него на уме были лишь гульки, пляски да девушки.

Но он назвал меня обезьяной, обозвал дурой, и, если бы не моя реакция и умение за себя постоять, неизвестно чем бы дело закончилось. Он же бросился на меня… неужели ударил бы? Зачем ему это? Я так глубоко задумалась, скрываясь за своей стойкой, что не сразу понимаю, что давно уже здесь не одна.

– Можно воды? – Мирослав стоит рядом, и меня в жар бросает. Откашливаюсь, киваю и, достав чистый стакан, тянусь за водой.

– На цитрусовые нет аллергии? – спрашиваю, а Мирослав сначала удивляется, а после медленно качает головой.

Из стороны в сторону, и мне приходится силой заставить себя отвернуться и вернуться к работе. Режу сочный лайм на четвертинки, выдавливаю сок в стакан и декорирую долькой лимона. Так, теперь трубочка. У меня в арсенале их десятки видов: декорирование напитков, изобретение новых коктейлей – моя страсть. И пусть это считается мужским делом, но мне нравится этим заниматься, а все остальные пусть проваливают куда подальше, я никого не держу. Задумываюсь лишь на долю секунды и выбираю абсолютно черную трубочку с крошечным чертиком на верхушке. Он зловещий и смешной одновременно, и каждый раз меня пробивает на смех, когда смотрю на него. Сейчас мне кажется, что именно этот чертик – то, что нужно Мирославу. То, что ему подходит больше всего.

– Пожалуйста.

– Можно было бы просто воды…

– Просто вода – скучно, – пожимаю плечами и протираю стойку от случайных капель. Рефлекс, ничего не поделаешь. – А тебе нужно взбодриться.

– Я настолько плохо выгляжу?

– Ну, от услуг визажиста ты отказался, но синяк твой волшебным образом не рассосался. В общем, пей, тебе понравится.

Мирослав удивленно смотрит на чертика, усмехается краешком губ и втягивает цитрусовую жидкость, отпивая махом из стакана добрую треть. Ого, у кого-то сушняк.

– Хм, вкусно, – улыбается, а я краснею и, чтобы скрыть это, отворачиваюсь на несколько секунд.

– Ты так удивляешься, что мне хочется обидеться, – шутливо угрожаю, а на грани подсознания, где-то внутри скребет странное ощущение.