Ложку мясного отвара себе, ложку — Нимрину.

С ночи чужак ещё немного оклемался. Глотает похлёбку, не отказывается. И взгляд стал живее, осмысленнее, острее.

— Хватит, Вильяра. Спасибо. Остальное доешь сама.

Колдунья не стала отнекиваться, выхлебала остатки и с сожалением отставила пустую плошку. Нимрин заворошился в россыпи морского мха, попробовал приподнять руку — уронил её обратно.

— Что?

— Ничего, взглянуть хочу. Есть у меня руки, или совсем отвалились?

Вчера Вильяра отказалась давать ему зеркальце: краса лица — дело преходящее, маловажное. А вот без рук нет ни мастера, ни воина! Колдунья бережно взяла чужака за запястья, подвела кисти к лицу. Кажется, он попытался шевельнуть пальцами — не преуспел. Полежал, зажмурив глаза.

— Ладно, Вильяра, отпусти… Убогое зрелище! Но выглядит немного лучше, чем ощущается. Будешь сегодня петь?

— Буду. Вот прямо сейчас и начнём.

И она запела, сосредоточившись на его руках. Погнала ток силы от плеч к кончикам пальцев: чёрных, сухих и скрюченных, но всё же чуть тёплых, значит, не вполне омертвелых. Нимрин заскрипел зубами. Он уже говорил Вильяре, что ощущает ворожбу, не как привык её ощущать, а то — будто зуд и щекотку, то как жар, то как боль. Сегодня ему явно не повезло. Но пока терпит и не просит остановиться, Вильяра поёт… Ой, нет, хватит!

— Дурень! До слёз-то зачем терпеть!?

Он перевёл дыхание и вроде как ухмыльнулся:

— Большая ценность. Соберёшь — пустишь на снадобья.

— Дурень ты дурной!

Не ответил. Вильяра сложила его кисти ладонь к ладони, осторожно сжала в своих и запела, ослабив поток силы. На этот раз Иули дышал глубоко и ровно, зубами не скрипел, слёзы не текли. Значит, терпимо.

Закончив с лечением, мудрая попросила Рыньи принести ещё еды, а сама завалилась на лежанку и зарылась в шкуры. Полежала, собираясь с мыслями — послала зов Нгуне.

«Ты говоришь, Ракта и Ташта?» — переспросила безъязыкая болтушка после многословного взаимного приветствия. — «Были у нас такие знакомые купцы. Весной, якобы, погибли под лавиной в угодьях Джуни. Услыхав эту новость, мы посочувствовали щурам. Уж больно шебутные то были братцы! Но три луны назад померещилось мне, будто щуры этих поганцев не забрали. Пара очень похожих спин мелькнула в толпе на торжище. Здесь, на твоей Ярмарке, Вильяра! Я заметила — позвала одного, потом второго. Тишина и холод. Но что-то я сомневаюсь с тех пор, что братцы сдохли под лавиной. Сами-то они не однажды хвастали, будто умеют зачаровывать амулеты ложной смерти. А прятаться им было, от кого.»

«От кого?» — спросила Вильяра и долго внимала сказу о похождениях плутоватых архан на Нари Голкья, словно затейливой и страшноватой сказке. — «Нгуна, скажи, а где они обычно зимовали?»

«То тут, то там. Они же сновидцы. Они меняли лёжки даже глубокой зимой. Думаю, даже среди Джуни осталось немало домов, где им были бы рады. Братцы с первого взгляда располагали к себе. А главное, они умели оказывать поистине драгоценные услуги. Но только если их не злить, а им самим не припадёт покуролесить.»

«А всё-таки, Нгуна, где бы ты их искала?»

«Не знаю, о мудрая. Расспрошу знакомых.»

«Да, расспроси. Разузнаешь что-нибудь, пришли мне зов.»

«Мудрый Альдира, ты слышишь меня?»

«Да, Вильяра.»

«Убийц Наритьяры зовут Ракта и Ташта. Они из Рийи, но торговали на Марахи Голкья. С весны прикидываются умершими… Мне дальше тебе рассказывать? Или ты сам спросишь Джуниру, за что он собирался их изгонять?»

«Спрошу сам. Пять шерстинок из твоих шестнадцати я потратил. Мы наскоро сплели поисковые сети, но на Арха Голкья и островах мы этой погани не нашли. Готовимся искать по всему миру. Если ты не занята, присоединяйся».

«Пока занята.»

Вильяра ещё немного поела сама и покормила Нимрина. Уловив её настроение, чужак глядел насторожено.

— Вильяра, что-то происходит?

Она ответила с горечью:

— Да у нас всё время что-то происходит! Будто весной! Но у тебя, Иули, забота сейчас одна: выздоравливай. Хотя бы на ноги встань!

— А ты поворожи мне на ноги, как ворожила на руки, — он распрямил пальцы, пошевелил ими, сжал кулаки, комкая подстилку.

Колдунья тяжело вздохнула: придётся потом ещё раз сидеть у Камня, и запела.

***

Ромига безо всякой магии чувствовал разлитое в воздухе напряжение. Ночью было спокойно, утром опять что-то случилось. Вызнавать в деталях, что именно, он не видел смысла. А вот напроситься на лишний сеанс лечения, пока Вильяра не умчалась тушить очередной пожар — очень даже!

Рукам было больно, а ногам оказалось щекотно: тоже едва не до слёз. Зато теперь он не сомневался, что обе пары конечностей у него есть.

Вильяра допела и выдала указания Рыньи: что делать, если она не вернётся до ночи или до следующего утра.

Мальчишка внимательно слушал, потом вдруг спросил:

— Мудрая, а правда ли, будто последнего Наритьяру зарубили топором, побросали куски в навозную яму и сверху нагадили?

Колдунья зарычала:

— Уже болтают!?

Рыньи даже слегка шарахнулся от неё. Пояснил виновато:

— На кухне болтали, только я не поверил. Неужели, не врака?

Вильяра медленно, с расстановкой, выговорила, не прекращая скалиться:

— Мудрого Наритьяру действительно убили сегодня утром на ярмарке. Но Рыньи, я запрещаю тебе… — она на миг призадумалась, — Досочинять непотребные подробности и разносить этти слухи дальше!

Мальчишка опешил. До сего момента он не принимал известие всерьёз, а теперь расширил глаза и тихо спросил:

— Кто? Кто посмел?

— Какие-то беззаконники, — припечатала Вильяра. — Я иду их ловить.

А Ромига разминал непослушные пальцы и с тоскою вспоминал последний разговор с рыжим, на пути в круг: «Выживем — побратаемся». Песнь Равновесия пережили оба. Побрататься не успели. Холодок под сердцем — и бессильный гнев. На неизвестных беззаконников. А пуще того — на светлую погань, которая спасла от убийц своего злейшего врага, нава, но не защитила бывшего Солнечного Владыку… Эхом Ромигиных мыслей, вкрадчивым шепотком: «Бывшего. Какое нам дело до бывших. А ты, нав, мне ещё пригодишься, поэтому ты в деснице моей.»

Нав зарычал, чувствуя, как вонзаются ногти в ладони, как трескается короста на заострившихся ушах. Вильяра и Рыньи разом обернулись к нему:

— Что?

— Поймай их, Вильяра! Изгони к щурам! Пусть жизнь их будет короткой, а смерть — долгой. Жаль, я пока не могу помочь тебе в этом.

Оскал колдуньи перетёк в жуткую, яростную усмешку. А потом мудрая в пару вздохов успокоилась, прилегла на лежанку и исчезла.

Остался растерянный, перепуганный Рыньи. Кажется, мир для него только что немного рухнул. Суровый, но по-своему уютный мир, где не убивают мудрых и, вообще, редко и неохотно отнимают жизнь у двуногих.

— Рыньи, ты уже сталкивался с беззаконниками, — подсказал нав. — Ты знаешь, что с ними надлежит делать. Мудрая Вильяра — тем более знает. Давай, пожелаем ей удачи?

***

Ракту и Ташту поймали прежде, чем Вильяра присоединилась к охоте. И даже раньше, чем Альдира созвал достаточно мудрых, чтобы они растянули поисковую сеть на весь мир.

А вот не зря Тринару зовут величайшим сновидцем из ныне живущих! Он подхватил тающие, ускользающие следы на изнанке сна и выдернул беззаконников из их логова: где-то аж на Лима Голкья[1]. Застал обоих врасплох, скрутил и приволок в Залу Совета.

Когда Вильяра явилась туда по зову Альдиры, Ракта и Ташта уже сидели спина к спине, накрепко зачарованные, чтобы не удрали. Двадцатка мудрых вокруг — словно голодная стая, и Вильяра присоединилась к этой стае, желая урвать кусочек. Не плоти, нет! Знания: как додумались купцы до убийства мудрого? Как дерзнули? Сами, или кто подговорил? А может, вовсе заставил, подчинив запретной ворожбой? Вильяра поспешила поделиться этим предположением с Альдирой, он отрицательно качнул головой. Чужих чар, или следов таковых, на поганцах не нашлось. Всё — сами!