— Я пока не приняла решение, о мудрый Альдира. Я желаю ещё расспросить этих двоих. Ракта и Ташта, скажите, что означали узлы на ваших куртках? — колдунья коснулась своей груди примерно там, где заприметила на одежде купцов незнакомый узор.

— Какие именно узлы? — переспросил Ракта. — Наши куртки были щедро изукрашены. Жаль, они остались дома! Может, позволишь мне сходить за ними, о мудрая? Я принесу — ты покажешь, о чём спрашиваешь?

Его ухмылка, в сочетании с вытаращенными, слезящимися глазами, смотрелась жутковато. Убийца, в общем, не надеялся, что его отпустят, но время тянул изо всех сил. Вильяра порылась в поясном кармашке — вытащила связку шнурков, которую отдала ей молодая охотница в трактире:

— Незачем далеко ходить. Вот такой узор.

— О, ты немножечко умеешь связывать концы с концами, — усмехнулся Ракта. — А теперь положи-ка рядом эти шнурки, свою серёжку мудрой и сравни. Или тебя не учили, что означает каждое из её плетений?

Вильяра рыкнула, не находя слов. Наставник Наритьяра, правда, не вдавался в подобные мелочи. А вот старый прошмыга Латира, любопытной знахаркиной дочке — да, показывал и объяснял. Она просто не сообразила соотнести одно с другим.

— Молчишь и яришься? Значит, не знаешь! — восторжествовал убийца. — А я тебе подскажу! Право суда, справедливого и беспристрастного, вот что означает такой узор! Стародавние мудрые взяли право суда себе, а вы, недомудрые, упустили. Ну, раз упустили, так упустили. Кто смог, тот подобрал.

Вокруг невнятно ворчали, переглядывались и обсуждали услышанное безмолвной речью. А Вильяра, припомнив Латиру, разом обрела спокойствие. Она проговорила мягко, почти ласково.

— Я услышала тебя, о Ракта. Однако вы с братом — большие молодцы, что повязали себе шнурки, но не стали вдевать серебро в уши! А то охотники могли подумать, будто вы и весной их защитите. От паводка, от урагана, от лавы… А вы — шасть на ту сторону звёзд, и нету вас. Неловко бы вышло, правда?

Колдунья прищёлкнула пальцами перед лицом Ракты, ослабляя заклятие, а то смотреть уже больно, как он вращает глазами, лишь бы краешком закатить их под веки. Убийца, злобно зашипев, зажмурился: теперь, пока не проморгается, немного помолчит.

Второй беззаконник молчать не стал:

— Так это же ваш долг — хранить кланы от стихий! Вам за это уплачено вперёд: бесконечной жизнью и колдовским могуществом. А вы мир шатаете, вместо того, чтобы его хранить!

— Мы храним мир и судим всех, кто его шатает, — Вильяра хотела сказать, мол, так было, есть и будет, но осеклась, со стыдом и горечью. Да, так должно быть, но бывает-то по-разному… Она встопорщила гриву, сжала кулаки. — Я, хранительница Вилья, всю жизнь и могущество своё отдаю служению. Я храню равновесие стихий и благо охотников!

Ташта подмигнул ей так, будто заигрывал в плясовом кругу:

— Вот и славно, красавица! Все бы вы делали так, как ты сейчас говоришь! Может, и не пришлось бы охотникам вязать на себе давно забытые узлы.

Вильяра, наконец, вспомнила ярмарочное присловье: «пойди и переспорь купца». Фыркнула, встряхнулась:

— О мудрые, я, хранительница Вилья, услышала всё, что хотела. Желает ли кто-то ещё задать вопросы Ракте и Таште из Рийи? — Молчание в ответ. — Или споём над ними песнь Познания?

Первым отозвался Нельмара: тихо, будто тростник прошелестел:

— Пой, Вильяра, я тебе подпою.

— И я. Любопытно, чего ещё я про них не знаю? — присоединился Джунира.

— И я. Любопытно, по каким мирам их носило, — Тринара.

Альдира немного обождал, но других желающих не нашлось. Тогда глава Совета спросил:

— А ты, о мудрый Рийра, не желаешь ли познакомиться ближе с выходцами из твоего клана?

Молодой хранитель Рийи сверкнул глазами:

— Я не желаю знать эту бродячую погань… Но я подпою Вильяре.

— И я спою с вами, — подытожил Альдира.

— Песнь познания? Над нами? Да от неё же с ума сходят! — начал громко возмущаться Ташта.

— А ты думаешь тебе ещё пригодится то, что у тебя вместо ума? — зарычал на него Рийра. — Не надо было попадаться!

Альдира лишил голоса обоих убийц, не дожидаясь ответа.

Песнь Познания поётся не быстро и не легко, ведь тот, над кем её поют, как бы заново проходит весь свой путь: от рождения, по сей миг. Когда поют над обморочным, сонным или одурманенным, видения его прошлого — добыча только поющих. Когда начинают петь над бодрствующим, он тоже впадает в транс и проживает свою жизнь заново, будто наяву. Песнь поднимает со дна памяти глубоко зарытое и накрепко забытое: болезненное, страшное, стыдное. Кое-кто трогается умом, не выдержав новой встречи со старыми кошмарами. Однако сновидцу, который поладил со своим даром, безумие обычно не грозит, и никто не позаботился поднести Ракте чашу с зельями. А брату его Таште…

— Мудрая Вильяра, я не вижу смысла петь второй раз, над Таштой: эта двойня неразлучна с рождения. Желаешь ли ты увидеть те же события ещё одними глазами? Желаешь ли ты знать мысли второго брата, как знаешь — первого?

— Нет, Альдира, я не желаю. Я увидела всё, что хотела. И я решила: я не стану передавать этих двоих беззаконных Рийи Совету. Я изгоню Ракту и Ташту сама, не откладывая. К щурам!

— Да будет так.

[1] Континент на другом боку мира. В отличие от Нари, Арха и Марахи Голкья, вытянутых цепочкой и разделённых неширокими проливами, Лима со всех сторон омывается океаном, сухого пути туда нет ни в какое время года.

[2] Купеческим счётом на одной руке считают до двадцати, на обеих — до четырёхсот.

Хранительница Вилья вывела Ракту и Ташту на лёд и погнала их к ярмарочному селению. Негоже засорять жилое место падалью, только поэтому колдунья не приморозит их в стенке прямо там, где повстречала прошлым утром. Однако все обитатели Ярмарки увидят явный и несомненный конец беззаконного пути.

Над горами уже занимается заря: ярко-синими, впрозелень, полыньями среди чёрных туч. Зачарованные убийцы нехотя, но быстро переставляют ноги. По-над льдом свистит позёмка, время от времени свиваясь в вихри: числом — четыре, если хорошо приглядеться. Вильяра знает, не приглядываясь, что Альдира, Нельмара, Джунира и Рийра идут рядом, а Тринара сторожит на изнанке сна. Беззаконные братцы из Рийи не заслужили такой чести, но хорошо бы изгнать их за один раз, а не как Стурши.

Сама Вильяра переставляет ноги со всё бóльшим трудом. Шрам тянет и ноет, в животе ворочается боль. Мудрой ужасно хочется тёплого питья, свернуться клубком под пушистой шкурой, закрыть глаза и уснуть. И чтобы никто не будил до низкого солнцестояния…

— Хватит, пришли.

Повинуясь её окрику и чарам, Ракта и Ташта встали спиной к спине. Вильяра обошла их кругом, заглянула обоим в глаза. Откашлялась и запела, вмораживая ступни беззаконников в снег, в лёд.

Вообще-то она собиралась убивать поганцев долго и затейливо, по совету Нимрина. Пусть бы замерзали до полудня! Пусть бы хорошенечко прочувствовали, как прорастают сквозь тело ледяные иглы! Но увы, она слишком устала, чтобы столько времени продержать в подчинении двух умелых колдунов, не смирившихся с собственной участью. И как ни гневается она на этих беззаконных перевёртышей, а боль их не приносит ей ни облегчения, ни радости. Значит, пусть катятся к щурам поскорее!

Проталины в тучах едва сменили зелень на желтизну, а всё уже кончено. Два тела слились в единый ледяной столп, только лица остались узнаваемыми: Вильяра нарочно об этом позаботилась.

Усталая колдунья отошла в сторонку и присела на снег: спиной к поганым мертвецам, лицом к Ярмарке.

Оттуда уже спешат на лыжах… Двое… Четверо… Небольшая толпа…

Так и должно быть! Выводя убийц из Пещеры Совета, Вильяра послала зов трактирщику Ласме, чтобы он оповестил охотников. Вот, подождали на безопасном расстоянии, пока мудрая доворожит, теперь бегут смотреть.

А и не только смотреть, однако. Все, кто не поленился выйти на мороз в такую несусветную рань, явились с подношениями для покойных. Ласма первым «почтил» мертвецов, помочившись им под ноги. Его жена Груна прикатила на салазках здоровенный горшок помоев — выплеснула.