— В свежей навозной кучи, — поправил Алик. Он закашлялся.

— Сильно же ты простыл.

— Потому что я вытаскивал одну глупышку.

— Мог бы и не вытаскивать.

— Я этого сам захотел.

— Тогда не стоит мне ставить твои желания мне в вину. Чего смеешься?

— Ты права, а я не прав. Сам решил с тобой повозиться, а в итоге обвиняю тебя в своем проигрыши.

— Проигрыш?

— Я не могу тебя переубедить продолжить жить дальше. Не получается подобрать слова, чтоб ты захотела начать все сначала. Пусть ты и говоришь, что уже старая, но ведь это не так.

— Я давно уже не девушка.

— Считаешь, что жить можно только в двадцать? Почему не в сорок? Почему не в пятьдесят? Что происходит с человеком, когда он перешагивает за очередной десяток?

— Он набирает опыта и начинает смотреть на мир иначе, — ответила я.

— И сильно твои взгляды отличаются? Чем тебя привлек муж, когда ты с ним только начала встречаться? Почему был он?

— Только не говори, что я могла выбрать кого-то другого, — улыбнулась я.

— Почему нет? На нем свет клином не сошелся.

— Гриша был первым мужчиной, который тогда обратил на меня внимание, — ответила я, забираясь на кровать с кружкой. Горячий чай с лимоном бодрил и навевал воспоминания о доме. Бабушке и школьных годах, когда все было, как сейчас, но иначе. — Он старше меня, красивее и умнее. Я же глупая девчонка, которая не знала толком жизни, но я его чем-то привлекла.

— Глупостью и наивностью. Девушками легко управлять. Они как пластилин. Лепишь чего хочешь. Подстраиваешь их под себя. Они настолько глупы, что не понимают этого. Исполняют любой каприз, даже если это им противно. Немного манипуляции, усилий и перед тобой милая девушка, готовая исполнить любой каприз. Этим они и нравятся. Со взрослыми женщинами сложнее.

— Чем?

— У вас есть опыт. Просто так на манипуляции не поддаетесь. Приходится считаться с вашими желаниями. Да, надо изначально учитываться желания близкого человека, но… Кто это делает? Только не надо говорить, что семья строится на взаимном уважении. На деле мы же знаем, что в семье все друг друга используют.

— Грустно это.

— Это правда.

— Грустная правда. Ты же хотел узнать, чем его привлекла. Меня бы ты привлекла этим, — ответил Алик.

— А сейчас?

— Сейчас ты мне интересна тем же. Если забыть про твой возраст, то ты ведешь себя, как вчерашняя школьница. Глупая и наивная, которая легко поддается на различные манипуляции. Мягкая, как пластилин, но со стержнем. Это необычно.

— Необычно? Я так не думаю. Женщины только кажутся сильными и независимыми. А на деле это маска.

— Серьезно?

— Да. В глубине души всегда хочется быть маленькой и глупой. Чтоб кто-то пожалел и сказал: все будет хорошо.

— Все будет хорошо.

— Сам в это веришь?

— Нет, но ты можешь в это поверить.

— Не хочу.

— В этом и есть проблема. Ты хочешь поверить, но запрещаешь себе это сделать.

— Зачем верить в иллюзию?

— Вер, а почему мы смотрим различные шоу? Чтоб развлечься и поверить в сказку. Вера же помогает переживать сложные моменты. Мы за нее прячемся, тяжелые времена отступают, а мы живем дальше, как будто ничего не было. Иллюзии нужны, но не на постоянной основе, — ответил Алик. — Одно дело, когда надо спрятаться от проблем на время, а другое дело жить в придуманном мире все время.

— Все это ерунда.

— Лишь частично. Ерунда — часть нашей жизни. Это надо учитывать.

— Ты прям философ.

— Много думаю, — ответил Алик.

— Сколько бы мы ни думали — это все не даст решения проблемы.

— Иногда дают.

Пустые разговоры занимали много времени. Мы разговаривали несколько дней, пока Алик валялся в кровати и болел. Я и сама болела. Не простудой. Болела душа. Было больно и тяжело, но я не понимала, почему она болела. Меня разрывало на части. Боль была такой сильной, что я ловила себя на желании ее убрать. Настроение было нестабильным. Я то чувствовала себя нормально, была на подъеме и с хорошим настроением, то я вытирала слезы и думала, что жизнь закончена.

— Разве может закончиться то, чего не было? — как-то спросил Алик.

— У меня была жизнь. Семья.

— У тебя есть семья. Дети никуда не делись.

— Они меня не хотят видеть.

— Это временно. Дети тянутся к матерям даже если матери полное дерьмо, а ты не такая. Начни все сначала. Вот с сегодняшнего дня. Валяться хорошо, но давай искать работу. Мы же еще не купили занавески. Не обустроили нормально кухню. Надо разобраться в прихожей. Там пол проваливается. Да и здесь надо обои поклеить. Я хочу сюда обои в виде кирпичной кладки.

— И будем жить в подвале.

— Цветочки?

— Нет. Но надо чего-то подыскать в светлых тонах.

— Договорились. Потом покрасим окошки. Сделаем красивые наличники.

— Перекроем крышу и покрасим стены. Ты знаешь сколько понадобиться денег, чтоб тут все поправить? И главный вопрос: зачем? Чтоб любоваться на гаражи и завод?

— Меня этот вид не напрягает. Я хочу сделать конфетку среди серости и унылости, — ответил Алик.

— А я тут при чем?

— Говорю же, что у меня вкуса нет, а у тебя он явно лучше, чем у меня. Вот ты и поможешь. Правда?

— Не хочу. Не вижу в этом смысла.

— Он придет со временем. У меня долгое время не было смысла. Да и сейчас он какой-то смазанный. Интуитивный. Я предлагаю жить дальше, а со временем все придет. Найдется смысл, придет желание жить и помирать не захочешь.

Любой человек может сломаться, когда жизнь катится с горы. Я не хотела этого, но сломалась. Алик поправился. Стал постепенно чинить дом. Убравшись в доме, я приступила к уборке на улице. Заодно все же опубликовала резюме. Одновременно посмотрела свободные вакансии, но пока ничего интересного не нашла.

Как-то незаметно наступил декабрь, который не принес ничего хорошего. Алика забрали по подозрению в торговле наркотиков. Я не поняла, как это получилось. Он иногда уходил из дома, подрабатывая неофициально. А потом пришли полицейские, чтоб провести обыск в доме. Мы вчера с ним разговаривали по поводу занавесок, а сегодня перевернули все вверх дном. Я сидела среди комнаты и не знала, что делать дальше. Не знала кому звонить и куда бежать. В кармане две тысячи. Впереди пустота.

Как такое возможно? Он говорил, что мы вместе справимся со всем. В итоге предал. Все предавали. Все отвернулись. Я себя чувствовала прокаженной, к которой не хотели подходить. Дети не хотели общаться. В последний раз я виделась с ними, когда был суд. Мы с Гришей развелись. Пока мы подписывали бумаги, дети недовольно смотрели в мою сторону. Даже Павел. Видимо, опять за что-то на меня обиделся.

Мир обиженных. Обиженные и жестокие — люди только и делали, что морально убивали друг друга. Сложный мир, сложные отношения. Слишком много обид. Всего было слишком. Для «полного счастья» не хватало какой-нибудь противной болячки. И такая болячка нашлась. Не надо было мне спать с Кешкой без презерватива. Не надо…

Много чего не надо было делать, но я делала. Совершала одну ошибку за другой. Смотрела по сторонам и ничего не видела. Бродила по улицам. Не обращала внимания на голод и холод. Ходила по городу в поисках пресловутого смысла и ожидая, когда таблетки вылечат заразу.

Снег и дождь танцевали под порывами ветра и пытались затащить меня в этот танец. Я не хотела танцевать, поэтому уворачивалась от этих порывов, но они продолжали пытаться забраться под пальто. Когда мне надоело бороться с ветряными мельницами, я остановилась на мосту и повернулась в сторону непогоды. Мимо проезжали машины. Проходили люди, а я стояла на мосту и наблюдала, как из серых туч льется вода вперемежку со снежной крупой.

Крупа била по лицу, царапала шею и никак не приводила в чувство. Мне было холодно. Страшно и неуютно. Боль в душе резонировала с болью от натертого ботинка. Свадебная машина проехала по шоссе, сигналя другим машинам. Они хотели, чтоб люди радовались их счастью, а мне хотелось им посочувствовать.